Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка". Страница 29

С трудом заставив себя подняться, девушка начала собираться. Очень хотелось пожаловаться наставнице, сказаться больной, остаться в покойчике и заснуть, трясясь от озноба, чтобы найти во сне облегчение, но сегодня выучеников первый раз поведут в покойницкую, и урок будет проводить одноглазый крефф Ихтор. Не приведи Хранители опоздать! Так девушка боялась этого страшного целителя, что разом и речь теряла, и ум, стоило ему только близко подойти. А больше всего боялась, что осерчает. Ибо угрюмый Донатос казался рядом с изуродованным лекарем просто Охранительницей ласковой.

Кое-как натянув коричневую одежу, еле-еле передвигая ноги, держась руками за стены, девушка побрела в умывальню. Каменный пол раскачивался под ногами. Накатила дурнота, белый свет закружился перед глазами, увлекая юную послушницу в разноцветный водоворот…

– Ну? Где твоя краса и надежа? – спросил Ихтор у Майрико, оглядывая сгрудившихся у покойницкой выучеников. – Все здесь, одной ее нет. Как урок-то начинать?

Обережница развела руками. Айлиша до сего дня не опаздывала, потому все было вдвойне непонятно.

– Может, на делянке? – растерянно предположила целительница и с надеждой оглядела подопечных. Однако те в ответ лишь пожимали плечами.

– А может, просто испугалась к покойникам идти? – усмехнулся одноглазый крефф.

Его собеседница досадливо вздохнула. Неужели та, которую она прочила в наставники, испугалась? Быть не может, чтобы такой Дар пропал втуне, а девчонка заблажила и осрамилась! Не дура ведь, должна понять: чтобы людей лечить, знать надобно, где какая кость находится, а где жилка тянется. Да и не только травами человека на ноги ставят. Тем, кто крови и нечистот людских боится, нет места среди целителей. А Айлиша была целительницей, пускай и ребенком совсем. Майрико не могла в ней ошибиться, потому что рвение девушки, пытливость ума и прилежание давно уже оценила по достоинству.

Ни у кого глаза так жадно не горели, узнавая новое, никто не мог с первого раза слова заговора правильно сказать. И никто не владел таким Даром. Отними у Айлиши силу, и через седмицу сгорит девчонка оттого, что саму суть ее заберут. Да и не сможет она в стороне от людской боли остаться, с детства же хотела от хворей спасать. Такие от мечты не отворачиваются и от призвания не отказываются.

Поэтому лекарка сказала:

– Случилось, видать, что-то.

Ихтор закатил единственный глаз, всем своим видом давая понять, что именно случилось: мол, обычная для девки трусость.

– Урок начинай. А я пропажу поищу, – вздохнул он. – Надеюсь, не под лавкой трясется и не в мыльне рыдает. Если там найду, уж не обессудь, выдеру, как козу.

Целительница в ответ мрачно кивнула.

Крефф развернулся и направился на верхние ярусы Цитадели. Непривычное волнение подгоняло его, заставляя ускорить шаг. Но Ихтор сдерживался, не давая себе сорваться на бег. Он не мучился вопросом, что с ним такое. Понимал. И тревога за нежную девочку разгоралась в груди все сильнее. А ведь думал, гореть там нечему… давно нечему.

Обережники не давали обета безбрачия, что за нелепица! И бывали среди Осененных счастливые пары. Редко, но бывали. Даже ратоборцы, вечные воины дорог, и те, случалось, имели семьи. Но сложно жить с воем, который постоянно в пути, который месяцами, а то и годами не переступает порога родного дома. Трудно осесть в четырех стенах колдуну, ремесло которого – смерть, а жизнь – бесконечное странствие в ночи. Целителям счастливилось чаще. Но в креффате, тут – в Цитадели – нет места семье, детям… Ихтор знал это, однако сердце, очерствевшее за годы наставничества, вдруг явило себя живым и чувствующим, тоскующим.

И эта девушка, обмиравшая и красневшая, едва он приближался к ней, дрожавшая от ужаса перед его обезображенным лицом и пустой глазницей, эта девушка вдруг напомнила ему о том, что когда-то, очень давно, и он был другим, способным на сострадание, на любовь.

От этих мыслей душа завязывалась в узлы. Потому что нежную, застенчивую Айлишу ждало то же самое, что и каждого выуча Цитадели, каждого креффа – душевная черствость и горькое сознание долга, который со временем станет превыше собственных желаний.

Ее чистый горячий огонь ждало медленное остывание. А Ихтор вдруг понял, что не может этого допустить. Хотелось сохранить ее такой – робкой, улыбчивой, излучающей тепло. Хотелось назвать своей. Но нельзя. Никак нельзя. А раз нельзя, так хоть уберечь, не допустить жестокого взросления, защитить…

Он бы взял ее, давно бы взял, и никто бы его не осудил за это, даже Нэд. Но девушка стеснялась, дичилась, тряслась, как овечий хвостик, а он не хотел принуждать силой. Ждал, когда войдет в пору и ум. Может, тогда разглядит за уродливой личиной его душу, которая, Хранители видят, не была такой уж черной.

Ихтор сам не заметил, как, удрученный этими мыслями, оказался наконец в том крыле крепости, где жили выученики целителей. Дверь одной из келий оказалась приоткрыта, а на полу…

Лекарь все же сорвался на бег.

На каменных плитах, неряшливо облаченная в коричневое одеяние, лежала Айлиша. Волнистые волосы облепили потный лоб, а кожа у нее была, как первый снег. Белая и такая же холодная. Опустившись на колени, крефф рванул завязки девичьей рубахи и приложил ладонь к едва заметно вздымающейся груди. С пальцев заструилось бледно-голубое сияние. Прикрыв глаза, Ихтор прислушивался к тому, что являл ему Дар, и лицо мужчины деревенело.

Отняв руку от бесчувственного тела, целитель рывком поднял послушницу и, тяжело ступая, понес прочь. На выходе креффа, размеренно шагавшего с почти бездыханной девушкой на руках, встретила Бьерга.

Колдунья усмехнулась, вынимая изо рта неизменную трубку, и поинтересовалась:

– Куда это ты ее тащишь? Сеновал-то у нас за конюшнями. – И, выпустив струю дыма, усмехнулась.

– На сеновале она уже побывала, – зло бросил Ихтор. – Пропусти.

Но вздорная баба и не подумала отступить. Наоборот, подошла ближе и заглянула в меловое лицо послушницы.

– Уж не та ли это девка, которую так расхваливала Майрико? – выгнула бровь колдунья и, дождавшись кивка, взяла Айлишу за безвольно висящую руку. – Вот так оборот…

Черные глаза прожгли целителя.

– Тащи в мой покой, а потом Майрико приведи! – приказала Бьерга и пошла в Цитадель.

– Зачем к тебе? – донеслось ей в спину.

Наузница остановилась, сделала глубокую затяжку и ответила:

– Затем, что я вас, голуби мои, сейчас всех троих выдеру.

Ихтор зло плюнул, обошел Бьергу и, опережая ее на несколько шагов, устремился на верхний ярус крепости, к покоям креффов. Оказавшись перед дверью, за которой располагались комнаты старшей наставницы, он на мгновение замер и, только когда из-за спины донеслось: «Не бойся, не зачарованная», – толкнул тяжелую створку плечом и ввалился внутрь.

Пока обережник устраивал свою ношу на широкой лавке, Бьерга доставала из сундука чистые холстины.

– Хватит уже козлом вокруг нее прыгать! – не выдержала колдунья. – Зови Майрико и воды из мыльни принеси.

Мужчина вышел, обеспокоенно посмотрев на приготовления колдуньи. Та рвала холстину на тряпки и думала о чем-то своем. Лишь по ожесточившемуся лицу можно было понять, что думы эти – ой какие безрадостные.

Когда дверь за целителем закрылась, Бьерга отложила тканину и подошла к девушке. Смуглая рука скользнула по животу послушницы, даря утешительную ласку.

– Эх ты, дуреха, – горько прошептала женщина. – Сколько ни учи вас, одна беда – никакого толку.

Обережница вздохнула. А через некоторое время дверь покоя снова распахнулась, и на пороге появилась бледная, с вытянувшимся лицом Майрико. В одной руке она держала деревянное ведро, до краев полное холодной воды, а в другой – холщовый мешок с травами. Впрочем, верстовым столбом стояла она недолго, потому что получила ощутимый тычок между лопаток и вошла внутрь, пропуская идущего следом мрачного, словно Ходящий в Ночи, Ихтора. Тот бухнул на пол бадью с кипятком и выжидательно уставился на хозяйку комнатушки.