Игра ангела - Сафон Карлос Руис. Страница 49

Корелли стоял у широкого окна, разглядывая гавань и панораму города. Он был поглощен созерцанием акварельных мазков на синем фоне — парусов и мачт, качавшихся на волнах. Облаченный в белый шелковый костюм, он вертел в руке мороженое, поедая шарик с волчьей жадностью. Я кашлянул, и патрон обернулся, сияя довольной улыбкой.

— Восхитительный вид, вы не находите? — спросил Корелли.

Я кивнул, побелев как полотно.

— Вас впечатляет высота?

— Я животное наземное, — отвечал я, стараясь держаться на разумном расстоянии от окна.

— Я позволил себе купить билеты на поездку туда и обратно, — сообщил он.

— Очень любезно с вашей стороны.

Я последовал за ним к сходням, по которым люди поднимались в подвесные кабины, болтавшиеся в пустоте на высоте почти сотни метров, что лично мне казалось сущей дикостью.

— Как прошла неделя, Мартин?

— За чтением.

Он бросил на меня мимолетный взгляд.

— Судя по вашему утомленному виду, читали вы не господина Александра Дюма.

— Скорее собрание сочинений замшелых академиков и их цементную прозу.

— О, интеллектуалов! А вы желали, чтобы я заключил договор с одним из них. Почему, любопытно, чем меньше у человека есть что сказать, с тем большей напыщенностью и педантизмом он излагает свои скудные мысли? — вопросил Корелли. — Кого они хотят обмануть, весь мир или самих себя?

— Вероятно, и то и другое.

Патрон вручил мне билеты и пропустил вперед. Я протянул билеты служителю, придерживавшему открытую дверцу кабины. Забравшись в воздушную карету без всякого воодушевления, я решил застолбить место посередине, как можно дальше от застекленных окошек. Корелли лучился улыбкой, как восторженный ребенок.

— Возможно, отчасти ваша проблема заключается в том, что вы читали комментаторов, а не первоисточники. Распространенная ошибка, однако фатальная, если вы хотите узнать нечто полезное, — заметил Корелли.

Дверцы кабины закрылись, и сильный рывок вывел нас на орбиту. Я вцепился в железный поручень и сделал глубокий вдох.

— Подозреваю, что ученые и теоретики не внушают вам доверия, — сказал я.

— Я никому не доверяю, Мартин, а особенно тем, кто канонизирует сам себя или друг друга. Теория суть практика немощных. Мой совет, уберите с глаз долой энциклопедистов с их писаниной и обратитесь к истокам. Признайтесь, вы читали Библию?

Я колебался с ответом. Кабина скользила в вакууме. Я уставился в пол.

— Допустим, отрывочно, — пробормотал я.

— Так я и думал. Почти все так делают. Серьезная ошибка. Каждый должен прочесть Библию. Читать и перечитывать. Верующий человек или нет, не важно. Я перечитываю Библию один раз в год как минимум. Это моя любимая книга.

— А вы верующий или скептик? — поинтересовался я.

— Я профессионал. И вы тоже. То, во что мы верим, никак не влияет на результаты нашей работы. Вера или неверие есть проявления малодушия. Можно знать или не знать, точка.

— Тогда я, пожалуй, не знаю ничего.

— Следуйте в этом направлении, и вы повторите путь великого философа. А между делом прочитайте Библию от корки до корки. Это одна из самых грандиозных историй, когда-либо рассказанных на свете. И не совершите ошибки, спутав Слово Божие с индустрией культа, которая существует за счет него.

Чем больше времени я проводил в обществе издателя, тем меньше понимал его.

— Кажется, я запутался. Мы ведем речь о легендах и сказаниях, а теперь вы утверждаете, что я должен воспринимать Библию как Слово Божие?

Тень нетерпения и раздражения затуманила его взгляд.

— Я говорю в переносном смысле. Бог не болтлив. Слова попусту тратит человек.

Патрон улыбнулся мне, как обычно улыбаются ребенку, который не способен уразуметь элементарные вещи, — улыбаются, чтобы не надавать подзатыльников. Глядя на него, я сообразил, что совершенно невозможно понять, когда издатель говорит серьезно, а когда шутит. Как невозможно догадаться и о подлинной цели фантастического проекта, за который он платит мне жалованье, достойное правящего монарха. Ко всем бедам кабина канатной дороги раскачивалась на ветру, как яблоко на ветке дерева в бурю. Никогда в жизни я так горячо не соглашался с Исааком Ньютоном.

— А вы трусишка, Мартин. Механизм абсолютно надежен.

— Я поверю этому, когда вновь почувствую твердую землю под ногами.

Мы приближались к промежуточному пункту нашего путешествия — башне Сан-Жауме, высившейся на пристани, ближайшей к зданию таможни.

— Вы не против, если мы сойдем здесь? — спросил я.

Корелли пожал плечами и неохотно согласился. Я вздохнул свободно, лишь очутившись в лифте башни и услышав, как он коснулся земли. Выйдя на набережную, мы нашли скамейку с видом на акваторию порта и гору Монтжуик и сели, глядя на канатную дорогу, парившую в высоте, — я с чувством глубокого облегчения, а Корелли с сожалением.

— Поделитесь своими первыми впечатлениями. Какие мысли появились у вас после того, как вы посвятили несколько дней чтению и изучению предмета.

Я принялся подводить итоги, суммируя все, что узнал, по моему разумению, и чего не узнал за последние дни. Издатель слушал внимательно, кивая и жестикулируя. По завершении моего ученого доклада о мифах и верованиях человеческого существа Корелли заявил с уверенностью:

— Думаю, вы сделали превосходное обобщение. Вы не нашли пресловутую иголку в стоге сена и поняли: единственно ценное, что есть на этом сеновале, — та проклятая булавка, а все остальное — корм ослам. Кстати, об ослах, вам нравятся басни?

— В детстве я месяца два хотел быть Эзопом.

— Все мы расстаемся с большими надеждами по пути.

— А кем вы хотели быть в детстве, сеньор Корелли?

— Богом.

Его улыбка шакала стерла мою в мгновение ока.

— Мартин, басни, возможно, являются одним из самых любопытных литературных механизмов, изобретенных до сих пор. Знаете, чему они нас учат?

— Морали?

— Нет, они наглядно демонстрируют, что человеческие существа воспринимают и усваивают идеи и понятия с помощью рассказов, занимательных историй, а не научных лекций и теоретических рассуждений. И этот тезис подтверждают все значительные религиозные тексты. Все они представляют собой повествование, где есть сюжет и персонажи, которым приходится сталкиваться с жизнью, преодолевая разнообразные препятствия. Есть герои, ступившие на путь духовного обогащения, отмеченный соблазнами, терниями и озарениями. Все священные книги прежде всего — эпические сказания. Причем их фабула затрагивает основные свойства человеческой природы, помещая их в нравственной контекст, то есть рассматривает в рамках определенных догматов о сверхъестественном. Я доволен, что вы провели гнусную неделю, читая диссертации, трактаты, отзывы и комментарии. Ибо теперь вы осознали в полной мере, что ничему они научить не могут, поскольку сами фактически являются ученическими упражнениями, вольными или невольными попытками что-то понять, обычно, впрочем, безуспешными. Но хватит научных штудий. Я хочу, чтобы с этого момента вы приступили к чтению сказок братьев Гримм, трагедий Эсхила, Рамаяны и кельтских легенд. Прочтите их самостоятельно. Я хочу, чтобы вы проанализировали, как работают эти тексты, как изложена основная идея и почему эти произведения вызывают эмоциональный отклик. Я хочу, чтобы вы обратили внимание на структуру, форму, оставив в покое мораль. И я хочу, чтобы через две-три недели вы показали мне уже что-то собственного сочинения, начало истории. Я хочу, чтобы вы заставили верить в меня.

— Мне казалось, мы профессионалы и не можем позволить себе такой грех — верить в ничто.

Корелли улыбнулся, сверкнув зубами.

— В грешника можно превратиться, и легко, а в святого — никогда.

13

Дни проходили за чтением и в распрях. За долгие годы я привык к одиночеству и состоянию методической и недооцененной анархии, свойственному одинокому мужчине. Постоянное присутствие женщины, пусть молоденькой, строптивой и непредсказуемой, медленно, но верно подрывало основы моего образа жизни и меняло привычки. Я верил в безусловный беспорядок, Исабелла нет. Я верил, что предметы сами находят свое место в хаосе жилища, Исабелла нет. Я верил в одиночество и тишину, Исабелла нет. Всего через два дня я понял, что не в состоянии найти что-либо в собственном доме. Если мне нужен был нож для разрезания бумаги, стакан или пара ботинок, я был вынужден спрашивать у Исабеллы, куда ради всех святых, она их спрятала.