Пылающий остров - Буссенар Луи Анри. Страница 5

Он задумался.

– Вот что, – произнес он вдруг. – Ведь ездят же люди с военными поездами, отчего же нам нельзя?

– Ездят, но только солдаты, – заметил Карлос.

– А почему же нам не одеться испанскими солдатами и не сесть в вагон?

– Мысль недурная, – согласился Карлос. – Но где мы достанем мундиры?

– Здесь есть много мундиров с солдат, умерших от желтой лихорадки. Это неприятно, но что же делать…

– Ну конечно, где уж тут разбирать… Только бы добыть их… Но вы все говорите: «мы, для нас… » Кто же это – мы?

– Ах, Боже мой, вы и я.

– Так вы… так вы хотите разделить со мной опасности… нужду… горе…

– Э!.. Есть о чем говорить. Ведь нельзя же отпустить вас одного, когда вы на ногах еле держитесь от слабости. С вами непременно должен быть кто-нибудь.

– Послушайте, матрос, – с волнением произнес полковник, – вы храбрый и добрый человек.

– Рад стараться, господин полковник!

– Но вы забыли про мою сестру. Как мы уведем ее отсюда? Ведь часовые при госпитале точно так же обязаны пустить пулю в беглеца, как и часовые при тюрьме.

– О вашей сестре я сама позабочусь! – с живостью сказала Фрикетта.

– Мариус будет помогать вам, а я – сеньорите Долорес.

Молодая патриотка энергично воспротивилась такому намерению француженки.

– Нет, – сказала она, – я не могу допустить, чтобы вы жертвовали ради меня своей жизнью.

Фрикетта сделала рукой беззаботный жест.

– Вздор какой! – проговорила она. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– А иногда бывают и две смерти, – вмешался Мариус и громко захохотал.

Долорес пробовала протестовать еще раз, но решение Фрикетты было неизменно.

– Я отправлюсь с вами, это решено, и не о чем больше спорить, – отрезала молодая француженка. – Я так хочу, а после – будь что будет!

ГЛАВА V

Выбраться из Гаваны пешком или на лошадях можно было только после исполнения целого ряда формальностей, удостоверяющих личность выбывающего. При малейшем подозрении всякий, желавший улизнуть из города, попадал под военный суд, а затем и под расстрел. Фрикетте и ее друзьям оставалось только попробовать, нельзя ли уехать по железной дороге, хотя и тут был огромный риск. Но с военным поездом представлялась возможность уехать незаметно, так как тут всегда была большая толпа провожающих и в этой толпе можно было затеряться.

Только бы добраться до вокзала. Но как это сделать? Госпиталь охранялся строго. Фрикетте и ее матросу ничего не стоило выйти, но Карлосу и его сестре…

А время шло. Мариус уже пронюхал, что готовится транспортное судно для отсылки партии пленных в Европу. Охрана госпиталя удвоилась, и это пришлось скоро почувствовать даже самой Фрикетте, хотя она пленницей не была.

Однажды после шести часов вечера Фрикетта вздумала выйти погулять, желая воспользоваться короткими тропическими сумерками и подышать чистым воздухом. Вдруг часовой загородил ей дорогу:

– Нельзя!

Фрикетту в госпитале все знали и любили. Она это знала и потому удивилась и подумала, что тут ошибка.

Часовой грубо повторил:

– Нельзя!

Фрикетта рассердилась и сделала два шага вперед.

– Нельзя говорят вам! – еще громче закричал часовой. – Назад!

У Фрикетты даже губы побелели.

– А!.. Так вот как!.. Со мной, свободной француженкой, обращаются здесь как с пленницей!.. И это за все мои заботы и труды!.. Хорошо же!..

Вдруг она вспомнила о полковнике Валиенте и его сестре, и сердце у нее сжалось. Что, если их замыслы раскрыты?..

Фрикетта не стала разговаривать с часовым, исполнявшим только то, что ему было велено, вернулась в госпиталь и потребовала немедленного свидания с главным врачом. Он принял ее очень любезно, но как будто стеснялся чего-то. Фрикетта рассказала о случае с ней и объявила:

– Я желаю немедленно, сейчас же выйти отсюда.

– Это невозможно, мадемуазель.

– Как так – невозможно?

– Запрещено всем, по приказу коменданта города.

– Но я не все.

– Завтра после полудня сколько угодно, мадемуазель.

– Но что это значит?.. Ведь я не солдат, я иностранка, француженка. Ко мне это не может относиться…

– Дело в том, дитя мое, – мягким отеческим тоном произнес доктор,

– что завтра должен отплыть в Европу транспорт с пленными, с государственными преступниками, многие из которых находятся здесь, в госпитале. Комендант опасается побегов… Принятые им меры не могут оскорблять вас лично, так как относятся ко всем без исключения.

– Все это одни слова, милостивый государь, а фактически я все же лишена свободы. Я потребую консульской защиты. В последний раз говорю вам: выпустите меня.

– Часовым отдан строгий приказ. Против вас будет употреблена сила. Все, что я могу для вас сделать, это послать от вас записку в комендантское управление.

– Милостивый государь, я не привыкла просить о том, чего имею право требовать. Против силы я, как женщина, ничего не могу поделать. Я поступила сюда на службу добровольно и служила верой и правдой, а между тем со мною поступают как с преступницей, вопреки всякому праву, вопреки всякой справедливости. Знайте же, что после этого я не останусь здесь больше. Прошу вас не рассчитывать на мои дальнейшие услуги. Я выхожу в отставку.

– Но, мадемуазель, подумайте… не горячитесь… зачем такая поспешность.

– Имею честь кланяться, милостивый государь.

Взбешенная Фрикетта покинула опешившего доктора и как буря промчалась к себе в комнату, где и заперлась.

Через некоторое время к ней вернулось ее обычное хладнокровие, то хладнокровие, с которым она проводила свои необыкновенные хирургические операции, удивлявшие старых и опытных врачей.

– Надо подумать хорошенько о том, как бы спасти Карлоса и Долорес,

– сказала она себе. – У меня еще полсуток времени.

Не теряя ни минуты, она отправилась к своим друзьям и объяснила им ситуацию. Карлос и Долорес приняли тяжкое известие совершенно спокойно. Они были давно готовы ко всему. Полагая, что теперь все кончено, Карлос обратился к Фрикетте с просьбой дать ему и его сестре какого-нибудь яда, который бы действовал верно и быстро.

Фрикетта отказала наотрез.

– Рано еще, – пояснила она. – Это успеется.

– На что же вы надеетесь?

– Я надеюсь улизнуть вместе с вами от этих благородных гидальго, которые, как оказывается, хуже и грубее прусских солдат… Как! Не пропускать меня!.. Меня!.. Хорошо же!

– Скажите, что же нам теперь делать?

– Вам – ничего не делать. Будьте только готовы и ждите полуночи. Ждите и надейтесь!

С этими словами Фрикетта выпорхнула от них, как птица, и долго после того советовалась о чем-то с Мариусом.

К одиннадцати часам вечера лицо Фрикетты прояснилось. Мариус отдувался, как кит, сдерживая готовые вырваться у него восклицания радости и торжества. При свете догоравшей свечи он заканчивал ни более ни менее как гримировку своей собственной особы. Его черная борода превратилась в рыжую, какие нередко встречаются у испанцев. То же произошло и с его густыми лохматыми бровями. Стоя перед зеркалом, он смеялся и говорил Фрикетте:

– Э!.. Я теперь точно и не Мариус… Никому теперь меня не узнать, черт возьми!.. Вот так химия!.. Ведь это все химия сделала, мадемуазель, не правда ли?

– Химия, химия, Мариус. Она играет большую роль при всяком нашем побеге. Мне она сослужила не однажды хорошую службу… на Мадагаскаре и в Абиссинии… Ну, с этим, значит, кончено. А остальное готово у вас?

– Как же, мадемуазель, все готово.

– Так пойдемте к нашим узникам.

Провансалец взял под мышку три свертка средней величины и пошел за Фрикеттой по госпитальным коридорам, слабо освещенным газовыми рожками.

Приближалась полночь.