Особенные. Элька-2 (СИ) - Ильина Ольга Александровна. Страница 9

— Мы провели там десять замечательных дней.

— Так долго?

— Мне они одним мигом казались. Я даже сожалела немного, когда нас обнаружили.

— Значит, вы там успели помириться?

— И не раз. Гришенька умел убеждать и удивлять.

— А потом?

— А потом я уехала в Москву, а он остался.

— Блин, бабуль. Если бы я не знала, подумала бы, что у вас на этом и закончилось.

— Я была в этом просто уверена. На то было много причин.

— Он человек.

— И это тоже. Мне тогда казалось, что я для него была всего лишь мимолетным приключением в лесу. Ничего не значащим эпизодом.

— А он для тебя?

— Эль, я к тому времени уже много лет прожила. На моем веку было столько романов. Но с ним… я словно в несмышленую девчонку превратилась. Как я уже говорила, он умел удивлять.

Да уж, но и бабушка, той еще шутницей оказалась. Когда дедушка спросил ее, что нужно сделать, чтобы она осталась с ним, так она сказала:

— Найдешь цветок папоротника в ночь на Ивана Купалу, тогда и поговорим.

Дедушка тогда в осадок выпал. И я представляю его состояние. А еще вспоминается Ночь перед рождеством, Гоголя. Там, красавица Оксана тоже своему ухажеру черевички от самой царицы заказала. Что сказать, бабушка, хоть и светлая, но все же ведьма.

— Его не было год. Я так себя корила за то условие. Думала, забыл обо мне. Страдала. А через год явился. С полупустым чемоданом и цветком папоротника в руках.

— Бабуль, это как? Где же он его откопал? Ведь всем известно, что папоротник не цветет.

— Цветет, искорка. Просто люди этого не видят. Но мой Г ришенька оказался весьма находчивым. Нашел какого-то ученого биолога, изучавшего эту проблему. Тот скрестил папоротник и орхидею. Вывел тем самым какой-то очень редкий сорт. А Гришенька упросил ученого дать ему этот цветок на один день.

— И твое сердце растаяло?

— Оно уже давно растаяло. Когда я с пузом ходила и корила себя дуру. Думала, сын безотцовщиной расти будет.

— А поехать? Рассказать? Разыскать его ты не пыталась?

— Милая, у нас в роду есть очень отвратительная черта. Мы гордые. Будем страдать, подушку кусать, или не спать ночами, но ни за что не признаемся, что кто-то нам нужен.

Похоже, с ночами, бабуля на меня намекнула. Да, я и правда не сплю. Зато больше читаю и о магии узнаю.

— И что сказал дедушка, когда папу увидел?

— Наорал, обозвал дурой и сбежал.

— Как? Не может быть? — воскликнула я.

— Да недалеко он убежал. У подъезда остановился. Так до ночи на скамейке и просидел. Потом поднялся, покидал наши с Андрюшкой вещи в свой чемодан, и мы на Урал поехали. Через год его по службе в Москву перевели, и мы вернулись.

— Бабуль, а как твоя семья отреагировала?

— Тяжело, Эля. Они от меня отказались.

— Как?! Совсем?

— Я когда узнала, что ребеночка жду, да еще от человека, родственники засуетились. Возможность рождения мага — пятьдесят на пятьдесят, но могла родиться и искра, если Григорий носитель. Но родился обыкновенный человеческий карапуз. Знаешь, я нисколько не пожалела, что мой сын не маг. Конечно, переживала, что не смогу полюбить его. Слишком глубоко в нас сидели эти предрассудки. И, когда родился Андрюша, родственники отвернулись. Я нарушила закон. Но… влияние моей семьи, мое влияние в нашем мире спасло.

— Ты могла бы попасть в тюрьму?

— За Григория нет. За Андрюшу, запросто. Это закон милая. Закон, который я тогда нарушила. Меня очень надолго отстранили от всех важных дел. Но я никогда не жалела, что сделала именно такой выбор. У многих, подобных мне, выбирающих иной путь, нет семьи, нет таких замечательных внучек. Не к кому возвращаться, понимаешь? Григорий стал моей единственной любовью, Андрюша — мой любимый сын, а вы с Женей… ты — смысл моей жизни.

— Но я ведь тебе не родная.

— Дурочка моя, — улыбнулась бабуля и обняла, крепко-крепко, как только она умеет. — Разве родство только кровью определяется? Кровь — вода, а то, что внутри… душа, сердце, любовь. Вот что важно.

Бабуля прожила с дедушкой много счастливых лет. Но, он был человеком. Она понимала. Не смирилась, конечно, но понимала, что рано или поздно его не станет. Дедушка ушел тихо, во сне. Просто однажды пришел с работы, поел, зашел к бабушке, поцеловал, пожелал спокойной ночи и сказал, что посидит за докторской своего последнего аспиранта. На пороге обернулся и вдруг произнес:

— Ты знаешь, Алечка, смотрю я на свою жизнь, на тебя и понимаю, что тот день на Урале был самым большим подарком, который могла мне судьба преподнести. Я — счастливый человек, потому что люблю тебя.

Он не часто говорил такие слова, но бабушка всегда чувствовала его любовь, заботу, трепет, восхищение и благодарность самой жизни, судьбе, богу, да не важно кому, что подарил ему такую насыщенную не только событиями, но и любовью жизнь.

— Я тоже тебя люблю, Гришенька, — по привычке ответила бабушка. Она не поняла тогда, что это был их последний разговор. Прощание.

Дедушка закончил править диссертацию ученика, лег спать в кабинете, а утром, бабушка поняла, что его не стало.

— Бабуль, а дедушка знал о тебе?

— Не знаю. Догадывался, наверное. За сорок лет вместе трудно не догадаться. Но напрямую я никогда не говорила. Это тоже запрет.

— И, как я понимаю, папа тоже не знает.

— С ним проще. Если он что-то замечал, тут же появлялись чистильщики и все исправляли. А с Гришенькой я такой жизни не хотела. Но, думаю, он понимал. Много лет прожил в тайге, в близости с природой. Да и наш случай. Ведь, он даже на охоту идти не собирался, а словно потянуло что-то.

К сожалению, мне не удалось узнать дедушку. Когда он ушел, мне было пять лет. Но я знаю его по письмам, которые он часто посылал бабушке из своих экспедиций. И каждое письмо было пронизано его любовью, каждая фраза, каждая буква. Особенно подпись в каждом письме: «До скорой встречи, моя милая, любимая, Алечка» и цветочек рядом. Я не знала тогда, что это не цветок, а символ рода Угличей — четырехлистник. Не знаю, действительно ли дедушка знал или рисовал его по наитию, а бабушка просто не обратила внимания. Как же жаль, что такая большая любовь закончилась.

А вот бабушка думает иначе. Она почему-то верит, что когда-нибудь снова встретит своего Гришеньку, если не в этой жизни, то на той стороне. Что это за сторона, я не знаю, но хочется верить, что так оно и будет. Очень хочется.

Так, с чего я там начинала? С Женьки. Сестрица порадовала свежестью лица, ясным взглядом и маячившим на заднем фоне дядюшкой Петром. Я даже помахала ему, а он в ответ.

— Ты кому это там машешь? — удивилась Женька и обернулась. Но комната была совершенно пуста. Для нее.

— Тебе, конечно. Как дела?

— Нормально, — немного насторожилась сестрица. — Ты какая-то веселая, нет?

— А чего грустить?

— Ну, не знаю. В последнее время ты была загруженная какая-то.

— Я просто по вас соскучилась очень. И по тебе тоже, не хмурься. Морщины появятся.

— Вот когда у тебя появятся, я начну о своих беспокоиться, — «обрадовала» сестрица.

— Добрая ты.

— Вся в тебя. Как отдыхается?

— Здесь тепло.

— Домой возвращаться не думаешь? Родители всю плешь проели. Как там наша Элечка, как там наше солнышко? Только не вздумай им сейчас звонить. У тебя мешки под глазами километровые. Подумают, что тебя там пытают.

— Так ты говорила, что я хорошо выгляжу.

— Для трупа, просто блестяще. Для живой девушки, что-то среднее между зомби и вампиром.

— Тьфу, не поминай клыкастых всуе.

— Ты бы хоть тоналкой что ли пользоваться начала. Эль, я серьезно. Страшно смотреть.

— Так не смотри, — обиделась я.

— А лучше выспись хоть раз хорошенько, — встрял порядком отъевшийся, потяжелевший и раздувшийся Крыс.

— Кто это с тобой? — вновь насторожилась Женька.

— Никто, — поспешно ответила и передвинула ноут чуть ближе к себе.

— Ну, расскажи, как там у тебя с твоим парнем? Степан, кажется?