Жестокие игры - Стивотер Мэгги. Страница 71

В конюшне темно, но я слышу звуки движения, не из проходов, а из стойл. Лошади не спят. То ли их тоже разбудил крик, то ли кто-то заходил сюда Я не включаю фонарь и пробираюсь в темноте.

Когда я выхожу в главное помещение, стоны становятся громче. Они несутся из прежнего стойла Корра, в которое я перевел Эдану.

Я иду по проходу так быстро, как это возможно, не нарушая тишины. Крик умолк, но теперь я уверен, что это кричала Эдана. В темноте я с трудом могу разобрать, что происходит в отсеке. Ночь бросает снаружи темно-синий свет, и его хватает для того, чтобы я нащупал ограждение стойла, прижался к нему и заглянул внутрь.

Когда Эдана снова кричит, я отпрыгиваю назад. Она прямо возле моего лица. Голова Эданы лежит на планках ограждения, шея прижата к стене, нос поднят вверх, к потолку, нижняя челюсть отвисла.

Я шепотом зову ее, и она тихо ржет в ответ. Я прослеживаю взглядом линию ее шеи, обвисшие плечи, круп, почти лежащий на земле. Я никогда не видел лошадей в такой позе. Внутри меня все болезненно сжимается, когда я открываю дверь и вхожу в стойло. Теперь Эдана вырисовывается силуэтом на фоне света, сочащегося сквозь окно, и я вижу, что она прижимается боком к стене, сев на зад, как собака. Ее задние ноги при этом раскинуты, как будто под Эданой слишком скользко.

Я прикасаюсь к ее плечу; лошадь дрожит. Меня тоже пробирает внутренней дрожью. Я провожу ладонью вдоль спины водяной кобылы, а потом, присев на корточки, ощупываю ее задние ноги вдоль сухожилий. Эдана жалобно ржет.

Моя рука становится влажной. Я подношу ее к глазам, но мне незачем рассматривать собственную ладонь, я уже чую запах крови на ней. Я выхватываю из кармана фонарь и включаю его.

Сухожилия на обеих задних ногах Эданы перерезаны.

Неровные раны похожи на зловещие ухмылки, кровь стекает по шкуре водяной лошади и собирается лужицами на земле.

Я поворачиваюсь к голове Эданы, и несчастная лошадь пытается подтянуть под себя ноги. Я глажу ее по лбу и шепчу ей на ухо: «Успокойся, милая. Не бойся».

Я жду, когда ее дыхание станет ровнее, потому что она верит мне.

Но она никогда уже не встанет на ноги.

Я этого не понимаю. Я не понимаю, кому понадобилось калечить Эдану, лошадь, которая не будет участвовать в бегах, лошадь, которая ни для кого не представляет угрозы. И еще ведь здесь заложено другое жестокое намерение: именно я должен был найти Эдану, именно я должен переживать потерю… Я знаю только одного человека, которому захотелось бы причинить мне такую боль.

Мне кажется, что я слышу легкий шорох в глубине конюшни.

Я выключаю фонарь.

В темноте гнедая шкура Эданы очень похожа на кроваво-красную шкуру Корра. И перепутать их было бы очень легко, особенно если ожидаешь, что на этом месте должен стоять Корр, и при этом полностью сосредоточен на том, чтобы войти в стойло и не очутиться в зубах водяной лошади…

Снова слышен звук движения, теперь уже где-то дальше.

Я выхожу из стойла в проход. Останавливаюсь и жду, вслушиваясь. Сердце колотится так, что мне не уследить за его скоростью. Я хочу только одного: чтобы звук донесся откуда угодно, но не со стороны семи дальних отделений. Все, чего я хочу, так это того, чтобы Мэтт Малверн еще раз ошибся, пытаясь отыскать Корра. В дальнем конце стоят еще пять кабилл-ушти. И Мэтту придется как следует всмотреться в каждого из них, когда он поймет, что изуродовал не ту лошадь.

Я снова слышу испуганное ржание лошадей.

Именно в семи дальних стойлах.

И я бросаюсь бежать.

Я включаю фонарь, когда огибаю угол в двери. Если Мэтт поймет, что я здесь, он оставит свою попытку.

— Мэтт! — кричу я.

Теперь, в луче света, я вижу кровь на полу и красные отпечатки чьих-то подошв. Я спешу по следу, я насторожен…

— Ты зашел слишком далеко, Мэтт!

Мой голос отдается эхом от высокого сводчатого потолка конюшни; ответа нет. Возможно, Мэтт уже сбежал.

Корр пронзительно кричит.

Я бегу так, как не бегал никогда в жизни. Я вижу перед собой Эдану, ее голову, неестественно поднятую к потолку, когда несчастная лошадь прижимается к стене, уже погубленная, но еще не осознавшая этого… Если Мэтт прикоснулся к Корру, я убью его.

Я стремительно огибаю угол.

Дверь в стойло Корра открыта. Мэтт Малверн стоит внутри, держа в одной руке зловещий острый нож, а в другой — трезубую острогу вроде той, какими бьют рыбу или птиц. Железные острия трезубца прижимаются к плечу Корра, вынуждая его отступать к стене. Шкура Корра дрожит и идет волнами от прикосновения металла. Мэтт Малверн явно хорошо продумал свой план.

— Отойди от него, — говорю я. — За каждую каплю его крови тебе придется отдать десять своих.

— Шон Кендрик, — отвечает Мэтт, — зря ты поменял их местами, это было глупо с твоей стороны.

Корр низко рычит, это звук из глубины горла, который скорее ощущаешь ногами, чем слышишь ухом. Но конь пришпилен к месту острогой, и не одним железным острием, а сразу тремя.

— Если бы ты хоть что-то знал о лошадях, живущих под этой крышей, ты бы их не перепутал, даже в темноте.

Мэтт смотрит на меня достаточно долго для того, чтобы заметить: я уже сократил расстояние между нами. И кивком указывает на острогу:

— Эй, убогий, не лезь в это стойло!

Я медленно вытираю окровавленную ладонь о куртку и достаю из кармана нож с выкидным лезвием. И показываю его Мэтту.

Мэтт бросает на нож презрительный взгляд.

И что, ты думаешь остановить меня с помощью этой вот штучки?

Лезвие с громким щелчком выскакивает наружу. Мэтт не был бы самым крупным существом, погибшим от его тонкого острия.

— Я не думаю, что остановлю тебя, — говорю я. — Я думаю, что ты искалечишь моего коня, но когда тебе придется выйти из стойла, я этим вот ножом вырежу твое сердце и вручу его тебе.

Меня мутит, трясет с головы до ног. Я не в силах посмотреть в глаза Корру, иначе потеряю решимость.

— И ты действительно считаешь, что я поверю в твои угрозы, когда у меня в руках все это? — усмехается Мэтт.

Но он верит. Я вижу это в его глазах.

Я спрашиваю:

— А что ты намерен доказать? Что ты лучший наездник? Что лошади любят тебя больше, чем меня? Или ты собираешься завоевать одобрение своего отца, перерезав всех кабилл-ушти на острове?

— Нет, — откликается Мэтт. — Только вот этого.

— Ты уверен, что тебе будет этого довольно? И что будет дальше?

— Никакого «дальше», — ухмыляется Мэтт. — Эта тварь — единственная, которая тебя по-настоящему интересует.

Но он всматривается в мое лицо с таким видом, как будто не уверен до конца в сказанном. А может быть, он никак не ожидал, что придется действовать в моем присутствии. Он ведь предполагал, что я спущусь в конюшню утром и найду Корра… как только что нашел Эдану. А может быть, сейчас он просто смотрит на меня и прикидывает, как причинить мне боль посильнее.

Наверняка я должен знать что-то, могущее удовлетворить Мэтта больше, чем гибель Корра. Должно быть что-то такое. Я вспоминаю искаженное лицо Мэтта во время аукциона и говорю:

— Если ты действительно хочешь что-то доказать своему отцу, то должен обойти нас на бегах. Победить нас на песчаной дорожке.

В лице Мэтта что-то меняется. Та дьявольски злобная пегая кобыла уже зачаровала его. Мэтт снова бросает взгляд на меня, потом на железные острия у плеча Корра.

Я прекрасно понимаю, что происходит в его голове, ведь и в моей происходит примерно то же самое. Бенджамин Малверн, говорящий Джорджу Холли, что по праву именно я — наследник его конюшен. Имя Ската, записанное на грифельной доске в лавке мясника. Ошеломительная скорость пегой кобылы.

Это песня сирены, и она зачаровывает Мэтта.

Мэтт пятится, выходя из стойла. Корр тут же движется вперед, занимая оставленное Мэттом пространство. Глаза красного жеребца горят бешеной злобой. Я вижу капли крови, выступившие на его плече там, где в шкуру вжималась острога, — и когда Мэтт выскальзывает за дверь стойла и захлопывает ее за собой, я прыгаю на него и прижимаю к его бычьей шее лезвие своего ножа. Я вижу, как пульсирует вена под его кожей. И мой нож как раз рядом с ней.