Десять прогулок по Васильевскому - Бузинов Виктор Михайлович. Страница 26

В 50-е годы XIX века участок этот с домом и садом перешел к дочери тайного советника Юдина. И тогда же, в семье снимавшего здесь квартиру генерала Трескина жил, в будущем известный литературный критик, Дмитрий Писарев — университетский товарищ генеральского сына. А позднее, в конце 70-х годов в доме Юдиной часто бывал Модест Мусоргский, исполнявший на фортепиано для хозяйских гостей, поклонников его таланта, свои сочинения…

Пройдет чуть более 20 лет и на месте бывших владений Юдиной вырастет новый прекрасный дом. Не известно сколь пышно праздновал новоселье его хозяин. Вообще Павел Форостовский был богат и жил, что называется, на широкую ногу. И уж во всяком случае, «обмывать» ему свой особняк должно было быть в радость. Ведь он получился, как и предсказывал Фаберже, действительно на загляденье.

Двухэтажный, с эффектными башенками, облицованный импортным желтоватым кирпичом — он сразу же был признан одним из самых заметных произведений раннего петербургского модерна не только на Васильевском острове, но и во всем городе.

Давайте перейдем с Четвертой на Пятую и встанем напротив особняка. Отсюда хорошо видны все достоинства этого сооружения. Оно кажется чрезвычайно легким и отличается изысканностью внешней отделки: цоколь — из красного гранита; из гранита же выполнены кронштейны балкона; а орнаментальные украшения над окнами — из майоликовой плитки и искусственного камня.

Окна особняка — разной величины. На улицу обращены окна парадных комнат второго этажа. В этих комнатах жили хозяева, а первый этаж отводился под контору фирмы, куда можно было попасть через главный вход.

Под зданием находился, — да находится и сейчас, — просторный, высокий и сухой подвал, где хранились, привозимые сюда для дальнейших экспедиций, грузы. В подвал этот ведет широкий люк, пробитый под ведущей во двор особняка, аркой. Обычно около него в дневные часы собиралось в очередь множество подвод, а позже — и автомашин, готовых сгрузить или принять, чтобы вести дальше, очередную партию товаров из Великого Княжества Финляндского.

Но смолкал шум работ, рассеивался транспорт, наступал вечер и дом снова обретал обличие, дарованное ему главным замыслом архитектора: быть шикарным гнездышком для безбедной и комфортной жизни его владельцев. Зажигались желтые фонари над входом, подсвечивая кованую, украшенную растительным орнаментом ограду маленького палисадника, в котором благоухали цветы, оживали освещенные изнутри башенки, а из двора-сада, со стороны детского флигеля неслись звуки фортепиано.

Все это кончилось вскоре после Октябрьской революции. Бывший хозяин экспедиционной фирмы и особняка отправился с семьей в эмиграцию; перестало существовать Великое Княжество Финляндия; а талантливейший зодчий — модернист Карл Шмидт с 1920 года стал сооружать дома, подобные особняку Форостовского, в краю своих предков — Германии.

Особняк же долгое время переходил из рук в руки: от Союза рабочих водного транспорта — к клубу Союза водников, от водников — к клубу текстильщиков фабрик имени Желябова и Веры Слуцкой. Наконец в конце сороковых сюда въехали Василеостровские райкомы партии и комсомола.

Я побывал здесь лишь однажды — зимой 1948 года, когда мне вручали комсомольский билет. Совершенно не помню интерьеров особняка… Да и сохранились ли они за тридцать лет чехарды домосъемщиков? Не помню и лица комсомольского вождя, который поздравил меня и стандартно пожелал «Быть верным ленинцем»… Но навсегда запомнил, впервые в жизни увиденное мною, — чудо зимнего сада!.. Бродя по коридорам в ожидании «торжественного момента» превращения меня из рядового школьника в комсомольца, я случайно попал в одно из помещений второго этажа, в которое почти отвесно падали через стеклянную крышу солнечные лучи. Из огромных горшков и длинных ящиков зелеными кущами поднимались незнакомые мне могучие растения. Некоторые из них, невзирая на глубокую зиму, щедро цвели. И я чувствовал их аромат; и в жарком оранжерейном воздухе слышал — или это казалось, что слышу — гудение мохнатых пчел… И я тогда, кажется, понял что еще существует красота жизни, столь не похожая на наш нищенский послевоенный быт…

В 60-е годы хозяйкой особняка стала детская поликлиника, в 70-е конструкторское бюро управления здравохранения, а в 90-е Управление дорожно-патрульной службы. А зимний сад Форостовского, кажется, жив до сих пор… Приглядитесь к стеклянному фонарю над ведущей во двор аркой… Или я ошибаюсь?.. По привычке пытаюсь выдать желаемое за действительность…

Четвертая линия, д, №15. Особняк Г. Боссе.

Еще один особняк — это Четвертая линия, 15 — безусловно привлечет Ваше внимание. Высотой всего лишь в один этаж он при этом не кажется низкорослым. Этот эффект создается за счет чрезмерно поднятых над тротуаром подвалов и огромных окон. Особняк построен по проекту выдающегося петербургского зодчего Гаральда Боссе в 1847—1849 годах в некогда модном стиле архитектуры Ренессанса.

Выпускник Дрезденской и Дармштадской строительных школ, он появился в Петербурге в 1832 году, а уже через год двадцатилетний зодчий возвел здесь на Васильевском свой первый особняк — особняк С. Сиверса на 10-й линии. Всего за свою жизнь в Петербурге Боссе построил более тридцати особняков, многие из которых воистину являются произведениями искусства. Это, например, особняки: Кочубея на Конногвардейском бульваре, Барятинской и Бутурлиной на улице Чайковского, Гамбса на Большой Морской и наконец знаменитый, воспетый Некрасовым («Вот парадный подъезд…») особняк Пашкова на Литейном, 39.

Вообще множество особняков этого талантливого петербургского зодчего было перестроено, но те, что сохранились в первозданном виде, безусловно, не могут не радовать глаз. К таким творениям относится и дом № 15 по Четвертой линии.

Боссе строил его для себя и жил здесь с женой и двумя детьми где-то до 1854 года, пока не переехал в Адмиралтейскую часть.

Особняк устроен таким образом, чтобы скрывать от взоров прохожих свое истинное великолепие. Со стороны улицы его фасад достаточно скромен, но стоит зайти во двор, а точнее в бывший громадный сад, который когда-то находился за домом, и особняк из скромника превращается в шикарно одетого франта. Он словно вырастает в объемах, какие и не предполагаешь при взгляде на него с Четвертой линии. К громадной, обращенной на восток открытой итальянской террасе ведут два широких и нарядных пандуса. Кроме террасы садовый фасад украшен аркадами, балконами и эркерами. И здесь уже не один этаж, а местами — два и даже — три.

В особняке была музыкальная гостиная в три окна; за ней располагался громадный восьмиугольный зал, в котором музицировали, — а Боссе страстно любил музыку, — когда в гостиной не хватало места для приглашенных персон. В эркере, что выходит в сад, находилась мастерская самого зодчего. Здесь на огромном столе и стеллажах громоздились его чертежи и проекты. Здесь же стояли столы учеников. А надо сказать, что среди учеников Боссе были будущие известнейшие петербургские архитекторы: Фонтана, Андерсон, Гедике. Кстати, одну из комнат особняка долгие годы украшала акварель Роберта Гедике, — который был не только архитектором, но и прекрасным художником, — «Дворовый фасад особняка Боссе».

Рядом с мастерской находился кабинет архитектора и небольшой зимний сад. Были здесь и будуар жены, ее гостиная, детская, комната для школьных занятий и библиотека.

Словом, особняк являл собой образец тщательно распланированных помещений очень удобных для жизни и творческой работы. А первое впечатление — помните — скромный одноэтажный дом в девять окон по фасаду…

После Боссе этим домом владел князь Голицын, затем бароны Остен-Сакены, которые сдавали его в 70-х годах XIX века семье князя М. С. Волконского. Самым знаменитым из этой семьи стал внук декабриста Волконского — Сергей Михайлович Волконский, впоследствии директор императорских театров, крупный российский искусствовед. Волконские специально перебрались сюда на Четвертую линию, поближе к Ларинской гимназии, в которой учился Сережа и его братья; и он, судя по его вышедшим уже в эмиграции воспоминаниям, был «бесконечно очарован» особняком Боссе.