Игра ангела - Сафон Карлос Руис. Страница 82

— За нашего друга Семпере, научившего нас всех читать, а возможно, и жить, — сказал Барсело.

Мы молча выпили. Мы оставались у тела, пока не вернулись служащие похоронного бюро с гробом и одеждой, в которой должны были похоронить Семпере.

— Если вы не против, мы обрядим его сами, — предложил тот, кто казался шустрее. Я не стал возражать. Прежде чем перейти в торговую часть лавки, я взял памятный ветхий экземпляр «Больших надежд», который так и не удосужился забрать, и вложил его в руки сеньора Семпере.

— В дорогу, — сказал я.

Минут через пятнадцать работники бюро вынесли гроб и поставили его на большой стол в центре магазина. Огромная толпа, собравшаяся на улице, ждала в полном молчании. Я шагнул к двери и открыл ее. Один за другим друзья фирмы «Семпере и сыновья» заходили в лавку, чтобы увидеть букиниста. Многие не могли сдержать слез. Зрелище было душераздирающим, поэтому Исабелла, взяв за руку сына Семпере, увела его в квартирку над магазином, где он прожил с отцом всю свою жизнь. Пока длилось прощание, мы с Барсело стояли в почетном карауле рядом с Семпере. Некоторые, самые близкие люди, присоединялись к нам. Бдение продолжалось всю ночь. Барсело пробыл до пяти утра. Я задержался еще, но на рассвете спустилась вниз Исабелла и велела мне отправляться домой, хотя бы для того чтобы переодеться и побриться.

Я посмотрел на бедного Семпере и улыбнулся ему. Я не мог поверить, что больше никогда не увижу его за прилавком, переступив этот порог. Я вспомнил, как впервые пришел в лавку еще малышом и букинист показался мне высоким и могучим. Несокрушимым. Самым мудрым человеком на свете.

— Идите домой, прошу вас, — прошептала Исабелла.

— Зачем?

— Пожалуйста…

Она вышла проводить меня на улицу и обняла.

— Я знаю, как он был вам дорог и как много значил для вас, — сказала она.

«Никто не знает, — подумал я. — Никто». Но не стал спорить и, поцеловав ее в щеку, отправился куда глаза глядят. Я шел по улицам, более пустынным, чем обычно, отчаянно цепляясь за мысль, что если я не остановлюсь, если буду идти дальше, то не успею осознать, что знакомый мне мир рухнул.

Толпа народу собралась у ворот кладбища в ожидании прибытия катафалка. Никто не осмеливался заговорить. Издалека доносились гул морского прибоя и приглушенное громыхание товарного поезда, катившего в город от фабричного комплекса, растянувшегося за погостом. Было холодно, и в воздухе кружила снежная крупа. Вскоре после трех дня катафалк, запряженный черными лошадьми, повернул на аллею Инкария, окаймленную кипарисами и старыми амбарами. Тело сопровождал сын Семпере с Исабеллой. Шестеро собратьев Семпере по цеху букинистов Барселоны, в том числе и дон Густаво, подняли гроб на плечи и внесли его на территорию кладбища. За ними последовали провожающие, образовав молчаливую процессию, которая двигалась по дорожкам и огибала сооружения кладбища под мрачным покровом туч, колыхавшихся, словно ртутное озеро. Краем уха я слышал разговоры, что сын букиниста за одну ночь словно постарел на пятнадцать лет. Его называли сеньором Семпере, поскольку он стал теперь хозяином магазина. А на протяжении вот уже четырех поколений эта исполненная очарования книжная лавочка на улице Санта-Ана не меняла названия и принадлежала кому-то из сеньоров Семпере. Исабелла вела его под руку, и мне показалось, что без нее он упал бы, как марионетка с оборванными нитками.

Приходской священник церкви Санта-Ана, почтенный человек, ровесник покойного, ожидал у могилы — строгой мраморной плиты без украшений, казавшейся совсем незаметной. Шесть библиофилов, которые несли гроб, опустили его подле могилы. Барсело, заметив меня, поздоровался со мной кивком. Я предпочитал держаться поодаль, не знаю, из трусости или почтения. Метрах в тридцати от того места, где я стоял, виднелась могила моего отца. Как только провожающие собрались вокруг гроба, священник поднял голову и улыбнулся.

— Мы дружили с сеньором Семпере почти сорок лет, и все это время вели разговоры о Боге и, при случае, о таинстве жизни. Почти никто об этом не знает, но многоуважаемый Семпере не переступал порога церкви с тех пор, как похоронил свою супругу Диану, рядом с которой мы ныне предаем его земле, чтобы они навечно упокоились вместе. Возможно, по этой причине многие считали его атеистом, но он был человеком верующим. Он верил в дружбу, в истинную суть вещей и еще в нечто, чему он не осмеливался давать ни имени, ни формы, ибо говорил, что на то существуем мы, священники. Сеньор Семпере верил, будто все мы являемся частью целого, и когда мы покидаем сей мир, то наши воспоминания и мечты не исчезают, а становятся воспоминаниями и мечтами тех, кто приходит нам на смену. Он толком не знал, то ли мы сами сотворили Бога по собственному образу и подобию, то ли он создал нас, плохо понимая, что делает. Однако он верил, что Бог, или та сила, что наделила нас жизнью, находит выражение в каждом нашем поступке, в каждом слове и проявляется в том главном, что отличает нас от глиняных болванчиков. Сеньор Семпере верил, что Бог в малой — или большой — степени присутствует в книгах, и потому он всю жизнь стремился их постигнуть и сберечь. Он трепетно заботился о том, чтобы страницы книг, подобно нашим воспоминаниям и мечтам, не исчезли никогда. Ибо он свято верил и убедил в этом также и меня, что, пока в мире существует хоть один человек, способный прочитать эти страницы и проникнуться их смыслом, в них сохраняется частичка Бога или жизни. Я знаю, что моему другу не понравилось бы, если бы мы провожали его в последний путь молитвами и песнопениями. Я знаю, что ему было бы довольно, что друзья — все те, кто пришел сегодня проститься с ним, — всегда помнили о нем. Я уверен, что Господь, хотя старина Семпере не надеялся на это, возьмет к себе на небеса нашего дорогого друга. И я не сомневаюсь, что он останется навсегда в сердцах тех, кто пришел сегодня сюда, тех, кто в один прекрасный миг открыл для себя магию книг благодаря его вере, и всех тех, кто, не будучи знаком с ним, однажды переступил порог маленькой книжной лавки, где, как он любил говорить, только что началась история. Покойся с миром, друг Семпере, и мы, с Божьей помощью, будем чтить твою память и возносить благодарности Всевышнему за то, что имели честь знать тебя.

Глубокое молчание воцарилось на кладбище, когда священник закончил речь и отступил назад, благословив гроб и потупив взор. По знаку шефа погребальной бригады могильщики выступили вперед и на веревках медленно опустили гроб в яму. Гроб с глухим стуком встал на дно, и в толпе послышались сдавленные рыдания. Я помню, что прирос к месту, не в силах ступить ни шагу, наблюдая, как могильщики накрывают захоронение большой мраморной плитой, на которой можно было прочитать лишь одно слово «Семпере» и то, что его супруга Диана покоится тут тому уже двадцать шесть лет.

Постепенно толпа рассредоточилась. Провожавшие возвращались к воротам кладбища и там собирались небольшими группами, не зная, куда направиться, поскольку никому не хотелось уходить, покинув бедного сеньора Семпере. Исабелла и Барсело вели сына букиниста, поддерживая его с двух сторон. Я стоял неподвижно, пока все не разошлись, и только тогда отважился приблизиться к могиле Семпере. Я опустился на колени и положил руку на мрамор.

— До скорого… — прошептал я.

Я услышал шаги за спиной и понял, кто это, еще до того, как увидел его. Я выпрямился и повернулся. Педро Видаль протягивал мне руку с улыбкой, грустнее которой мне видеть не доводилось.

— Не хочешь подать мне руку? — удивился он.

Я не пошевельнулся, и секунду спустя Видаль, кивнув своим мыслям, убрал ладонь.

— Что вы тут делаете? — зло сказал я.

— Семпере был и моим другом, — отозвался Видаль.

— Неужели? И вы пришли один?

Видаль растерянно посмотрел на меня.

— Где она? — спросил я.

— Кто?

Я горько рассмеялся. Барсело, следивший за сценой издалека, поспешил к нам с обеспокоенным видом.