На острие иглы - Стальнов Илья Александрович. Страница 42

– А может, это он защищался от козней брата своего? – продолжал я давить итальянца без жалости и передышки. – Ты же мастак на разные козни. В них ты почти так же искусен, как и в игре в шахматы.

– Ты не прав, Магистр. Сердцу моему больно от твоих несправедливых и даже чудовищных обвинений Ты переигрываешь, брат Не боишься ли ты? – слабая усмешка тронула его губы Это уже был не тот человек, что два дня назад, и угроза в его словах вряд ли могла сильно напугать. Что-то мне не нравилось во всем этом Вряд ли ночной бой мог служить причиной такой перемены в Долкмене. Нет, скорее всего это игра. Он не хочет, чтобы его продолжали принимать всерьез Он ждет, что я увижу в нем смятение и поспешу нанести удар. И ошибусь. Он сильно надеется на мою ошибку, но в чем?

– Почему я должен бояться? – Я решил подыграть ему и вложил в слова эти больше снисходительности. – Разве не ты…

– Хватит, – поднял руку аббат. – Рознь и интриги унесли жизнь одного из нас. Раздоры, недоверие и злость способны только погубить нас И если бы только нас. Ваша собачья грызня недостойна и противна не только мне, но и нашему делу Клянусь убить каждого, кого не вразумят мои слова. Кто из вас согласен со мной?

– Ты просто повторяешь мои слова, Карвен. Доверие и помощь! – воскликнул я.

– Твоими устами, Мудрый, говорит сама истина, – вторил мне Долкмен.

Но каков я! Как хорошо сказал: «доверие и по мощь…» А тем временем близится ночь Черной Луны, и к этому мигу тайных откровений и скрытых возможностей Долкмен должен умереть.

"… И воцарится власть Люциферова. Проснется спящий. Встанет из гроба мертвый. И рухнет Храм врагов его. И постыдно побегут враги его. А пред этим придет тот, кому суждено стать дланью Тьмы, и будет у него в руках Камень Силы. И встретят его недоверием и насмешками. И в день, когда Венера войдет в пятый дом, а Луна покроется тьмой, будет названо имя его – Кармагор. Содрогнутся враги перед делами его, и задрожат небеса, и страхом от имени этого наполнится Земля. Падет от его руки тот, кто на словах служит промыслу Трижды Проклятого и Трижды Вознесенного, но в душе неверен, а верные будут владеть всем и управлять по разумению своему и во имя Люцифера. И покрывало Тьмы распростерто будет над всеми землями и морями. И скажут люди: «Вот пришел суровый господин наш»

– Что это такое? – Я захлопнул большой, в воловьем переплете, рукописный фолиант и показал его Орзаку, как всегда, корпевшему в углу над каким-то манускриптом в синем свете свечи.

Наткнулся я на этот фолиант случайно. У меня вошло в привычку брать наугад любую книгу, и не было случая, чтобы она не несла с собой какого-нибудь открытия.

– Пророчество Гурта Проклятого, сожженного за колдовство и ересь в Испании по наущению недоброжелателей и завистников, – ответил Орзак. – Он был умен, пребывал в фаворе у принцев и высшей знати, славился искусством врачевания Используя черную магию и запретные заклинания, поднимал с постели тех, кого поднять не мог никто. И слава о лекарских делах его гремела по всей Европе.

– Зачем он лечил? Разве это не противно делу Люциферову-возвращать здоровье?

– Когда используешь черные чары, то пять человек поднимешь, а один умрет, жизнью своей оплачивая прошлые исцеления. Гурт достиг многого, но не угоден стал иерархам Ордена правдой, которую говорил им в лицо, и высокомерием. Был изгнан и отдан на поругание. Эта книга – все, что от него осталось. Страницы будущего, увиденные им. – Орзак подошел к столу и взял в руки фолиант, с грустью глядя на него.

– Он был пророком? – спросил я заинтересованно. Я слышал раньше о Гурте Проклятом. Но не знал о нем многого. А Орзак, кажется, знал о нем все.

– Да. Хотя своими пророчествами не заработал он ничего, кроме насмешек. Никто не верил ему. Почти никто. Записи эти спас от святой инквизиции Магистр Родзав – злой враг Проклятого Гурта, ненавидевший его и… веривший всем его пророчествам Говорят, именно по его доносу и был казнен ученый. Похоже, Родзав был единственным, кто до конца понимал, сколь удивительными возможностями обладал чернокнижник, и кто не был удивлен, когда пророчества стали сбываться. Одно за другим.

– Как? – удивился я искренне. – Все, что здесь предначертано, сбывается?

– Все предсказанное не сбудется никогда, какая бы сила ни водила рукой, пишущей пророчество. Судьба сотворяется множеством поступков и энергий, волей множества людей. Каждый человек не только раб, но и творец. И порой предначертанное можно изменить. Если пророк осенен благостью, то восемь из десяти предсказаний сбудутся, ибо именно столько находится во власти Бога или дьявола. Но два из десяти даются на откуп выбору человеческому.

– Сам Гурт не мог предсказать свою судьбу и изменить ее, – отметил я. – И умер в муках.

– Что поделаешь. Возможно, он ошибся в расчетах. Возможно, просто устал и отдал себя во власть судьбы. Оно понятно: Мудрые еще раз убедились, как не хватает им порой этой самой Мудрости. Глупо нетерпимо относиться к тому, кто владеет Знанием и может то, чего не могут они. Таких выдающихся людей нужно окружать почитанием и заботой, а не жечь и топтать.

– Уж не себя ли ты имеешь в виду? – захохотал я, внимательно изучая лицо Орзака

– И себя тоже, хоть, возможно, я и ничтожен по сравнению с гигантами, которые были до меня. Но никто не может сказать, что я недостаточно глубоко проник в сокровенные науки или что я недостаточно умен. Или что я в делах и помыслах своих хоть на шаг отступил от Тьмы. Да, я не могу проникнуть в будущее, но я чувствую то, что не чувствует никто, и открываю двери, наглухо закрытые перед другими. Я верен Тьме, Хаункас, и готов быть верен тому, кому суждено многократно преумножить дела ее.

– Ты готов быть верен Магистру Хаункасу?

– Именно так

– Что я слышу? Ради какого-то Магистра – отступника, пришедшего ниоткуда и вообще непонятно что из себя представляющего, ты готов пренебречь истинно Мудрыми, которым дана власть над Камнем Золотой Звезды и всем Орденом. Я не ослышался?

– Ты все расслышал, Хаункас, – тихо произнес Орзак – Потому что будущее благосклонно к тебе. Потому что ты прошел нелегкие испытания и вырвался из объятий Торка. Потому что ты…

– Потому что я – Кармагор! – негромко и зловеще произнес я, и смех мой, громкий и совсем не радостный, заметался под сводами библиотеки

– Да, – кивнул Орзак, подошел ко мне и, склонив голову, упал на колени.

«Кармагор – избранный слуга Тьмы, – застучало у меня в голове. – Ну конечно же! Вот за кого приняли меня Мудрые после того, как Торк в испуге бежал от меня».

– Когда по пророчествам Гурта Проклятого должен прийти Кармагор? – резко спросил я, сверху вниз глядя на коленопреклоненного Орзака.

– В один из семи годов, когда нужен он будет, как никогда. Этот год – пятый. Все концы сплелись воедино.

Да, все концы. Кроме одного: я – не Кармагор.

Мне пришла в голову неожиданная мысль, от которой стало как-то не по себе. Восемь из десяти пророчеств сбываются. Значит, кто-то мог бы стать Кармагором. Бог мой, ну конечно же, Кармагором суждено было стать настоящему Магистру Хаункасу, чей прах сейчас покоится в земле Московской, похороненный по христианскому обычаю. И в тот самый миг, когда Хаункас пал от руки Адепта, волей человека был перечеркнут слепой рок.

– Аббат тоже считает, что в моем лице пришел на землю Кармагор? – спросил я.

– Что считает Карвен, ведомо только ему одному. Скажу лишь, что он благоволит к тебе. – Орзак так и стоял на коленях, не смея поднять голову. – Иначе…

– Иначе что?

– Я думаю, ты был бы давно мертв, Хаункас.

– Значит, – я провел рукой по щеке, – Камень Черного Образа у него?

– Это ведомо лишь самой Тьме.

– Говори, я приказываю!

– Я не знаю, Хаункас, но Долкмен уверен в этом. Его язык порой длинен и несдержан, что, в конце концов, сослужит ему плохую службу.

– Сослужит, – в этом я почти не сомневался.