Владигор - Бутяков Леонид. Страница 15

Вспоминая эти рассказы, Владий одного понять не мог: почему кровопийцы днем объявились? Ночью, теперь это ясно, именно они вокруг шастали. Отпугнул их опашень Дироньи. Может, и сейчас погони нет по той же причине?

Неподалеку зашуршало что-то в траве, и Владий мгновенно вскочил на ноги. Но нет, не упырь, а непонятно кто: росточком с пенек, похож на бурундука, личико сморщенное, стариковское, ручки-лапки кривенькие. Да кто же это?! Существо не столько страшное, сколь потешное — пальцы в рот вложило и как свистнуло! Владий даже головой затряс, унимая звон в ушах. А когда слух вернулся, новые звуки донеслись: трещали ветки под ногами приближающихся упырей.

— Ах ты, мразь! — воскликнул княжич. — Доносчик поганый!

Он подскочил к старичку-пенечку и со всего маха врезал по нему ногой. Тот, заверещав, покатился по склону холма. Владий вновь бежать пустился, на ходу выбирая направление.

И едва не угодил в лапы упырей.

Вероятно, сверху лишь двое к нему подошли, а остальные поджидали, когда он сам на них выбежит. Так и случилось. Обступили они его возле березовой рощицы, преградив все пути к отходу.Стояли покачиваясь и на каждый прыжок Владия головы поворачивали. Выжидали чего-то.

Владий оглянулся. Сзади уже подходил тот, у кого дубина в руке. Однако приближался он не слишком уверенно, словно никак не мог свою жертву увидеть. И тут осенило княжича: слепые они! Ночью не хуже совы видят, а при солнечном свете только по запаху или по шуму двигаются!

Владий ножны с пояса сорвал и, нож в руку зажав, пустые ножны в сторону отбросил. Тотчас головы упырей туда повернулись. Он замер, даже дышать перестал. Но упыри подвох заподозрили, головами закрутили. С места не тронулись, а руки развели, чтобы помешать человеку на свободу вырваться. Неужели не получится их обмануть?.. Он рассердился вдруг на себя. Если со слепыми неповоротливыми дылдами не управишься, то в бою со зрячим и резвым противником что от тебя ждать,сын Светозора?!

В следующий миг, завопив дурным голосом, Владий прыгнул на ближнего упыря, чиркнул лезвием ему по животу и тут же назад отскочил, молча, в комок сжавшись, бросился под ноги другому. Тот нападения не ожидал, свои ручищи туда вытянул, откуда только что вопль жертвы был слышен. Поэтому, потеряв равновесие, повалился на землю, едва не придавив Владия. Хорошо, что крепкий и жилистый княжич всегда ловкостью в борьбе отличался — и не только с ровесниками знатными, но и с дворовыми подростками. Откатившись в сторону от падающего на него упыря, он по-кошачьи вскочил на руки и на ноги, боднул набегавшего третьего долговяза головой в пах, вновь откатился и тут уж без всяких уверток ударил ножом в согнутую спину. И еще раз, и еще! Брызнула прямо в лицо черно-фиолетовая жидкость, которую и кровью-то не назовешь. Попадая на человеческую кожу, она сразу превращалась в гладкие юркие шарики, сбегающие вниз на траву.

Владий зажмурился. Ему стало дурно от одного вида этих мелких фиолетовых шариков, скользящих до его рукам, по голой груди… Подавив отвращение, он глянул под ноги, где, прилегая к его ступням в грязных обмотках, образовалась лужица из сливающихся воедино капель-шариков. Лужица на глазах мертвела, затвердевала холодным оловом. С невольным криком он рванулся из нее, оставляя клочки тряпок и кожи.

На этот крик тут же повернулись упыри, скачками саженными бросились за ускользающей добычей. И застыли вдруг, поводя носами из стороны в сторону. Учуяли фиолетовую кровь сродственника…

Похоже, это и спасло княжича. Фиолетовый дух ближе к упырям был, чем человеческий. Да и медвежий опашень отпугивал. Замерев над извивающимся телом порезанного Владием упыря, пять долговязых фигур закачались, как верхушки елей под сильным ветром, забормотали что-то нечленораздельное, а затем — о ужас! — упав на колени, присосались к еще дергающемуся собрату, как пиявки болотные.

Владий наблюдал за происходящим, укрывшись в березовой рощице. Содрогался от мерзостного зрелища, но глаз отвести не мог. Дальше двигаться тоже сил не было — ступни кровоточили, колени дрожали, от страха зуб на зуб не попадал. Ясно, что упыри, собратом напившись, на свежую кровь потянутся, не отстанут. Как поступить? Сбить с толку!

Он сорвал с ног клочки обмоток и разбросал их в разные стороны как можно дальше. Набедренной повязкой, о наготе не беспокоясь, заново ступни обвязал, чтобы кровь на землю не попадала. Нарвал пучки травы, обтерся ими и тоже раскидал-развесил по березовым веткам и черничным кустам за рощей. Повезло ему, что поблизости светлый ручеек пробегал: по руслу его побрел, шатаясь от усталости. Вышел к болотцу, но дальше — в топкие места — идти не рискнул, да и сил уже не было. Поэтому лишь посуше пригорок отыскал, упал на него ничком, грудью к земле прижавшись, забылся в тягостной полудреме…

— Нет здесь, нет, я бы почуял.

— И я говорил, что за болото идти надо, там…

— Цыц, оглодыши! Не смогли удержать, а теперь болтать горазды. Раньше надо было носами ворочать.

— Так мы ворочали. Крови много было, след сбился.

— Близкой мертвой напились, вот живую и не пронюхиваете!

— Так и ты, Синюшка, с нами пил…

— Цыц, я сказал! Пил не пил, теперь не важно. Упустили заморыша, что хозяин скажет? Не вам, а мне отвечать.

— Лешак виноват, он прежде времени свистнул.

— И что за хозяин такой, если сам не знает, где его ворог прячется? Может, не ворог был вовсе, просто человек прохожий. Мы-то откуда ведаем? И говорить ему ничего не надо.

— Уходить пора, Синюшка, гляделки болят — мочи нет. Не видят ничего, а болят, напасть какая!

— Не гундось, самому не легче. Ладно, возвращаемся. Жаль, свежая кровушка, сладкая, вкусная… Упустили, оглодыши!

Словно сквозь пелену густую доносились до Владия эти слова. Лежал, шевельнуться не мог. Совсем рядом упыри стояли, но почему-то его не чуяли. Может, Перунова сохранка, о которой ворожея толковала, помогла княжичу? Ни о чем он не думал, в землю вжимался, прятался.

Постояв еще немного, упыри развернулись и ушли, в деревья сослепу тыркаясь. Владий долго в траве лежал, выжидал. Слава Перуну, кровопийцы оставили его в покое, убрались ни с чем в свое поганое логово.

Постепенно приводя в порядок свои мысли и чувства, он вдруг понял, что упыри именно на него охотились, выполняя чей-то приказ. Ведь говорили они про какого-то «хозяина», считающего княжича своим врагом. Что это значит? А тот мерзавчик-пенечек кем был? На «хозяина» не больно похож. Наверно, просто выслеживал, другую нечисть наводил. И еще раз навести может… Уходить надо, пока не поздно!

Убегая от упырей, Владий не обращал внимания на солнце, которое теперь скрыто было низкими грозовыми тучами. Отец учил его в лесу стороны света разбирать: по мху на камнях, по кронам деревьев. В обычном лесу — не в Заморочном, где все шиворот-навыворот. Как далеко отклонился он от верного направления и куда теперь идти? Задрав голову к небу, он долго высматривал солнечный проблеск в черных тучах. Решив наконец, что солнце уже за полдень перевалило, и найдя в небе самое светлое пятно, побрел почти наугад.

Гроза разразилась, когда он оказался как раз посреди голого места — на огромной поляне, тут же ставшей болотистой, хлюпкой. С трудом отыскивая твердую землю, то и дело увязая по щиколотку, падая в неприметные, поросшие травой колдобины, Владий окончательно заплутал. Две причудливо сросшиеся сосны на краю поляны показались ему добрым великаном, которого Перун прислал, чтобы защитить княжича. Забившись в ложбину меж их корнями, с головой укутавшись в медвежий опашень, дрожа от холода и усталости, он провалился в беспокойный сон…

Во сне явился ему чародей, сам белоголовый и одетый во все белое. Чародей держал в руках золотую чашу, до краев Наполненную дымящимся отваром, бормотал над нею непонятные слова. Что-то, наверно, видел он в этом отваре, ибо лицо старика то сердитым становилось, то спокойным, то озабоченным. Подойдя к человеку, лежащему возле огромного очага, чародей окропил его волшебным отваром. Человек вздрогнул, изогнулся всем телом, но глаз не открыл. И вновь чародей забормотал над чашей, хмурясь больше прежнего.