Гинекологическая проза - Бялко Анна. Страница 28

– Вот все мытарят-мытарят, а толку нету, – горестно говорила женщина, – дочка вся извелась, это первенький у ней, и я-то так внука хотела, мы уж не знаем, что думать, и идти нам больше некуда...

В это время дверь открылась, из нее вышла худенькая девочка с большим животом и длинной косой, перекинутой через плечо. Она плакала. Женщина вскочила, обняла девочку, та зашептала что-то ей на ухо, и так, обнявшись, они и исчезли в дали коридора.

На Олю эта сцена произвела должное впечатление, все ее страхи ожили вновь, читать она уже совсем не могла и остальное время, невзирая на мамины увещевания и собственные доводы разума, так и просидела, сжавшись в комок и ожидая худшего.

В кабинете довольно молодая докторша, имени-отчества которой ни Оля, ни мама в суматохе не запомнили, пригласила их сесть и, не задавая никаких вопросов, погрузилась в чтение Олиной карты. Прочтя, с неудовольствием вопросила:

– И с чем, собственно, вас сюда направили, я просто не понимаю.

Мама начала было рассказывать, но доктор не стала слушать, сняла трубку телефона и попросила кого-то зайти к ней, «а то я просто не знаю, что тут делать, прислали здоровую женщину, нет, из Минздрава, все по форме, а показаний – никаких». После этой возмущенной тирады она повернулась к Оле с выражением вежливой тоски на лице, как бы подтверждая, что совершенно не понимает причины Олиного здесь присутствия, но и выгнать нельзя – служба.

Минуты через три в кабинет вплыла высокая крупная дама в белом халате, докторша кинулась к ней, как к родной, потрясая Олиной «историей болезни». Теперь они вдвоем погрузились в чтение, перемежая его тихими недоуменными возгласами.

Мама не выдержала и предельно вежливым тоном, в котором, однако, ощутимо слышался металл, обратилась к консилиуму:

– Простите, но сама больная перед вами, может быть, вы ее осмотрите? Вы же понимаете, будь с нами все в порядке, мы бы сюда не попали, а раз уж мы здесь...

Обе врачихи обернулись на Наталью Сергеевну с изумлением, но, встретив ее взгляд, замерли на секунду, после чего крупная дама сказала:

– Да-да, конечно, мы вас осмотрим, вас направил Минздрав, но вы тоже поймите, у нас тут все больные с очень сложными диагнозами, а у вашей девочки ничего такого нет, и...

– Моей девочке полостную операцию хотели делать на седьмой неделе беременности, – отчеканила мама в ответ. – А если вы найдете, что она здорова, уверяю вас, я не буду сильно огорчаться.

– Да-да, иди, раздевайся, – сдаваясь, кивнула первая врачиха в сторону Оли. – Мы сейчас все посмотрим.

Оля покорно поплелась за ширму, к пыточному креслу. Ей уже ничего не хотелось, только уйти скорее отсюда. Все происходящее было страшно и унизительно, ничуть не лучше, чем в той же консультации, напрасны были все мечты. Она разделась, залезла на кресло и обреченно зажмурилась. Молодая врачиха, надев перчатку, начала осмотр все с тем же выражением вежливой скуки, но вдруг лицо ее стало меняться, проходя постепенно всю гамму чувств от скуки к недоумению, потом к легкой заинтересованности, которая все нарастала, перейдя, наконец, в непонимающий испуг... Вся эта смена чувств сопровождалась различными движениями руки у Оли внутри. «Как на рояле играет», – подумала Оля несколько отстраненно (больно особо не было, а к неприятным ощущениям она притерпелась).

Врачиха тем временем извлекла руку, подошла к коллеге, которая наблюдала за процессом с возрастающим недоумением, и что-то зашептала ей на ухо. «Может быть, вы сами посмотрите?» – предложила она под конец в полный голос. Оля и мама, обе встревожившись, хором стали спрашивать: «Что? Что?», на что обе врачихи ответили ласковыми, но неуверенными заверениями, что все в порядке.

Оля вынесла новое вторжение, затем еще одно, затем врачихи попытались залезть в нее обе одновременно, уговаривая при этом потерпеть, как доярки корову. Осмотр окончился, не принеся результатов. Обе врачихи перечли еще раз карту, переглянулись и предложили Оле, одевшись, пройти с ними еще в один кабинет, «для консультации». Пока Оля слезала и одевалась, та, что помоложе, села к столу и начала с огромной скоростью строчить в карте, а та, что посолидней, читала написанное через плечо. Потом они обе подписались, крупная сгребла карту и выплыла из кабинета, поманив Олю с мамой царственным жестом. Молодая следовала в арьергарде, процессия прошла по коридору, сделала левый поворот и вошла в новый кабинет, где их ждали два новых врача. Оля даже толком не запомнила, мужчины это были или женщины, все они столпились вокруг карты, читая ее чуть не хором, потом все переключились на Олю, потом – на дальнейшее заполнение карты, но ясности не наступало. Оля уже отчаялась что-либо о себе выяснить, а мамины попытки задать уточняющий вопрос успеха не имели.

Врачи столпились у окна и что-то тихо бормотали там, перебивая друг друга. Под конец удалось расслышать фразу: «Я не понимаю, что делать» и еще: «Отведите ее к Кравковой».

Последнее предложение, очевидно, всех устроило, дискуссия окончилась, и самая первая врачиха, взяв, как знамя, Олину карту, позвала их: «Идите со мной».

В коридоре врачиха сразу взяла быстрый темп, Оля с мамой еле успевали за ней, уворачиваясь от встречных, поэтому выяснить что-нибудь не представлялось возможным. Они вышли на лестницу, поднялись на этаж выше, сделали несколько зигзагов и остановились в очередном коридоре, где напротив большого окна находилась дверь с табличкой «Кравкова Е. Н.». Врачиха тихонько постучалась, потом слегка приоткрыла дверь и заглянула туда. Движения ее были неуверенны и почтительны. Из-за двери раздалось басовитое: «Да входите же, кто там», и они вошли.

Новый кабинет был не больше всех предыдущих, но отчего-то казался светлее. За письменным столом сидела старая дама в больших очках, с некрасивым, но сильным и властным лицом, в руках у нее была сигарета(!), а перед ней стояла пепельница с несколькими окурками. Коротким мужским движением Кравкова затушила сигарету в пепельнице, встала, высыпала пепел в мусорную корзину, поставила пепельницу обратно и обернулась к вошедшим. Довольно высокого роста, она при этом сильно сутулилась, почти горбилась, и почему-то напоминала Оле черепаху Тортилу. Мудрую старую черепаху Тортилу.

Черепаха Тортила кивком головы показала Оле с мамой на стулья около стола, и они тихонько прошли и сели. Кравкова вернулась на свое место. Пришедшая с ними врачиха чуть ли не на цыпочках подошла к столу, выложила на стол перед Кравковой Олину карту, услужливо раскрыв ее на нужной странице и начала было говорить что-то, но была прервана суровым: «Идите, я разберусь», – и исчезла за дверью.

Оля, которая была всем происходящим затравлена окончательно, сидела на своем стульчике, безразличная ко всему, и ждала, пока эта самая Кравкова изучит всю «историю болезни» и погонит ее опять на кресло. Мама рядом тоже подавленно молчала.

Кравкова не спеша взяла карту, не глядя, закрыла, отложила на край стола, оперлась подбородком на руку и, внимательно глядя на Олю, неожиданно ласковым голосом произнесла:

– Ну, деточка, что же с тобой произошло?

От этого простого человеческого вопроса у Оли мгновенно в горле встал комок, а глаза наполнились слезами, и она смогла только выдавить, показав на карту:

– Там все написано.

– Да наплевать мне, что там написано, ты сама расскажи, по порядку, что с тобой случилось, и что ты сама обо всем думаешь.

Оля, справившись с непрошеными слезами, начала рассказывать, сперва неуверенно, потом, видя, что слушают ее с интересом, все более подробно, и про тошноту, и про кисту, не упустила и ультразвук, о котором они с мамой еще раньше решили никому не говорить, чтобы не подставлять врачей.

Кравкова, слушая, согласно кивала, а когда Оля закончила, похвалила ее за точный рассказ и правильное понимание происходящего.

– А теперь разденься, деточка, я тебя посмотрю, – попросила она, вставая из-за стола и направляясь к столику с инструментами.

Оля – в который раз за день – забралась на кресло, зажмурилась, снова ожидая болезненного осмотра, и вся непроизвольно напряглась.