Идеальная пара - Томас Шерри. Страница 49

«Влюбленный юноша» – гласила маленькая табличка, врезанная в низ рамки.

Влюбленный юноша…

В копенгагенском доме Клаудии, сестры Камдена, висела его фотография, которую сделали в первый, день тысяча восемьсот восемьдесят третьего года. Он ждал, когда его мать и Клаудия закончат наводить красоту для семейного портрета, а фотограф тем временем запечатлел его в точно такой же позе, как у влюбленного юноши на картине лорда Фредерика. Он сидел в кресле, подпирая щеку рукой, и витал в облаках – на губах блуждала улыбка, а глаза смотрели куда-то вдаль.

В тот миг он смотрел в окно. Смотрел в сторону «Верескового луга» и думал о Джиджи.

Эта фотография оставалась у Клаудии самой любимой, несмотря на все уговоры Камдена выбросить ее. «Мне приятно на нее смотреть, – твердила сестра. – Я скучаю по тому Камдену».

Временами он и сам скучал по тому состоянию безрассудного веселья и упоительной легкости – в таком состоянии кажется, что ты словно паришь в воздухе. Но теперь он прекрасно понимал: его счастье было построено на лжи, а в расплату за те две недели безудержной радости его сердце навсегда очерствело. И все же он отчаянно тосковал по тем далеким дням.

Он мог развестись с Джиджи, но ему никогда не освободиться от нее.

Гостиная леди Тремейн тонула во мраке, но из спальни струился свет и вытягивался на полу узкой тускло-золотистой полоской. Как странно… Она ведь точно помнит, что выключила свет, перед тем как уйти.

Когда Джиджи вошла в спальню, выяснилось, что свет горит в покоях Камдена. Дверь, соединявшая их спальни, была распахнута настежь, но ярко освещенная комната мужа была совершенно пуста, а убранная еще с утра кровать так и стояла нетронутой.

Сердце Джиджи учащенно забилось. Она намеренно задержалась допоздна, чтобы избежать повторения прошлой ночи. Не станет же он полуночничать, поджидая ее, когда у него впереди целых триста шестьдесят три ночи, чтобы сделать ей ребенка?

Но где же он сам? Нечаянно уснул в кресле? Или до сих пор не вернулся, захваченный вихрем светских развлечений? Впрочем, какая ей разница, как он проводит время? Надо просто тихо закрыть дверь и лечь спать.

Но вместо этого она переступила порог его спальни.

При виде полностью восстановленной обстановки этой комнаты у нее до сих пор комок подкатывал к горлу. Ей живо вспоминалось то время, когда она бросалась лицом на его кровать и горько рыдала, сетуя на несправедливость жизни.

В тот день, когда Джиджи приказала очистить его спальню от мебели, она вновь стала хозяйкой своей жизни. Три месяца спустя она познакомилась с лордом Ренуэртом, и у них завязался бурный роман, который еще больше возвысил ее в собственных глазах. Именно с этого все и началось, то есть с того дня, когда она вычеркнула Камдена из своей жизни и приняла решение двигаться дальше самостоятельно, пусть даже впереди ее ждали только одиночество и неопределенность.

Но в комнате по-прежнему не было его личных вещей, если не считать карманных часов на серебряной цепочке – замысловатого хронометра от «Патека, Филиппа и K°», лежавшего на овальном столике напротив кровати. Джиджи перевернула часы – на оборотной стороне была выгравирована надпись с пожеланиями счастья Камдену от Клаудии в его тридцатый день рождения.

Она положила часы на место. Столик стоял недалеко от полуоткрытой двери гостиной. Оттуда лился яркий свет, нов самой гостиной было тихо, как на дне океана.

Джиджи распахнула дверь и увидела множество свернутых, в рулоны чертежей, которыми были завалены все столы и стулья. На письменном столе лежал белый лист чертежной бумаги, прижатый пресс-папье, логарифмической линейкой и коробкой конфет.

И тут вдруг она заметила Камдена, расположившегося в низком кресле эпохи Людовика XV. На нем был черный шелковый халат, а на коленях у него лежала раскрытая книга.

– Ты рано встала, – заметил он, очевидно, решив поупражняться в остроумии.

– Должно быть, я прониклась протестантской этикой, [5] о которой сейчас столько разговоров, – ответила Джиджи.

– Как прошла игра в карты? – Его взгляд опустился на ее декольте. – Похоже, ты сорвала куш.

Сегодня она надела свой самый нескромный наряд. По правде говоря, это была дешевая уловка, чтобы отвлекать внимание игроков за карточным столом. Было бы глупо пренебрегать своими достоинствами, когда можно ими воспользоваться.

– Кто тебе об этом рассказал?

– Ты. Ты говорила мне, что, как только мы поженимся, ты сразу бросишь танцевать на балах и начнешь выуживать последние деньги из карманов английских нищих аристократов.

– Не припомню, чтобы я говорила нечто подобное.

– Это было давно; – сказал Камден. – Дай-ка я тебе кое-что покажу.

Он поднялся, подошел к ней и раскрыл книгу на странице-вкладыше, сложенной вчетверо. Развернув страницу, сказал:

– Вот, смотри.

Джиджи тотчас узнала иллюстрацию – зарисовку щита Ахиллеса. Миссис Роуленд обожала восемнадцатую песнь «Илиады», и в детстве Джиджи частенько засыпала под рассказы о том, как Гефест выковал для Ахиллеса огромный щит из пяти медных листов. На этом чуде, кузнечного мастерства были изображены мирный город, город, охваченный войной, а также все известные человечеству занятия. И все это великолепие окружала великая река Океан.

Джиджи видела и другие образы щита, но почти все они, добросовестно воспроизводя описания Гомера, были снабжены излишними деталями, вроде танцующих юношей и девушек в венках, и в итоге выходила вещь такой филигранной работы, что она развалилась бы в первом же бою. Но изображение щита, предложенное этим автором, было строгим и лаконичным, без ненужных подробностей. Имелись, правда, солнце, луна и звезды, безмятежно взиравшие и на свадебную процессию, и на кровавую бойню.

– Это труды человека, которого твоя мать наметила тебе в мужья, – сказал Камден, складывая страницу. – На тот случай если тебе не удастся удержать меня.

Взяв книгу из рук Камдена, Джиджи внимательно посмотрела на корешок: «Одиннадцать лет до Илиона: полное исследование географии, материально-технического снабжения и хода Троянской войны», Г. Перрин. Фамилия герцога Перрина была Фицуильям, но по традиции пэры Англии подписывались своими титулами.