Похождения Бамбоша - Буссенар Луи Анри. Страница 105

Бобино вымолвил единственное слово — «Берта», он силился поднять руку, чтоб задержать беднягу Боско, но такой жест оказался выше его сил, и он потерял сознание.

— Ладно, хватит! Ведите этого человека! — приказал судейский.

Но Боско, сраженный обуревавшими его переживаниями, а быть может, и раненный во время этого таинственного нападения, напрасно пытался выпрямиться и идти с высоко поднятой головой. У него подкосились ноги, он зашатался и тяжело рухнул на землю.

В это же мгновение подбежал, проталкиваясь сквозь толпу, врач береговой охраны.

Осмотрев Боско, он сказал жандармам:

— Этому человеку грозит кровоизлияние. Немедленно доставьте его в госпиталь.

— Но, доктор, — попытался возразить судейский чиновник, — это ссыльный…

— Это — больной, месье, — сухо прервал его врач. — И он находится в тяжелом состоянии. Несите его!

Он подошел к Бобино и сокрушенно покачал головой.

— В госпиталь! — кратко бросил медик. — Найдется четыре носильщика-добровольца?

Добровольцев вызвалось не меньше двадцати.

Жоржа де Мондье осторожно приняли на руки, и под неусыпным наблюдением врача он был доставлен в госпиталь.

Что до второго судейского чиновника, с озабоченным видом начинавшего следствие, то он приказал отвезти туда же тело бедной Фиделии, чтобы самолично присутствовать при вскрытии.

И пока зрители, бессильные чем-нибудь помочь, наблюдали, как догорает дом, три пары носилок отправились по идущей на Кайенну дороге.

Пес Атос, на которого никто не обращал внимания, обессилев, больше не мог следовать за хозяином. Он улегся на лежанку, где недавно находился Жорж де Мондье и, жалобно скуля, начал зализывать раненый бок.

Дом сгорел, челядь разбежалась, пес ранен — вот и все, что осталось от этого тропического рая, еще вчера дававшего приют стольким счастливым…

Полчаса спустя печальная процессия прибыла в гражданскую больницу, расположенную на территории лагеря Сен-Дени, в живописнейшем месте, богатом деревьями и цветами, правда находящемся напротив кладбища, отделенного частоколом из гигантского бамбука.

Жоржа де Мондье разместили в большой, хорошо проветриваемой комнате, но, увы, одного. Да, его оставили в одиночестве, агонизирующего, в двух тысячах лье от родины, покинутого в таком состоянии, когда он не мог даже оплакивать счастье, которое считал навсегда потерянным.

Боско как ссыльный, находящийся в бегах, был помещен в маленькую комнатку с зарешеченным окошком, где уже стонали несколько каторжников.

Бедняга попал в самую глубину каторжной клоаки.

ГЛАВА 17

Боско поставили за ушами пиявки, к ногам приложили горчичники, и он очнулся. Он был слаб, как ребенок, все тело ломило, двигаться он совершенно не мог.

По одну сторону его кровати находилась сестра-монахиня, по другую — медбрат-араб, старик из переселенцев.

Так как Боско метался на постели, медбрат прочел ему нотацию:

— Не шевелись. Доктор рекомендовал тебе полный покой.

— Ладно, твой доктор — славный малый, и я ему очень благодарен. Сестра, позвольте выразить вам почтение и уверения в моей признательности.

— Оставьте это, дитя мое, оставьте. Вы ничем мне не обязаны. И не разговаривайте. Попытайтесь даже ни о чем не думать. Вы себя чувствуете лучше?

— Телом — да, сестра. Но душой… Душа моя безмерно страдает…

Вместе с сознанием к нему вернулось воспоминание о возлюбленной, перед его мысленным взором вновь предстала Фиделия, с растерзанным горлом, убитая каким-то мерзавцем, быть может, обесчещенная… При этой мысли слезы вновь брызнули из его глаз.

Монахиня поняла, что этот человек с разбитым сердцем нуждается в одиночестве, чтобы выплакаться вволю. Она сделала знак медбрату, и оба на цыпочках удалились — они привыкли видеть страдания.

Другие размещенные в палате больные ни слышать, ни видеть его не могли. Двое из них, сраженные солнечным ударом, бредили. Еще один, казалось, спал.

Но на самом деле он бодрствовал, внимая горестным стенаниям соседа. Ничего похожего ему в жизни еще не приходилось слышать.

Но вдруг Боско вздрогнул и подскочил на постели — тихий шепот соседа подействовал на него так, будто ему выстрелили в грудь.

— Боско!.. Боско… Не шевелись, лежи спокойно… Ничего не отвечай… Опасайся всех и всего… Слушай меня— и ни одного неосторожного возгласа, ни звука…

Пораженный Боско зашептал в ответ:

— Положись на меня… Но кто ты?

— Здесь меня называют номер сто сорок пятый… Но ты зналменя под другим именем…

— Говори!

— Леон… Леон Ришар…

Боско крепко закусил край простыни, чтоб удержать крик удивления и радости. И в тот же миг вынужден был побороть порыв вскочить и прижать к сердцу драгоценного друга, жениха несчастной Мими, его названой сестренки, наконец, человека, к которому он так мучительно и безуспешно стремился в течение двух лет.

— Вот так и лежи, молодец, — снова зашептал Леон. — Сохраняй спокойствие… Придвинь голову ближе ко мне, слушай…

— Леон, дорогой ты мой, подумай, мало того что мы встретились здесь, но еще и при каких жутких обстоятельствах нам довелось свидеться!..

— Я ничего не знаю.

— Сейчас я тебе все расскажу… Но ты-то, значит, ты болен?

— Да нет, я чувствую себя как нельзя лучше. Симулирую тяжелую болезнь, чтоб здесь восстановить силы, окрепнуть и… бежать. Я притворяюсь, что крайне слаб, теряю сознание при каждом удобном случае, и теперь меня пичкают тонизирующими средствами. Кроме того, дают хинин, свежие орехи колы.

— А ты знаешь, Леон, голубчик, я ведь к тебе добирался оттуда… из Сен-Лорана…

— Я в этом и не сомневался… Сам туда собирался, чтоб тебя вызволять… Но тут нам будет полегче — Бобино нам поможет…

— Ах да, Бобино… Господин Жорж де Мондье… Ты ведь не знаешь…

На последних словах Боско немного повысил голос, и в нем зазвучали такие тоскливые нотки, что Леона пробрал озноб.

— Ты принес какое-то печальное известие? — спросил он, охваченный дурным предчувствием.

— Да, страшные беды постигают нас всех… И господина Жоржа де Мондье… И его супругу… И меня самого… Ах, бедный мой Леон, если бы ты только знал!..

— Да расскажи же, расскажи! Сперва о себе.

— У меня была подруга, любившая меня, которую я боготворил. И недавно ее принесли мертвой, искалеченной, поруганной… А я не смог ее защитить, — продолжал Боско. — Мы ждали, когда вернется хозяин, бывший для нас как брат родной. В дверь постучали. На мой вопрос о том, кто пожаловал, последовал ответ, что граф прислал слугу с поручением. Едва я приоткрыл дверь, как негр огромного роста… полуголый… похожий скорее на чудовище, чем на человека… нанес мне страшный удар. Я рухнул как подкошенный. Но, прежде чем окончательно потерять сознание, я заметил, как негодяй кинулся с необыкновенной ловкостью и гибкостью на вбежавшую в комнату Фиделию и в приступе ярости вцепился ей в горло, как тигр. Она хрипела, истекая кровью…

— Мерзавец! — закричал Леон.

— Да, друг мой, я видел это и не умер… Не знаю, что было потом, я вынужден теперь лишь строить догадки… Когда я очнулся, дом был охвачен пламенем, а вокруг меня суетились люди. Бедная Фиделия исчезла… Я вырвался из рук тех, кто пытался оказать мне помощь, и кинулся на второй этаж, где должна была находиться мадам… Пожар гнался за мной по пятам, а я, полузадохнувшийся от дыма, рвался вперед, истошно вопя: «Мадам!.. Мадам де Мондье, где вы?!» Через минуту меня схватили как злодея и потащили в павильон, а там уж судебные власти устроили нам очную ставку!..

— Очную ставку? — переспросил оторопевший Леон.

— Да. Потому что меня обвинили в том, что это я убил Фиделию, которую я так оплакиваю и чья смерть разбила мне сердце.

— Подонки! — вырвалось у Леона, позабывшего при виде несчастья друга о собственных мытарствах.

— И тут, рядом с истерзанным трупом Фиделии, я увидел распростертого Жоржа де Мондье с раскроенным черепом.

— Бобино — убит?! Значит, Бог меня проклял! Бедный Жорж! Неужели я стану причиной его смерти?!