Гинекологическая проза - Бялко Анна. Страница 42

Обход сперва подошел к Лениной кровати. Из толпы выступила женщина, в руках у нее была открытая карта. Подав ее профессору, врач стала быстро что-то рассказывать про Лену, перемежая речь латинскими словами. Маша пыталась было вслушиваться, но быстро отключилась. Профессор кивал, прочие хранили почтительное молчание. Затем врач откинула одеяло с живота Лены, профессор пощупал живот в двух местах, снова кивнул.

– Продолжайте, – милостиво сказал он врачу и направился к Маше. Все, толкаясь, устремились – насколько можно было в узком промежутке – за ним.

Про Машу рассказывал вчерашний доктор Юра, который ее принимал. Он быстро и сбивчиво оттараторил историю Машиного появления в больнице, ее жалобы, свои впечатления и закончил тем, что Маша – больная Татьяны Ивановны, та сегодня принимает смену, и он полагает оставить Машу здесь до ее прихода.

Профессор благосклонно кивнул, склонился к Маше, сам приподнял одеяло – врач Юра запоздало дернулся помочь, но не успел. На Машин живот легла сухая, твердая рука, слегка надавила, чуть сдвинулась...

– Профессор, – шепотом сказала Маша, – я со вчерашнего дня шевелений не чувствую.

Профессор молча протянул другую руку куда-то назад, в нее мгновенно легла палочка стетоскопа. Приставив стетоскоп к животу, профессор стал слушать, вытянув трубочкой губы и насупив седые брови. Маша напряженно ждала.

– По-моему, все в порядке, – наконец подытожил профессор. – Сердцебиение отчетливое. Впрочем, – тут он обернулся к врачу Юре, – направьте ее на ультразвук, пусть посмотрят еще раз. И ждите Татьяну Ивановну.

Профессор поднялся, и вся процессия потекла к выходу. Маша торопливо прошептала: «Спасибо, профессор», но вряд ли была расслышана.

Еще через какое-то время – счет ему был Машей абсолютно потерян, кроме того стало неудержимо клонить в сон – в закуток вошла молоденькая медсестра.

– Кого назначили на УЗИ?

Маша приподнялась на койке.

– Вставай, я тебя отведу.

Они вышли из-за стеклянной стены, прошли по очередному коридору – их было в этом здании какое-то бесконечное множество – зашли в лифт.

– Ты хоть причешись, – сказала вдруг Маше сестра, кивая на стенку лифта.

Маша вдруг осознала, что это зеркало. И в нем она, Маша, с всклокоченной головой и в неприлично драном халате. Пригладив волосы рукой, она попыталась как-то перераспределить на себе халат и рубашку, чтобы дырки на них хотя бы не совпадали, но тут лифт остановился, двери раскрылись, и Маша оказалась в коридоре, полном людей, не больных, а обычных, нормально одетых людей. И ей пришлось идти между ними, как сквозь строй, прикрывая руками самые крупные дыры и ловя на себе сочувственные взгляды. От стыда Маша даже не сразу узнала знакомый коридор поликлиники, где и сама, бывало, просиживала часами в очереди на этот же ультразвук.

Сейчас ее осмотрели без очереди – хоть какая-то радость. Врач, повозив по животу датчик, подтвердил сестричке, приведшей Машу, что с ребенком все в норме, если не считать обвития пуповины вокруг шеи.

– Тридцать семь недель, – уточнил он сроки. – А по размеру головы – тридцать восемь. По вашим подсчетам, какой у вас срок? – обратился он к Маше.

– Тридцать шесть с половиной, – ответила та.

– Ну и точность, – засмеялся врач. – Тридцать семь. Значит, просто голова большая. Умный будет.

– А кто будет-то? – с надеждой спросила Маша. – Не видно там?

– Не, не видно. Да вам уж недолго ждать, скоро узнаете.

Обратный путь уже не показался Маше таким мучительно-стыдным, а в закуток за стеклянной стенкой она вошла, как домой. Крики рожающих больше не казались такими ужасными – а может, днем их просто было меньше. Ее ждала Вера Федоровна с обедом, а Лены не было. На вопрос Маши, где же соседка, Вера Федоровна засмеялась:

– Где-где... Все вы там будете. Рожать пошла.

– Вера Федоровна, – вдруг вырвалось у Маши, – у меня пуповина на шее. Вы меня возьмете к себе, хорошо?

Та окинула ее внимательным взглядом.

– Ладно, чего ж не взять. Ты не волнуйся, пуповина у половины детей на шее, и ничего.

– Но вы возьмите меня, я хочу с вами рожать.

– Договорились, иди ложись, – и Вера Федоровна исчезла.

Маша легла, попыталась устроиться поудобнее и подремать, но сон не шел. Она тяжело ворочалась с боку на бок, то тут, то там болело, почему-то начали мерзнуть ноги. «Господи, – думала Маша, – ну хоть бы кончилось все это поскорее, хоть бы рожать уж начать, что ли, или в патологию уж бы перевели. Впрочем, когда-нибудь все кончится, деваться некуда, надо терпеть».

Мысли были нечеткими, какими-то муторными. Наверное, Маша все-таки задремала, потому что вдруг оказалось, что около кровати уже стоит Татьяна Ивановна.

– Ну, здравствуй, красавица. Ты тут что делаешь-то?

– Я? – Маша постепенно приходила в себя. – Ой, Татьяна Ивановна! Здравствуйте! А мне вчера нехорошо стало, я испугалась, решила прийти. У меня уже пробка отошла, и воды капали...

– Ну и хорошо, – улыбнулась ей Татьяна Ивановна. – Значит, будем рожать. Готовься, я сейчас всех обойду, вернусь и посмотрю тебя как следует.

Немного погодя она действительно вернулась в сопровождении медсестры, которая несла какие-то инструменты и белый эмалированный лоток.

Татьяна Ивановна заставила Машу сесть на постели с поднятыми коленками, ловко подсунула под нее лоток, надела резиновые перчатки и что-то такое стала делать у Маши внутри. Больно не было, Маша чувствовала только холод металла, и вдруг хлынул поток – Маше показалось именно так – горячей жидкости, зажурчал в лотке, а довольная Татьяна Ивановна поднялась и стала снимать перчатки.

– Воды светлые, все в порядке, даже раскрытие началось, где-то полпальца. Мариночка, переведи женщину в предродилку и начинайте готовить.

– Ой, – спохватилась Маша, – а мне вчера... ну... клизму не сделали – думали, обойдется.

– Хорошо, что сказала, умница. Марин, проводи ее вниз, пусть все сделают, и постель ей подготовь. Все, девочки, меня ждут.

Татьяна Ивановна ушла. Медсестра Марина помогла Маше подняться на ноги, свернула ее постель скаткой и скинула на пол.

– Пошли, я тебя пока в приемное отведу, а вернешься – тогда и в предварительную положим. – Поглядев вслед Татьяне Ивановне, Марина укоризненно покачала головой и доверительно прошептала Маше:

– Вот так всегда, как дежурит, так в ее смену чуть не тридцать родов идет, носится всю ночь, как бешеная. Все хотят с ней рожать.

Снова коридор, лифт, темные проходы и уже знакомый приемный покой. Там сидела другая акушерка, тоже пожилая и с виду ничуть не добрее вчерашней.

Марина передала ей Машу с указаниями, что нужно делать, и убежала. Тетка проворчала что-то на тему, что у нее и без того полно работы, но стала наполнять водой здоровую кружку.

– Иди, ложись вон, – указала она на узкую коечку, накрытую клеенкой, над которой высился штатив. – Бери наконечник, засовывай в себя как можно глубже.

Маша покорилась. Когда она справилась с задачей, тетка установила кружку в штатив, что-то подсоединила и открыла краник.

Маша взвыла. Любой взвоет, если в него зальют литра два холодной воды, а Маше и до того было не по себе. Выдрав из себя наконечник, она бегом – как только позволяло пузо – кинулась в закуток, где стоял унитаз, мечтая только об одном – как бы не родить прямо на месте.

Тетка проводила ее мрачным взглядом и пошла заниматься другими жертвами – в приемном, ожидая своей очереди, сидели, держась за живот и постанывая, еще две совсем молодые женщины.

– Нечего стонать, – прикрикнула на них тетка. – Первородки. Терпите, вам не скоро еще. – Она не спеша заполняла медкарты.

Маша выползла из туалета, пытаясь держаться за все участки тела сразу, и рухнула на стул.

– Ну, все? – мрачно спросила ее акушерка. Маша кивнула. – Подождешь немного, я счас вот еще девочек оформлю, всех вместе вас отведу.

Это был не вопрос, а приказ. Маша снова кивнула, ей казалось, если она раскроет рот, то тутже и родит. Она несколько раз глубоко вдохнула, осторожно пошевелилась – нет, вроде отпускает...