Гинекологическая проза - Бялко Анна. Страница 2

Первое время Ирочкина институтская жизнь мало чем отличалась от школьной – разве что уроков побольше, и ездить подальше, а так то же самое – «школа-дом, дом-школа, Ира, принеси маме зонтик». Училась она и здесь довольно успешно, не блистала, конечно, у них в группе были очень яркие мальчики, очень способные, они и в институт-то этот попали только будучи «инвалидами пятой группы», провалившись сперва по этой же причине на вступительных в МГУ и прочие престижные вузы. Дружить Ира ни с кем особенно не дружила, отношения со всеми поддерживала ровные, но какие-то безличные, чуть больше, может, приятельствовала с Таней, старостой группы, старательной отличницей и зубрилой. Они вместе делали лабораторные, ходили обедать, да давали друг дружке списать конспекты пропущенных лекций.

А на втором курсе – новые законы – парней с их курса позабирали в армию. Поуходили юные гении, осталось только несколько уж самых способных, тех, что и армию «отмотали». Группа, на две трети состоявшая из мальчишек, сильно обмелела, слили ее с параллельной, столь же осиротелой, началось бабье царство. Ожидалось, правда, что к концу третьего курса начнут возвращаться отслужившие ребята предыдущих лет, да это когда еще будет... А пока – тоска...

Ирочка вместе со всеми возмущалась суровостью и нелепостью призывных законов, закатывала глазки, но, по сути, происходящее не очень ее волновало. Жалко, конечно, ребят, но что поделать, судьба. Никаких специальных чувств мальчики, как представители противоположного пола, у Ирочки не вызывали. А вот в аспирантуру потом попасть будет легче, среди всех этих девиц Ирочка оставалась едва ли не первой ученицей.

Так прошел второй курс, потом и третий, а осенью, в самом начале четвертого, в группу из академического отпуска пришла новая девочка, Соня.

Соня была яркой творческой личностью, до академки она блистала в институтской команде КВН, пела и играла на гитаре, была заводилой многих вечеров и капустников и имела массу поклонников на старших курсах, уцелевших от армейской потравы. С ее приходом сонная жизнь в группе слегка оживилась, главным образом за счет того, что к Соньке то и дело захаживали старшекурсники, тут только знай, лови момент, шептались девчонки. К ловле момента Ирочка относилась скептически, но сама Соня ей, пожалуй, нравилась. Правда, было неясно, хорошо ли она учится, все сколько-то сложные курсовые и коллоквиумы за нее писали те же поклонники, Соня только сдавала их, ангельски глядя на преподавателя из-под рыжей челки. Но сдавала успешно, ничего не попишешь.

В группе Соня сдружилась не с Ирочкой, к легкой досаде последней, а с Мариной, высокой нескладной девицей из общежития. За длинные унылые пряди волос, свисающие над ушами, Марину в глаза называли «Спаниелем», не обидно, но характерно. Под Сониным влиянием она в короткое время разительно преобразилась, коротко и стильно остриглась, перестала сутулиться, а в довершение всего уехала из общаги. Поговаривали, что Сонька познакомила ее со своим приятелем, тот Маринку и приютил. Как бы там ни было, из серой провинциалки Марина к Новому году стала самоуверенной москвичкой, не хуже самой Ирочки. С Соней они были не разлей вода, жизнь их была окружена какими-то событиями, историями и происшествиями, какими – неясно, но по отрывочным сведениям жутко интересными.

Ирочка подумывала присоединиться к этой паре, уж больно было заманчиво, и авторитет в группе у Соньки был бесспорным, куда там старосте Тане. Но просто так, с бухты-барахты, подойти: «Давайте дружить», казалось Ирочке нелепым и недостойным, и она сильно рассчитывала в этом смысле на начало следующего семестра. Новый семестр, новая жизнь, что может быть естественней.

Отшумел Новый год, навалилась сессия. По груп-пе ходили слухи о каком-то невероятном празднестве, устроенным, ясное дело, Соней, что только укрепляло Ирочку в ее замыслах. Странное дело, каникулы почему-то впервые показались ей длинными и скучноватыми, и (еще более странное дело) она, тоже впервые, не поделилась своими намерениями с мамой.

Маме, впрочем, как раз в это время было не до Ирочки с ее туманными планами, мама вся была обуреваема одной, но пламенною страстью – делала в квартире ремонт и меняла интерьер. Это занятие поглощало целиком не только ее – обе бабушки изо всех старческих сил строчили на машинке очередные шторки и занавеси, Ирочку гоняли отмечаться в очереди на мягкий гарнитур, и даже папа не смог уклониться от развешивания полочек и карнизов. Лариса Викторовна реяла посреди всего этого, как буревестник, то и дело намечая хозяйским глазом новые свершения. Завершающим штрихом стала покупка нового столового сервиза голубого цвета, который гармонировал с цветом кухонных стен, оклеенных заново немецкой клеенкой. На многочисленные полочки были расставлены многочисленные вазочки с собственноручно подобранными букетами из засушенных цветов, и Лариса Викторовна уже предвкушала завистливые восторги сослуживцев (не всех, конечно, а удостоенных быть приглашенными).

На фоне разноплановых дизайнерских работ необходимость идти наконец учиться показалась Ирочке таким облегчением, что она даже устыдилась внутренне своих мыслей. В самом деле, мама для нас же надрывается, сколько сил тратит. Но возможное начало чего-то нового в жизни было так заманчиво, что, отринув угрызения совести, на первые занятия Ирочка ехала вся в предвкушении новых событий.

Ожидания обманули. Соня на занятия не пришла, говорили, что свалилась с гриппом; Марина, отсидев как на иголках первую пару, мгновенно утекла, оставив Ирочку с носом и разбитыми мечтами. Казалось бы, днем раньше – днем позже, какая тут разница, но ведь всем знакомо это чувство внутреннего опустошения, когда к чему-то готовишься, готовишься, а оно в последний момент возьмет да и ускользнет от тебя неожиданно.

Словом, Ирочка была расстроена. Но виду показывать нельзя было. На перерыве, когда вся группа сидела в пустой аудитории, Ира, рассказывая Тане о потрясающем ремонте, которым занималась все каникулы, вдруг заметила незнакомую девушку с русыми кудрями ниже плеч, стоящую у окна и прислушивающуюся к разговору. Та, встретив Ирочкин взгляд, не спеша подошла к ним:

– Привет. Я теперь буду с вами учиться, из академки пришла. Зовут Алина, прошу любить и жаловать.

Ирочка, поглощенная внутренними переживаниями, большого значения этой Алине не придала – подумаешь, еще одна девица из академки, одета хорошо, но только-то. А зря.

Не будь Алины, вся жизнь Ирочкина могла бы по-другому пойти, но обо всем по порядку...

Если появление Сони внесло в жизнь группы оживление и свежую струю, то с Алиной пришло нечто совсем иное. В какой-либо общественной жизни она не участвовала напрочь, отговариваясь маленьким ребенком. Справедливости ради, она и занятия-то посещала далеко не все, только семинары и те лабораторные, без которых зачета не получишь. Но при этом непостижимым образом ей удалось очаровать всех мальчиков, находящихся в ближайшем окружении. Мальчики были те еще, юные гении, грезящие о науке, до сих пор вообще неясно было, какого они пола. А тут оказалось – мужского, ходят за Алиной табуном, носят ей коржики из буфета и спорят, кто будет с ней делать очередную лабу. И это замужняя девица! С ребенком! Подумать страшно...

В целом же Алина оставалась для народа загадкой, никто, включая мальчиков из свиты, ничего про нее толком не знал. Была вполне компанейской, могла потрепаться на общие темы, обсудить моды грядущего сезона, одевалась сама потрясающе, тряпки только импортные, и где достает, поганка. Была в курсе всех новинок, будь то выставки или книги, о многом знала даже раньше других. Но все это исключительно между занятиями, а чуть звонок – фр-р, и нет Алины. Унеслась куда-то в свою отдельную жизнь. Она вообще была стремительная, влетала в аудиторию, раскидывалась, сумка, куртка, тетрадки, быстро списывала у кого-нибудь из мальчишек конспекты, на одном занятии готовилась к другому, сдавала раньше всех лабораторные, быстро что-то такое рассказывала обществу и исчезала. «Дивное явление природы, вольное в своих прихотях», – сказал про нее кто-то из юных гениев, как припечатал.