Игра ангела - Сафон Карлос Руис. Страница 24

— Я позаимствовала одежду в одном из шкафов, — сказала Кристина. — Надеюсь, ты не возражаешь.

— Оставь себе, если хочешь.

Кристина села в кресло и обвела взглядом зал, задержавшись на стопке исписанной бумаги на столе. Она посмотрела на меня, и я кивнул.

— Закончил его несколько дней назад, — пояснил я.

— А свой?

Фактически обе рукописи я считал своими, но, не вдаваясь в подробности, снова кивнул.

— Можно? — спросила она, взяв страницу и поднося к свече.

— Конечно.

Я смотрел, как она молча читает с замороженной улыбкой на губах.

— Педро никогда не поверит, что сам это написал, — сказала она.

— Спорим, — отозвался я.

Кристина положила лист обратно в стопку и долго смотрела на меня.

— Я скучала, — промолвила она. — Я не хотела, но все равно скучала.

— Я тоже.

— Иногда, еще до отъезда в санаторий, я приходила на станцию и садилась на перроне ждать поезда до Барселоны. Мне казалось, нам лучше встретиться в городе.

Я проглотил комок в горле.

— Я думал, что ты не хочешь видеть меня, — признался я.

— И я так думала. Знаешь, отец очень часто спрашивал о тебе. Он просил приглядывать за тобой.

— Твой отец был прекрасным человеком, — сказал я. — И верным другом.

Кристина кивнула, улыбаясь, но я заметил, что ее глаза наполняются слезами.

— Под конец отец уже почти ничего не помнил. Бывали дни, когда он путал меня с матерью и просил прощения за годы, проведенные в тюрьме. А потом неделями даже не осознавал, что я рядом. Постепенно тебя охватывает чувство одиночества и больше не покидает.

— Сочувствую, Кристина.

— В последние дни мне стало казаться, что отцу лучше. Он начал кое-что вспоминать. Я привезла с собой альбом с фотографиями, который он хранил дома, и иногда показывала ему, кто есть кто. В альбоме есть старая фотография, сделанная на вилле «Гелиос», где вы с ним вместе сидите в машине. Ты — за рулем, а отец учит тебя водить. И вы оба смеетесь. Хочешь взглянуть?

Особого желания я не испытывал, но не осмелился возражать в такой момент.

— Конечно…

Кристина отправилась доставать альбом из чемодана и вернулась с небольшой книжкой в кожаном переплете. Она подсела ко мне и начала перелистывать страницы, заполненные старыми снимками, газетными вырезками и почтовыми открытками. Мануэль, как и мой отец, с трудом читал и писал, и его воспоминания были запечатлены в образах.

— А вот и ты.

Я пристально посмотрел на фотографию и отчетливо вспомнил летний день, когда Мануэль разрешил мне сесть в первый автомобиль, купленный Видалем, и преподал азы вождения. Потом мы доехали до улицы Панама и на скорости не больше пяти километров в час, показавшейся мне тогда головокружительной, прокатились до бульвара Пеарсон и вернулись назад, причем вел машину я сам.

«Вы прирожденный водитель, — похвалил меня Мануэль. — Если когда-нибудь вам не повезет c рассказами, по-моему, вас ждет блестящее будущее в гонках».

Я улыбнулся, вновь переживая тот момент, казалось, навсегда канувший в Лету. Кристина протянула мне альбом:

— Оставь себе. Отцу пришлось бы по душе, что альбом у тебя.

— Но он твой, Кристина. Я не могу взять его.

— Мне тоже хотелось бы, чтобы он лежал у тебя.

— Пусть останется на временное хранение, когда-нибудь ты захочешь получить его обратно.

Я листал страницы, рассматривая знакомые лица и лица людей, которых никогда не видел. Там была свадебная фотография Мануэля и его жены Марты, на которую так походила Кристина, студийные портреты тетушек, дядюшек, бабушек и дедушек. Имелся также снимок какой-то улицы в Равале, по которой шла процессия, купален Сан-Себастьян вдоль берега Барселонеты. Мануэль собирал старые открытки с видами Барселоны, а также вырезки из газет. На одной из них молоденький Видаль позировал у дверей отеля «Флорида» на вершине Тибидабо, а на другой он был снят под руку с умопомрачительной красавицей в зале казино в Рабасаде.

— Твой отец молился на дона Педро.

— Он всегда говорил, что мы обязаны ему всем, — вскинулась Кристина.

Я продолжил путешествие по страницам памяти бедного Мануэля, пока мне не встретилась карточка, выпадавшая из общего ряда в этой портретной галерее. На ней была изображена девочка лет восьми или девяти. Она шла по маленькой деревянной пристани, языком вдававшейся в сверкающую морскую гладь. Она держала за руку мужчину в белом костюме, причем его фигура не попала в кадр целиком. В конце пристани угадывался силуэт маленького парусного шлюпа, а дальше открывался бескрайний простор закатного неба. Девочка, снятая со спины, была Кристиной.

— Моя любимая, — тихо сказала Кристина.

— Где сделали фотографию?

— Не знаю. Я не помню ни место, ни день. Я даже не уверена, что тот человек — мой отец. Возникает ощущение, словно ничего этого никогда не происходило. Я нашла снимок в альбоме отца много лет назад и до сих пор не понимаю, откуда он взялся и что означает. Он словно сообщает мне о чем-то важном.

Я листал альбом, а Кристина давала пояснения к фотографиям.

— А это я, здесь мне четырнадцать лет.

— Да, я знаю.

Кристина печально посмотрела на меня.

— Я ничего не понимала, верно? — спросила она.

Я пожал плечами.

— И ты не сможешь меня простить.

Я предпочел уткнуться в альбом, только чтобы не смотреть ей в глаза.

— Мне нечего прощать.

— Посмотри на меня, Давид.

Я закрыл альбом и выполнил ее просьбу.

— Это неправда, — сказала она. — Я все понимала. Всегда понимала, но считала, что не имею права.

— Почему?

— Потому что наши жизни нам не принадлежат. Ни моего отца, ни моя, ни твоя…

— Все принадлежит Видалю, — с горечью сказал я.

Кристина неторопливо взяла меня за руку и медленно поднесла ее к губам.

— Только не сегодня, — прошептала она.

Я знал, что потеряю ее, едва закончится эта ночь. Одиночество развеется, боль, надрывавшая сердце, утихнет. Я знал, что Кристина права не потому, что все сказанное было истиной, а потому, что в глубине души мы оба в это верили, и время ничего не изменит. Как два преступника, мы крадучись проскользнули в одну из комнат, не осмеливаясь ни зажечь свечу, ни даже заговорить. Я медленно раздел ее, лобзая кожу и осознавая, что делаю это в последний раз. Кристина отдавалась неистово, самозабвенно, и когда усталость нас одолела, она беззвучно заснула в моих объятиях. Слова были не нужны. Я боролся со сном, наслаждаясь теплом ее тела, и думал, что, если завтра смерть захочет повидаться со мной, я встречу ее со спокойным сердцем. Я ласкал Кристину в темноте и слушал, как за стенами затихает гроза, удаляясь от города. Я осознавал, что потеряю ее, но на короткий миг мы принадлежали друг другу, и больше никому.

Я открыл глаза, когда первые лучи солнца коснулись окон, и обнаружил, что постель опустела. Я выскочил в коридор и поспешил в галерею. Кристина оставила альбом и забрала роман Видаля. Я обошел дом, где уже пахло ее отсутствием, и погасил по очереди свечи, которые зажег накануне.

Девять недель спустя я стоял у дома номер 17 на площади Каталонии, в котором два года назад книжный магазин «Каталония» гостеприимно распахнул двери, и ошалело созерцал витрину, показавшуюся мне необъятной. Вся она была заполнена экземплярами романа под названием «Дом из пепла» Педро Видаля. Я улыбнулся про себя. Мой наставник использовал даже название, предложенное мною давным-давно, когда я излагал ему сюжет романа. Я решился войти и попросил одну книгу. Открыв ее наугад, я стал перечитывать строки, которые помнил наизусть, ибо закончил шлифовать текст всего пару месяцев назад. Я не нашел в романе ни одного не написанного мною слова, кроме посвящения: «Кристине Сагниер, без которой…»

Я возвратил книгу, но продавец порекомендовал мне подумать еще раз.

— Мы получили ее дня два назад, и я уже прочитал от корки до корки, — добавил он. — Великий роман. Сделайте мне одолжение, возьмите книгу. Я знаю, что ее превозносят до небес во всех газетах, а это всегда служит плохим признаком, но в данном случае исключение подтверждает правило. Если вам не понравится, принесете ее назад, и я верну деньги.