Медиум - Буянов Николай. Страница 27

– Рядом с ним шел белый барс, будто собака на поводке. Кто, скажите, кроме них, мог приручить барса, который не живет в неволе?

– Сынок, дай две тыщи.

– Бомжиха, одетая будто на карнавал Бабой Ягой, с настойчивостью речного буксира тянула его за рукав.

– Ну что тебе? – отрешенно спросил Колесников, с трудом осознавая себя вновь на грязной улице родимого города (батон в пакете, в одном кармане кошелек, туго набитый рваными сотнями… Двадцать сотен – это и есть искомые две тысячи. Такие б деньги да раньше! В другом – домашний телефон профессора. Вечером придется звонить, второй раз от разгневанной супруги не увернуться).

– Внучкам на конфеты. Сиротки они у меня, ни отца, ни матери, одни-одинешеньки, – завела привычную пластинку бомжиха.

– Соня! – заорали из винного ларька. – Сонька, мать твою! Чего брать-то, «Пшеничную» или «Горбачевку»? Если «Пшеничную», то гони ещё две «штуки»!

– Вот коза долбаная, с человеком не даст побеседовать. Иду!

Бомжиха сунула деньги за пазуху и вскачь припустилась к киоску.

Кто мог приручить белого барса? Никто, белого барса не встретишь ни в одном зоопарке, ни в одном цирке. Умирает он в клетке – не от тоски, так от голода и жажды при нетронутом мясе и миске с водой. Монах барса приручил. В глазах Фасинг это улика. А на самом деле?

Странное, наверно, зрелище: бредущий по улице мужчина с пакетом, явно из булочной. Надо бы спешить домой, но мужчина никуда не торопится, просто гуляет, погруженный в собственные мысли. Он зашел в парк, ноги несли его куда-то по дорожке, окруженной не вековыми, но достаточно старыми липами. Было тихо, если не считать звуков, доносящихся с улицы. В мокрой после недавнего дождя листве лениво шелестел ветерок… В каком мире?

Глаза утверждали одно, душа – другое, без малейшего желания возвращаться назад, в реальность, из тонкого мира в грубый физический. Как он сказал Фасинг?.. Нё маг, не колдун… И никогда не интересовался бесовской литературой, во множестве предлагаемой с книжных лотков. Нет, сам он не смог бы даже снять головную боль наложением рук, не то что войти в контакт… С кем? Был бы алкашом, вроде той бабки-бомжихи, тогда ясно: «Кто вы?» А прекрасная женщина в белом длинном платье, нежно улыбаясь: «Белая горячка».

Он сел на лавочку и подставил лицо неяркому солнышку. И стоило ему закрыть глаза, Фасинг предстала перед внутренним взором. Чуть приоткрытые чувственные губы и черные глаза с огнем внутри. «Не влюбился на старости лет? Вообще-то разница в возрасте великовата… Но зачем она мне солгала? Сам я не мог установить контакт, так кто его установил?

«В наше время колдуны и маги тоже редки… Я имею в виду настоящих. А я – просто женщина…» Но это её высказывание можно толковать и в том смысле, что её способности находились на среднем уровне, а средний уровень в понимании магов древнего Тибета и обывателей наших дней – далеко не одно и то же… Что мы знаем о возможностях наших пращуров? Много раз высказывалась гипотеза, что миллионы лет назад первобытные люди, не обладая речью, общались меж собой телепатически… Паранормальность Фасинг могла быть слабой – с их точки зрения, неосознанной. Но вот – глубокое забытье после страшного напряжения, и подсознание срабатывает, она просит меня прийти. Чего она испугалась? Она потеряла контроль над событиями. Кахбун-Везунчик был посредником между мятежным братом короля и тайным кланом наемных убийц. Фасинг надеялась сама стать этим посредником (хочется вершить судьбы, а не ждать милостей). И вдруг – лавина. Смерть, кровь на белом снегу, безмолвие ледяной могилы… И – полная неизвестность. Что было приказано наемному убийце? Устранить короля Лангдарму. С этого момента её собственная жизнь перестала быть хоть сколько-нибудь ценной…»

– Ты что тут вынюхиваешь? – прошипел Туровский и сильно ткнул Колесникова в грудь, так что тот пулей вылетел в коридор и ударился спиной о стену.

– Сергеи, Сергей, успокойся, – испуганно пролепетал Игорь Иванович. – Я не хотел ничего плохого!

– Зачем ты пришел к Кларовой?

– Я подумал, что ты должен быть у нее.

– Ага, – пришел Туровский в ярости. – Тебе нужен я. Ты хотел запутать меня окончательно, напугать этой Черной магией – монахами, лицами в окнах…

– Перестань. Я очень тебя прошу: поверь мне. Я ни при чем… То есть при чем, конечно. Я чувствую, что все эти… ненормальности как-то связаны со мной. И эта женщина в окне, Фасинг…

– Фасинг? Ее так зовут? Она имеет отношение к Кларовой?

Колесников едва не заплакал от отчаяния.

– Не знаю. Внешне они очень похожи, но, возможно, это просто какое-то дьявольское совпадение. А может быть, я воспринял её такой не потому, что она выглядит так на самом деле, а потому, что мне нужен был какой-то образ – для восприятия. А, черт, я сам запутался…

– Ты не запутался, – заорал Туровский, не имея сил сдерживаться. – Ты, наоборот, все отлично рассчитал! Ты удалил Козакова из номера (может, ему тоже что-нибудь привиделось?), ты загипнотизировал Наташу, и она открыла тебе дверь, ты и способ убийства выбрал такой, чтобы приплести сюда нечто потустороннее, ты…

– Сергей Павлович!

Кто-то положил ему руку на плечо. Он резко обернулся, осознав вдруг, что ещё сжимает в руке пистолет. Сзади стоял следователь прокуратуры Ляхов и смотрел на него, словно на обиженного ребенка.

Туровский сбросил руку (не нуждаюсь я ни в чьем сочувствии!) и зло посмотрел в бледное как мел лицо Игоря.

– Если исключить сговор, – почти спокойно произнес он, – между Козаковым и Кларовой, а я в него не верю вот ни на столько, то ты, друг детства, единственный, у кого нет алиби на время убийства. Подумай об этом… На досуге!

…Она завернулась в тончайшую белую ткань, где золотыми нитками был вышит сложный эзотерический узор. Служанки склонились, она, не обращая на них внимания, прошла в открывшуюся дверь.

Лама Юнгтун Шераб стоял на пороге, чуть наклонив крупную голову набок, и рассматривал женщину, будто видел впервые. И от этого взгляда, источавшего спокойствие и силу, у неё вдруг перехватило дыхание. Она попыталась придать лицу гордое, даже надменное выражение (чуть приподнять левую бровь, смотреть вскользь, без интереса; голову чуть откинуть назад…), но поняла по его насмешливым глазам, что получилось плохо. Эти глаза над высокими бронзовыми скулами сжигали её, точно щепку в пламени. Какой-то частью сознания она подозревала, что именно его равнодушие – с оттенком насмешки, и было то, что притягивало её сильнее всего. Запрет. Обладать им. – желание не только запретное, но и страшное. Сильное его тело, абсолютно лишенное растительности, гладкое, с прекрасными рельефными мышцами (она это знала!) – таким сохранил его не Бог (Богу такое, возможно, и под силу, но он любит равновесие в мире: молодость и красота должны уйти, на смену придут мудрость и опыт), но – мрачные демоны, слуги темных сил. Сколько ему лет, Фасинг не знала. Может, сорок. Или восемьдесят. Или двести. То, что подвластно Черному магу…

Он только что закончил свои упражнения. Деревянные фигурки людей, стоявшие полукругом вдоль стен комнаты, были в щепку иссечены страшным (страшнее меча в умелых руках) оружием – гибким тонким прутом из зеленоватого металла, который Юнгтун Шераб прятал в маленькой костяной рукоятке.

Фасинг тихонько подошла к манекену, который изображал воина в доспехах, с копьем и круглым щитом в руках. Сейчас копье вместе с правой рукой отсутствовали – лежали на полу. Щит был рассечен пополам страшным ударом. Лицо воина превратилось в сплошную труху. Фасинг осторожно, словно боясь причинить боль, дотронулась до фигуры и подумала: она хранит его тепло – тепло его оружия… Она чувствовала.

И робко спросила:

– Вы можете испепелить взглядом, мой господин. Зачем вы истязаете себя военными упражнениями?

Он хмыкнул в ответ:

– А зачем, по-твоему, король Лангдарма, имея целое войско, каждое утро на рассвете упражняется с мечом и алебардой?