Под Южным крестом - Буссенар Луи Анри. Страница 82

Дикий спутник Фрикэ произнес быструю фразу на непонятном языке, и знакомство состоялось. Самый старый, грязный и безобразный из туземцев подошел к Фрикэ и с ожесточением потерся носом об его нос, причем молодой человек без возражений подчинился этой экзотической вежливости.

– Так, так, друзья мои. – сказал он, – я знаю этот обычай. Я уже встречался однажды с вашими родственниками на полуострове Иорке. Славные они были люди: объявили богом нашего жандарма Барбантона. Скажите, друзья, вы не знаете Барбантона, красу и гордость колониальной жандармерии? Нет? Очень жаль.

Туземцы, разумеется, не понимали, что говорил Фрикэ. Они его даже не слушали, будучи заняты умирающей кенгуру.

Положившись на рекомендацию белого дикаря, они разом освоились с парижанином и больше не обращали на него внимания. Внимание вечно голодных дикарей гораздо больше привлекал предстоящий сытный обед, который редко выпадал на их долю.

Мужчины важно уселись, а женщины, которых было четверо, принялись готовить жаркое. Приготовления были несложные и непродолжительные.

Две женщины проворно вырыли яму с помощью заостренных палок, которыми они обычно выкапывают съедобные коренья. Третья сбегала к ручью и принесла камешков, чтобы выложить вырытую яму изнутри. Потом все три принесли из леса сухих душистых сучьев, которыми наполнили яму. Дикарки высекли огонь и зажгли костер. Он скоро запылал ярким пламенем. Четвертая женщина каменным ножом распорола живот кенгуру, не снимая шкуры, вынула внутренности и нафаршировала тушу шариками жира, смешанного с душистыми травами. Для гастрономической изысканности она дополнила этот фарш двумя детенышами, найденными в утробной сумке.

Подготовив мясо, туземная повариха открыла украшенный стеклянными бусами мешок, висевший у нее на ремнях за спиной, достала оттуда иголку из длинной рыбьей кости и толстую растительную бечевку и крепко зашила живот кенгуру. Затем, не заботясь о густом мехе, она положила животное ногами вверх на горячие уголья, а сама ушла к подругам отыскивать в лесу съедобные коренья, которые употребляются туземцами вместо хлеба.

Мужчины в молчании наблюдали за этими хлопотами, удобно расположившись на траве в тени древовидных папоротников, а Фрикэ с беспокойством думал о том, как мерзко пропахнет жареное мясо жженым волосом и рогом.

Теперь парижанин мог вдоволь насмотреться на туземцев и убедиться, что они резко отличаются от других дикарей, виденных им раньше в Австралии.

Прежние его приятели, поклонники Барбантона-Табу, представляли довольно разнообразные типы, а теперешние дикари, точно вымазанные сажей, были все на одно лицо.

У первых цвет лица был не так черен и черты не такие плоские, как у новых знакомых парижанина. По свидетельству многих добросовестных исследователей, австралийская раса представляет собой смесь всевозможных племен, до первоначального происхождения которых весьма трудно, даже невозможно добраться.

Во время своих этнографических наблюдений Фрикэ задремал, поддавшись охватившей его истоме после перенесенных трудов и треволнений. Австралийцы-мужчины тоже сладко заснули, женщины ушли с детьми купаться, а жаркое тем временем поспело.

Тогда женщина, руководившая стряпней, отодрала от камедного дерева длинный кусок коры и этим нехитрым инструментом достала с помощью подруг жаркое из печи, положила его на траву и снова раскрыла у туши брюхо.

Услыхав вкусный запах жареного мяса, парижанин и туземцы проснулись, точно по команде. Они потянулись, зевнули и подошли к примитивному столу, какой накрывался, вероятно, у нашего предка, доисторического человека.

Женщины, эти работящие, самоотверженные создания, снова открыли свои мешки, вынув оттуда длинные перламутровые раковинки и несколько штук варранов – съедобных корней, употребляемых вместо хлеба, мучнистых и очень питательных.

Белый дикарь, видимо, пользовавшийся у туземцев большим уважением, подал Фрикэ одну раковину и один корешок, предложив ему зачерпнуть раковиной из распоротого брюха туши ароматный розовый сок.

Парижанин не заставил просить себя два раза. Он с аппетитом принялся за вкусный сок, с которым не могут сравниться никакие либиховские бульоны и никакие супы; дикари последовали его примеру, и скоро от удивительной похлебки осталось только приятное воспоминание.

Черные сотрапезники Фрикэ называли белого дикаря Кайпуном, что на южно-австралийском наречии значит кенгуру. Позже Фрикэ узнал, что одичалого европейца прозвали так за необыкновенное искусство охотиться на кенгуру.

Кайпун, желая выразить уважение к своему спасителю, разрубил топором тушу, подал молодому человеку мозг как почетный кусочек, себе взял язык, а оставшееся разделил между остальными дикарями, которые принялись работать челюстями с невероятным треском.

После вкусного и сытного обеда дикари пили воду прямо из ручья, для чего ложились на живот на берегу и окунали в воду губы.

Туземцы, спавшие до обеда, после трапезы снова отправились отдохнуть под деревья. Фрикэ, как более нервный и подвижный, не захотел последовать их примеру. Он подошел к Кайпуну, хлопнул дикаря по плечу и попросил научить его бросать бумеранг.

– Бумеранг! – проговорил Фрикэ, припоминая слово, сказанное белым дикарем.

– Бумеранг, – повторил австралиец из Европы в восторге, что его спаситель приспосабливается к туземному языку.

Он принес парижанину оружие, которое тот внимательно рассмотрел. Бумеранг был вытесан из твердого дерева каменным топором, отполирован и слегка согнут. В длину он был немного меньше метра, в ширину пять сантиметров, а в толщину два. В середине был сделан небольшой изгиб, как у сабли, а на конце замечалось утолщение и расширение.

Действуя бумерангом, туземцы хватают его обеими руками за толстый конец, поворачивают выпуклой стороной от себя, быстро взмахивают им над головой и бросают изо всей силы прямо перед собой.

В момент полета толстая рукоятка придает бумерангу характерное вращательное движение, и в этом толчке заключается вся сила оружия, неизвестного другим дикарям земного шара.

Брошенный таким образом бумеранг отлетает, рассекая воздух, метров на двадцать или на тридцать, падает на землю, сразу же подскакивает вверх и со свистом летит назад, разбивая все препятствия, встречающиеся на пути.

Фрикэ вспомнил смешной анекдот, вычитанный им недавно из одной книги в мельбурнской публичной библиотеке. Дело шло о знаменитом немецком натуралисте, профессоре иенского университета Блуменбахе, который, не будучи в состоянии распределить по классам растения и животных Австралии, вообразил, что этот материк – обломок кометы, упавшей на землю.

Услыхав о бумеранге, Блуменбах сначала не хотел верить, что такое оружие существует. «Это все басни, – кричал он, – разве может быть, чтобы тупоголовые обитатели обломка кометы, не имеющие понятия о математических и физических законах, способны были изобрести такой метательный снаряд? » И добрый немец смеялся над легковерием своих собеседников.

Губернатор Сиднея, видевший замечательный инструмент, решил убедить неверующего наглядным примером. Он велел привести в свой парк туземца, хорошо владевшего бумерангом, и предложил профессору Блуменбаху встать вместо мишени. Профессор согласился и, насмешливо улыбаясь, встал позади негрита в позе Наполеона I.

Австралиец чрезвычайно удивился такой странной фантазии, но повиновался приказу без возражения. Радуясь случаю сломать кости хотя бы одному белому человеку, туземец проворно встал в позицию как опытный воин и, презрительно улыбнувшись немцу, стоявшему позади него, метнул свое оружие.

Деревяшка пролетела вперед на небольшое расстояние, коснулась земли, подскочила и, свистя, помчалась на герра Блуменбаха с такой силой, что бедный ученый едва не погиб, но вовремя успел растянуться на земле.

Дикарь предложил повторить опыт, но бедный профессор, сконфуженно отыскивая в траве свалившиеся с носа очки, объявил, что с него достаточно и что теперь он убедился вполне.