Игра ангела - Сафон Карлос Руис. Страница 98

— А где обитает душа, спасшая Диего Марласку?

Женщина улыбнулась:

— Нет ни душ, ни чудесного спасения, сеньор Мартин. Это всего лишь старые сказки и побасенки. Есть только пепел и воспоминания. Однако будь в них хоть крупица правды, то душа, принесенная в жертву, находились бы там, где Марласка совершил преступление. А эту тайну он скрывает долгие годы, чтобы обмануть свою судьбу.

— Дом с башней… Я живу там почти десять лет, но в доме нет ничего странного.

Женщина снова улыбнулась и, пристально посмотрев мне в глаза, наклонилась и поцеловала в щеку. Губы у нее были холодны, как у мертвой. Дыхание отдавало увядшими цветами.

— Скорее вы не посмотрели там, где следует, — прошептала она мне на ухо. — Скорее всего плененная душа — это ваша душа.

И тогда она развязала платок, замотанный вокруг горла, и я увидел большой уродливый шрам на шее. Теперь ее улыбка была злорадной, а глаза горели жестокостью и насмешкой.

— Скоро встанет солнце. Уходите, пока можете, — сказала Ведьма из Соморростро, поворачиваясь ко мне спиной и вновь устремив взгляд на огонь.

Мальчик в черной одежде появился на пороге и протянул мне руку, давая понять, что мое время истекло. Я встал и последовал за ним. Случайно повернув голову, я испугался, не узнав собственное отражение в зеркале, которое висело на стене. В этом зеркале также была видна сгорбленная фигура старухи, одетой в лохмотья, сидевшей у очага. Ее мрачный, недобрый смех провожал меня до порога.

17

Занимался рассвет, когда я вернулся в дом с башней. Замок на двери, выходившей на улицу, был взломан. Я толкнул дверь рукой и вошел в вестибюль. Металлические части запора с обратной стороны двери дымились, издавая едкий запах. Кислота. Я медленно поднимался по ступеням, убежденный, что столкнусь с Марлаской в полумраке на лестничной площадке или, повернувшись, увижу позади его ухмыляющееся лицо. Преодолевая последний пролет лестницы, я заметил, что замочная скважина верхней двери тоже носит следы воздействия кислоты. Сунув в отверстие ключ, я около двух минут вынужден был воевать с заклинившим замком. Он явно не поддался усилиям взломщиков, хотя и был испорчен. Вытащив ключ, изъеденный кислотной субстанцией, я рывком распахнул дверь. Оставив ее открытой за спиной, я прошел в глубь коридора, не снимая пальто. Достав пистолет из кармана, я открыл барабан, вытряхнул пустые отстрелянные гильзы и заменил их новыми патронами — я много раз видел, как проделывает эту операцию мой отец, вернувшись под утро домой, и теперь в точности повторил его движения.

— Сальвадор? — крикнул я.

Подхваченный эхом, мой голос разнесся по всему дому. Я взвел курок и прошел через коридор до последней комнаты в его конце. Дверь была приоткрыта.

— Сальвадор? — снова позвал я.

Я наставил револьвер на дверь и открыл ее ударом ноги. В комнате Марласки не оказалось, только старые коробки и прочий хлам по-прежнему громоздились кучей вдоль стены. Я вновь почувствовал специфический запах, казалось, сочившийся сквозь стены. Я приблизился к шкафу, занимавшему дальнюю стену. Распахнув дверцы, я раздвинул старую одежду, висевшую на вешалках. Сырой и холодный воздух, сквозивший из дырки в стене, коснулся моего лица. Что бы Марласка ни спрятал в доме, оно находилось за этой стеной.

Я положил револьвер в карман и снял пальто. Нащупав край шкафа, я сунул руку в зазор между каркасом и стеной. Мне удалось зацепиться за угол, и я дернул шкаф на себя изо всех сил. Первым рывком я сдвинул конструкцию с места всего на несколько сантиметров, но это позволило ухватиться за заднюю стенку покрепче, и я снова поднатужился. Шкаф подался почти на пядь. Я продолжал тянуть и толкать тяжеленный каркас, пока наконец не открылась взору стена за ним. Я сумел протиснуться в образовавшуюся щель и, навалившись с противоположной стороны плечом, полностью сдвинул шкаф к соседней стене. Я перевел дух и принялся изучать стену. Покрашенная охрой, она отличалась по цвету от остальных стен. Под краской поверхность стены была покрыта чем-то вроде неотшлифованной глины. Я постучал по стене костяшками пальцев. Раздавшийся при этом звук не оставлял места сомнениям. Эта стена не являлась капитальной. И за ней что-то было. Я прижался ухом к стене и прислушался. И вдруг послышался шорох. В коридоре зазвучали шаги, и они приближались… Я медленно отступил от стены и протянул руку к пальто, брошенному на стул, чтобы взять револьвер. У порога вытянулась чья-то тень. Я затаил дыхание. Человек осторожно заглянул в комнату.

— Инспектор… — пробормотал я.

Виктор Грандес холодно мне улыбнулся. Наверное, они часами подкарауливали меня в каком-нибудь подъезде на улице.

— Делаете перестановку, Мартин?

— Навожу порядок.

Инспектор обвел взглядом кучу из одежды и ящиков, валявшуюся на полу, сдвинутый с места шкаф и молча кивнул.

— Я попросил Маркоса и Кастело подождать внизу. Я собирался постучать, но вы оставили дверь открытой, и я позволил себе войти. Я сказал себе — уважаемый Мартин, наверное, ждет меня.

— Чем могу служить, инспектор?

— Не откажите в любезности, проводите меня до комиссариата.

— Я арестован?

— Боюсь, что так. Вы не станете доставлять мне хлопот, или вас придется уводить силой?

— Нет, — заверил я его.

— Весьма признателен.

— Можно взять пальто? — спросил я.

Грандес мгновение смотрел на меня в упор. Потом взял пальто и помог мне его надеть. Я чувствовал на бедре тяжесть револьвера. Я спокойно застегнул пуговицы. Прежде чем покинуть комнату, инспектор бросил последний взгляд на оголенную стену. Потом он кивком велел мне выйти в коридор. Маркос и Кастело поднялись на лестничную площадку и ждали с торжествующими улыбками. В конце коридора я остановился на мгновение и обернулся, чтобы взглянуть на свой дом, словно ухнувший в колодец темноты. Я не испытывал уверенности, что когда-нибудь снова увижу его. Кастело достал наручники, но Грандес отрицательно покачал головой:

— В этом нет необходимости, не так ли, Мартин?

Я кивнул. Грандес отворил дверь и подтолкнул меня несильно, но твердо к лестнице.

18

На сей раз не было ни эффекта неожиданности, ни мизансцен в стиле тремендизма, [58] ни гулких сырых и темных подвалов. Меня привели в просторное светлое помещение с высокими потолками. Оно навевало мысли о религиозном колледже для богатых с большим распятием у входа. Комната располагалась на втором этаже полицейского управления, и из окон можно было увидеть людей и трамваи, начавшие утреннее дефиле по Виа-Лайетана. В середине комнаты стояли два стула и металлический стол. Они казались крошечными, теряясь в обширном пустом пространстве. Грандес проводил меня к столу и потребовал, чтобы Маркос и Кастело оставили нас наедине. Полицейские подчинились приказу с большой неохотой и не сразу. Можно было почуять вкус ярости, которой они оба дышали. Грандес дождался их ухода и вздохнул с облегчением.

— Я думал, вы бросите меня на съедение львам, — обронил я.

— Сядьте.

Я послушался. Если бы не взгляды Маркоса и Кастело, которыми они наградили меня на прощание, железная дверь и решетки на окнах, никто бы не заподозрил, что мои дела плохи. Окончательно меня в этом убедили термос с горячим кофе, пачка папирос, положенная Грандесом на стол, но главное — его спокойная и обходительная улыбка. Чересчур уверенная. Инспектор был настроен весьма серьезно.

Он уселся напротив меня и открыл папку, из которой вынул пачку фотографий, и стал неторопливо раскладывать их на столе, одну за другой. На первом снимке я увидел мертвого адвоката Валеру в кресле у камина. Рядом с ним легла фотография трупа вдовы Марласки, вернее, того, что от него осталось вскоре после извлечения со дна бассейна в доме на шоссе Вальвидрера. Третий снимок представлял человечка с изуродованным горлом, походившего на Дамиана Роуреса. С четвертой фотографии на меня смотрела Кристина Сагниер, и я сообразил, что она сделана в день свадьбы Кристины с Педро Видалем. Две последние фотографии являлись студийными портретами моих прежних издателей, Барридо и Эскобильяса. Аккуратно выровняв в ряд шесть фотографий, Грандес устремил на меня непроницаемый взгляд и выдержал минутную паузу, наблюдая за реакцией на фотографии или отсутствием таковой. Затем с беспредельной бережливостью он отмерил две чашки кофе и одну подтолкнул ко мне.