Особенные. Элька-4 (СИ) - Ильина Ольга Александровна. Страница 2

— И ты украла нож?

— Позаимствовала, — поправила бабушка, и грустно вздохнула. — Отец тогда впервые в жизни меня ударил. Сама мысль, что я что-то сделала для темного привела его в бешенство, а осознание, что отдала самую главную реликвию семьи, заставило сорваться.

— Бабуль, и ты стерпела?

— Стерпела. Он ведь был моим отцом, милая. Родителей, как говорят, не выбирают. А вот когда он силой хотел заставить сделать аборт, вот тогда я терпеть не стала. В тот день я поняла, что больше не часть этой семьи, пора создавать свою.

— А что с тем ножом дальше было?

— Да ничего. Илья что-то там почеркал в своей тетрадке, провел какие-то расчеты, а потом мне пришлось забрать нож. На этом все и закончилось.

— Зато у тебя остался москвич. Странно, а я думала, он дедушкин. Он же на нем ездил, я помню. И как только не просек, что он волшебный?

— Еще бы он просек. И твой дедушка действительно ездил на нем. Тогда я была спокойна, что в аварию он не попадет, никакой лихач в него не въедет, и машина по дороге не сломается. Жить с человеком иногда тяжело, тяжело осознавать, что он уязвим. Гриша был очень сильным, но все же он был человеком, со всеми человеческими неприятностями.

Больше я бабушку не тревожила. Когда она вспоминает о дедушке, то для нее это боль, светлая боль, но такая же сильная, как и раньше. Это нужно просто прожить, мгновение печали, и лучше в такой момент просто не мешать, просто быть рядом. Я даже задремала слегка. Все-таки отвыкла жить вот так, без тревог, расслабилась.

— Бабуль, ты поэтому не хотела, чтобы я темной стала? Знала, что после смерти мы окажемся по разные стороны?

— И никогда не встретимся больше. И ты будешь там одна.

— Там будет Бальтазар и Ева и…

Он… Зачем мне свет, если его в нем не будет? Хотя Бальтазар и намекал на что-то.

— Бабуль, а что такое зов?

— Зов? Хм, никогда не слышала.

Вот и я тоже не слышала, но почему-то его приняла. Что это за зов такой? С чем его едят и едят ли вообще? Да, над этим стоит подумать.

До города мы добрались за два часа, только на въезде слегка задержались. Пришлось долго искать безлюдное место для посадки. Остаток пути я наслаждалась красотой осенней Праги, которая ничуть не хуже летней. Мне кажется, этот город ничем не испортить, ни дождем, ни снегом, ни осенней слякотью.

Дом Корбэков был заметен издалека, большой, величественный, красивый.

— Мне кажется, или он стал еще больше? — прошептала я, выходя из машины.

— Все может быть, — ответила бабушка. — Живые дома сами отстраиваются, по желанию хозяев. Захочешь дворец, он станет дворцом.

— Круто, но почему тогда они такая редкость?

— Магия, все дело в ней. Если силы недостаточно, чтобы питать дом, то он постепенно умирает.

— Но разве я могу напитать целый дом? Я себя-то с трудом питаю.

— Прости, я тебя запутала, — поправилась бабушка. — Здесь имеется в виду сила рода, а не одного человека. А у тебя, поверь, очень сильный род, что с одной, что с другой стороны. Ева последняя из Савойи, а поскольку сила темных после их гибели переходит к младшему в роду, то ей энергии не занимать.

— То есть, если ты, не дай бог, умрешь, то твоя сила.

— Нет, я же светлая, не забывай. Моя сила растворится в пространстве, уйдет туда, откуда мы ее черпаем, а у темных все на крови замешано. С кровью сила приходит, с ней же и уходит. Но это все ты можешь узнать на расоведении.

— Бабуль, а почему ты Ника в преподы взяла?

— Владислав попросил. Оборотни любовью, как люди, не разбрасываются, особенно, если она истинная.

Так, незаметно, за разговором мы подошли к воротам, которые прямо перед нами начали открываться. Я уж подумала, что это Ева нас заметила, но нет, это не Ева. Это дом. И сейчас его улыбающуюся нарисованную морду я наблюдаю на кирпичном столбе ворот. Вздрогнула, все-таки привыкнуть к такому… сложно, и решила поздороваться. Мало ли что, обидится еще.

— Э… Здрасти.

Морда стала еще счастливее.

— Бабуль, я пешком пройдусь, — крикнула я бабушке, которая как раз собралась москвич загнать.

— Хорошо, надеюсь, не потеряешься.

— Ха, ха, ха, — скривилась я и тихо буркнула: — и совсем не смешно.

Пока шла, все поражалась царящим здесь переменам. Домик реально преобразился, даже сад. Никакого бурьяна, идеально подстриженные кустики, идеально подстриженный газон, все идеально. И кто только за всем этим ухаживает? Неужели Нортроп? Как только все успевает? Или они кого-то наняли?

Сам дом тоже сверкал, по настоящему сверкал новизной и идеально чистыми окошками. И он действительно рад меня видеть. Вон как сияет, да еще входную дверь для меня заботливо открыл, мол «заходи хозяйка, милости прошу». Но, не успела я и шага сделать, как из этой самой двери мне на встречу вылетел Крыс.

— Элечка!

На подходе он затормозил, прочертив огромную борозду в песочной дорожке. А глаза. Да, Крыс. Уезжал ты от Эли — искры, а я явилась уже темной, и это всего за каких-то двенадцать дней, мать твою.

— Тьфу, темная.

— Не рад?

Крыс уселся в траве, почесал лапой ухо, задумчиво покрутил усы и вздохнул:

— А я хотел Алексин сад посетить.

— Да уж, теперь не получится. Можешь с Женькой поехать, ей ведь можно?

— С Женькой не то будет, я с тобой хотел.

— Ну, прости, — вздохнула я.

— Да чего уж там, — встрепенулся Крыс и подошел ко мне, о ноги потерся, пришлось брать его на руки.

— Но ты обязательно мне все расскажешь, как докатилась до жизни такой.

— Расскажу, расскажу, куда я денусь, — ответила я и перехватила моего толстячка поудобнее. — Ну и отъелся же ты.

— Да разве тут отъешься? — отмахнулся хвостатый. — Эти изверги меня загоняли совсем.

— Кто? — не поняла я.

— Кто, кто. Дом твой и этот… костлявый, Бредом Питом притворяющийся.

И Крыс принялся жаловаться, на злобного управляющего, не дающего ему поесть спокойно ни колбасы, ни сметаны, ни даже мышей. Дом всех вывел.

— Как? Скажи мне, как теперь жить?

Хороший вопрос, чувствую, тот, кто на него ответит, озолотится.

Пока мы подходили к крыльцу с домиком начало твориться что-то невообразимое. Во всех окнах начал мигать свет, как гирлянда на елке, только музыки не хватало, в тему, так сказать.

— Кажись, громадина тебя приветствует, — заметил Крыс и спрыгнул с рук. — Скучал, наверное.

— Наверное, — рассеянно проговорила я и улыбнулась, заметив в дверях очень красивую женщину — мою маму и на ее лице была самая счастливая на свете улыбка.

— Эля! — она ускорила шаг и почти побежала ко мне, а я к ней. Но, не добежав, я вдруг резко остановилась, почувствовав опасность. Заозиралась по сторонам, не понимая, откуда исходит источник, пока Ева не подошла. И чем ближе она подходила, тем тревожней мне становилось, пальцы похолодели, а разум затопила настоящая паника. Я понимала, что надо бежать, бежать как можно скорее и как можно дальше, но куда, если я даже не понимаю, что меня так напугало?

— Дыши, — сказала Ева, остановившись в метре от меня. — Просто дыши.

Я непонимающе повернулась к ней и вдруг поняла, что стало причиной моего приступа паники.

Чувство опасности схлынуло, едва она меня обняла, но до этого очень медленно и осторожно подходила, словно я лань, пугливый зверек, который вот-вот бросится наутек. Мне очень хотелось.

— Что… что это такое?

— Чужая сила. Мы чувствуем ее и так определяем, насколько превосходит нас противник.

— И что, теперь так будет всегда?

— Нет, что ты, милая. У нас есть пара дней, чтобы научиться ставить защиту от давящего воздействия темной магии. Не волнуйся, все будет хорошо.

Она снова меня обняла, крепко-крепко, и я действительно перестала волноваться. А тут и бабушка подъехала, оставила москвич в теньке под яблоней и направилась к нам. Сухо поздоровавшись две совершенно разные, но очень родные мне женщины одновременно посмотрели на меня.

— И чего мы стоим? Пойдемте уже в дом, я не завтракала, между прочим.