Что нас ждет после смерти? Или История одной любви - Ткаченко Варвара. Страница 22
– Прости, прости меня, родная, за то, что я была к тебе так несправедлива. Вернись в наш дом. Верни то счастье, которое в нем было. Верни отцу своему жизнь. Он больше не хочет жить и работать. Дела его идут совсем не так хорошо, как прежде. Я поняла, причиной всему являюсь я. Если бы я вела себя иначе, мы бы с тобой обязательно подружились, и я бы смогла полюбить тебя как родную дочь. Ведь ты такая славная девочка! Прости меня, пожалуйста, глупую. Я сделала бы все, только бы ты вернулась. И женщина, разрыдавшись, вышла из комнаты.
– Давай понаблюдаем за ней, – с любопытством предложил Альберт.
– Давай, – с радостью согласилась Эстель. Она поверить не могла тому, что только что услышала. И как же она была счастлива в эту минуту и благодарна тибетскому монаху, который помог ей и понять свою мачеху, и простить.
А Жаклин, выйдя из помещения, пошла в парк, недалеко от клиники. В парке на одной из скамеек она увидела женщину, которая спала сидя. А рядом с ней – девочку лет пяти. Светлый цвет кожи ребенка говорил о том, что она метиска, женщина же была чистокровная цыганка. И женщина и ребенок были очень грязные и неопрятно одетые.
Жаклин, наверное, не смогла бы и со временем объяснить, почему она сделала шаг вперед и спросила у ребенка, хочет ли тот есть? Девочка была явно голодна. В эту минуту цыганка открыла глаза, и по ее заплетающейся речи Жаклин поняла – та пьяна.
– Чего уставилась? – грубо спросила женщина. – Не видела пьяную? Хотела бы я на тебя посмотреть, если бы у тебя случилось такое горе, как у меня! Нажралась бы, наверное, дорогущего коньяка. И лила бы слезы, сидя у каминчика. У меня нет камина! Нет дома, а теперь нет и мужа, которого я безумно любила и люблю до сих пор! Убили его по пьянке вчера! Да, и я сегодня напилась! Но напилась впервые в жизни! Я думала, что смогу залить, загасить ту боль, которая раздирает мне сердце, но ничего не получилось. И мне только хуже от выпитого… А тут еще эта девчонка! О, слушай, я смотрю она понравилась тебе. Хочешь, продам? Недорого! Не удивляйся, я не бесчувственная тварь, девчонка не моя, поэтому легко с ней расстанусь. Ее когда-то ребята из табора украли у одной дуры, которая поставила коляску на улице, а сама пошла круассанчиков купить. Круассанчиков-то купила, вернулась, а ребенка-то в коляске тю-тю – и нету. Ух и орала она тогда, волосы на себе драла. Городок небольшой был, все друг друга знали, говорят, она в дурку после этого попала. А мы зажили, организовались, еще двух детей постарше нашли и пошли народ дурачить. Недолгим счастье было. Ох, недолгим! Убили!!! Убили моего красавчика мужа!!! А он был для меня все: свет, тепло, надежда… – Женщина начала рыдать. – Так что незачем мне больше жить…
– Вы это серьезно?!
– Серьезнее не бывает, уехать хочу отсюда подальше, забыться поскорее, чтоб никого не видеть! Давай, сколько не жалко денег и забирай девчонку, пока я не передумала! Да, если хочешь знать, мы ее взяли в городке… что в двадцати километрах от Парижа. Захочешь, можешь поискать ее мать.
Шокированная Жаклин дрожащими руками открыла кошелек, там было около тысячи евро наличными.
– Этого достаточно? – едва слышно от волнения с пересохшим горлом спросила Жаклин.
– Достаточно! – ответила цыганка и вытащила из под множества юбок документ на ребенка, украденный вместе с сумкой матери.
– Забирай ее и катись отсюда!
Жаклин, еще не веря в происходящее, обратилась к девочке:
– Ты пойдешь со мной, милая?
– Да.
– Как зовут тебя?
– Лила.
Жаклин, побледнев, взяла за руку ребенка и пошла быстрыми шагами к месту, где ее ожидала машина.
Эстель была не просто удивлена, а потрясена увиденным и услышанным. Она даже не знала, что сказать. Видя ее состояние, ее растерянность, Альберт предложил последовать вслед за Жаклин и посмотреть, что будет дальше.
А та, сев в машину вместе с ребенком, поехала домой. Войдя в дом, она поручила Жозефине вымыть девочку, переодеть и привести в комнату хозяина. А сама поднялась к Филиппу. Он лежал в постели, обросший, вокруг валялись пустые пачки сигарет и горы окурков, множество бутылок полных и пустых стояли повсюду: на столе, на полу и даже на прикроватной тумбочке. Женщина, войдя в комнату, виновато присела на кушетке. Эстель же, увидев все это, бросилась к отцу. Но это было бесполезно: он не видел и не слышал ее, словно ее здесь не было. Сердце Эстель сжалось от боли, и она, забыв свое стеснение, склонила голову на груди Альберта и горько заплакала, ища поддержки:
– Альберт, что я наделала, что я натворила своим эгоизмом! Я погубила своего отца, это я во всем виновата. Альберт, что мне делать?! – в отчаянии кричала Эстель.
Альберт нежно обнял девушку за талию одной рукой, а другой, поглаживая ее волосы, успокаивал, словно дитя.
– Тебе нужно успокоиться, еще не все потеряно, все можно изменить и исправить. Я готов сделать все, ради того, чтобы ты была счастлива и улыбалась! Теперь мы вместе, а вдвоем, я уверен, мы преодолеем любые трудности. Доверься мне, и давай посмотрим, что будет дальше.
Как только Эстель успокоилась, они услышали голос Жаклин, но это была не та Жаклин, которую ребенком знала Эстель, даже голос ее звучал иначе – нежно и трепетно:
– Знаешь, дорогой, – сказала Жаклин мужу, – сегодня, когда я была у Эстель, мне кажется, впервые за все время, она меня слышала. А потом произошло то, что тебя очень сильно удивит.
И она рассказала о своей необычной встрече в парке.
Филипп, не ожидавший от жены подобного, впервые за долгое время после несчастья, случившегося с дочерью, выразил хоть какое-то чувство, кроме отрешенности – он был удивлен.
Вскоре маленькая девочка с блестящими кудряшками и чистым личиком вошла в комнату. Она боялась этого большого дома и с опаской осматривалась вокруг. Но, увидев знакомое лицо Жаклин, она немножко осмелела и, взяв женщину за руку, крепко ее сжала, словно боясь потерять.
– Вот, – сказала Жаклин, – это Лила.
– Я сейчас, – произнес Филипп и ушел в ванную комнату.
Оттуда он вернулся довольно быстро: умытый и гладко выбритый.
– С этим нужно что-то делать, и как можно скорей. Сейчас я позвоню адвокатам. И мы поедем к Эстель.
Филипп на ходу стал набирать номер юриста, и они все втроем направились к машине. Наши наблюдатели раньше них оказались в клинике, так как передвигались они гораздо быстрее – не на машине, а посредством мыслей.
Когда трое во главе с Филиппом вошли в палату Эстель, маленькая девочка первая задала вопрос:
– Это кто?
На что женщина ответила:
– Это твоя старшая сестренка. Она пока болеет, но думаю, скоро она поправится и будет тебя очень любить.
– Тогда я буду каждый день молиться и просить Бога, чтобы он вылечил ее. У меня никогда не было сестры, а я очень хотела ее иметь. И малышка, сложив ручки вместе, подняла их к груди и опустила головку – стала молиться. Слов молитвы никто не слышал, что, впрочем, совершенно не важно. Видно было, что это самая чистая и горячая молитва искреннего детского сердечка!
Жаклин и Филипп с умилением смотрели на нее. У обоих взрослых из глаз покатились слезы, а рядом с ними плакала и Эстель.
Вдруг Жаклин закричала:
– Филипп, Филипп, дорогой, посмотри, слезинка!
И действительно, по щеке лежащей в коме Эстель катилась одинокая слеза.
– Она нас слышит, понимаешь, она нас слышит! Она обязательно поправится!!! Девочка моя, – обратилась Жаклин к маленькой Лиле, взяла ее на руки и прижала к себе. – Радость моя, ты вернула в наш дом счастье. Я знаю, все происходит сейчас только потому, что ты появилась в нашей жизни.
В эту минуту женщина даже не подозревала, что все происходящее было связано с ней самой – это ее оттаявшее сердце заставило Эстель заплакать от радости и умиления.
А Эстель в эту минуту подошла к некогда нелюбимой мачехе и обняла ее вместе с девочкой, но, к сожалению, Жаклин ничего не почувствовала.
Альберт, видя, как огорчилась любимая, обнял ее и с нежностью произнес: