По дороге к любви - Редмирски Дж. А.. Страница 38

— Наверное, — говорю я и улыбаюсь в ответ, а потом коротко смеюсь. — Не поверишь, как часто Деймон или Натали, да и мама тоже, и брат Коул пудрили мне мозги про то, что я слишком серьезная и мне трудно будет с людьми. — Слово «серьезная» я произношу с издевкой и закатываю глаза к потолку.

— Быть серьезной вовсе не так плохо, — произносит Эндрю.

Робко гляжу на него, замечаю, что его влечет ко мне, но он обуздывает это чувство, чтобы не мешало нашему разговору. Улыбка его вдруг гаснет, он слегка понижает голос:

— Значит, потеряв Иэна, ты потеряла большого друга.

Моя улыбка тоже гаснет, упираюсь в кровать ладонями.

— Да. После школы мы собирались отправиться путешествовать пешком по всему миру или хотя бы по Европе для начала, причем настроены были решительно, даже план разработали. — Я гляжу на Эндрю. — Мы оба не хотели учиться в колледже, а потом сорок лет работать в одном и том же месте… Хотели работать везде, хотели путешествовать и перепробовать все!

— А что, классная идея, — смеется Эндрю. — Неделька там, неделька тут, официанткой в каком-нибудь баре, например, получать щедрые чаевые, потом в другом городе где-нибудь на площади показывать танец живота для туристов, а на землю шляпу положить, чтобы деньги кидали…

Плечи мои трясутся от смеха, и я краснею, глядя на него.

— Ну нет, официанткой еще куда ни шло, но танец живота… — качаю я головой. — Это вряд ли.

— А что, у тебя могло бы неплохо получиться.

Я снова гляжу перед собой, лицо пылает, но уже через минуту успокаиваюсь.

— А через полгода после гибели Иэна, — продолжаю я, — мой брат Коул человека убил, сел за руль в пьяном виде и сбил насмерть и теперь сидит в тюрьме. Потом мой папа изменил маме, и они развелись. А мне изменил мой новый парень. Ну а про Натали ты уже знаешь.

Вот и все. Все ему выложила, нагромоздила целую гору, скорее бы уйти. Но я не могу поднять голову, стыдно смотреть ему в глаза, чувствую, зря я решилась, небось сидит сейчас и разочарованно думает: и это все?

— Надо же, сколько на тебя сразу свалилось, — говорит Эндрю; я смотрю искоса и вижу, что он ерзает, устраиваясь поудобней на кровати рядом. — Кэмрин, ты, наверное, очень страдаешь. — (Ничего не говорю, лишь благодарно смотрю на него.) — Теперь понимаю, почему тебя нетрудно было уговорить на эту поездку.

Лицо его непроницаемо. Надеюсь, он не думает, что я использую его, чтобы хоть как-то исполнить то, что мы когда-то задумали вместе с Иэном. Наш автопробег чем-то похож на то несостоявшееся путешествие, так мне теперь кажется, но если вспомнить, почему я поехала с Эндрю, то, в принципе, это совсем другое. Я поехала с ним, поскольку сама этого захотела.

Вдруг меня осеняет: я так много думаю об Иэне и Эндрю, потому что мне хочется в Эндрю увидеть Иэна… Мне не дает покоя чувство вины… А вдруг я вообще пытаюсь вытеснить Иэна из памяти, заменить его другим?

Встаю с кровати и решительно гоню от себя эти мысли.

— Ну и что ты собираешься делать? — слышен голос Эндрю за спиной. — Мы же не вечно будем разъезжать по стране… Что будешь делать потом?

Сердце в груди замирает. Ни разу еще за время этого путешествия или даже до нашего знакомства я не задавала себе этого вопроса: а что дальше? Нет, я не пыталась нарочно не думать о том, что ждет меня впереди, просто не думала, и все. Вопрос Эндрю застал меня врасплох, и мне становится страшно. Оказывается, я пыталась спрятаться от реальности, уйти в мир иллюзий.

Поворачиваюсь к нему, складываю руки на груди. Красивые глаза Эндрю так и пылают.

— Я и сама не знаю… Честное слово.

Кажется, он слегка удивлен. Взгляд задумчиво затуманился, глаза блуждают.

— Ну, во-первых, можно все-таки поступить в колледж, — говорит он. Похоже, старается мне помочь, предлагает идеи, чтобы мне было проще. — Это вовсе не значит, что после окончания ты должна обязательно устроиться на работу и пахать до самой смерти на одном месте… Работа не волк. Да черт возьми, если захочешь, можешь потом отправиться пешком по Европе… — Он тоже встает. Начинает мерить комнату шагами; по лицу вижу, как вертятся у него в голове шестеренки. — Ты потрясающая девушка, — произносит он, и сердце мое замирает от радости, — красивая, умная, у тебя твердый характер, ты уверена в себе, не то что другие девицы. Мне кажется, тебе все по силам, ты можешь выбрать все, что захочешь… Черт, понимаю, это звучит банально, но вот гляжу на тебя, и мне это яснее ясного.

— Может быть, — пожимаю я плечами, — но я совсем не знаю, чего хочу… кроме того, что не хочу возвращаться домой. Если вернусь, то снова погрязну в том же болоте, из которого сама себя вытащила за волосы, когда села в автобус.

— Ответь мне на один вопрос, — вдруг говорит Эндрю, и я смотрю прямо ему в глаза, — что тебя больше все го беспокоит, когда ты общаешься с другими людьми?

Что беспокоит?

Секунду думаю, не отрывая взгляда от медной лампы на стенке возле кровати.

— Я… Я не знаю.

Он подходит ко мне, двумя пальцами берет меня за локоть, сажает на кровать и сам садится рядом.

— Ну, подумай, — продолжает он, — вспомни, что ты мне уже говорила… Чем ты отличаешься от остальных?

Мне не нравится, что приходится думать о том, о чем он сам уже давно догадался. Я уставилась на руки, зажатые между коленками, думаю, долго думаю и упорно, пока в голову не приходит ответ, который, кажется, правильным, хотя я не вполне уверена.

— Ожидания?

— Это что, вопрос или ответ?

Я сдаюсь:

— Не знаю, честное слово… С людьми я чувствую себя какой-то… ограниченной. Иэн, конечно, исключение.

Эндрю молча кивает и продолжает слушать, ждет, что я стану продолжать, старается не мешать мне найти вот-вот готовый родиться ответ.

И ответ приходит сам, рождается из ниоткуда, является, и все.

— Я хочу делать то, что делать никто не хочет, — говорю я, а сама чувствую, что мне не приходится подыскивать слова, они сами вылетают изо рта, поскольку я уверена, что на этот раз права. — Ну, например, хочу жить свободно, своей жизнью, а не чужой, не идти по жизни рутинным путем, не быть как все, понимаешь? Остальные не хотят выходить из наезженной колеи, так спокойней, и смотрят на меня как на дуру, поскольку никто так не делает. Я боялась сказать родителям, что не хочу поступать в колледж, потому что именно этого они от меня хотели. Меня устроили на работу в универмаг, потому что мама думала, что эта работа как раз для меня. Каждую субботу я ходила с мамой в тюрьму на свидания к брату, потому что она считала, что я должна с ней ходить, ведь он мой брат, я должна хотеть повидаться с ним, хотя я совсем не хотела. Натали постоянно доставала меня, хотела, чтобы я познакомилась с каким-нибудь парнем, потому что считала, что оставаться одной ненормально. — Молчу секунду. — И поэтому, как мне кажется, всю свою жизнь я боялась быть самой собой. — Поворачиваю голову, гляжу на него. — В каком-то смысле то же самое было даже с Иэном.

Быстро отворачиваюсь, так как последней фразы сама от себя не ожидала, она вырвалась помимо моей воли. Причем когда мысль об этом еще не успела оформиться.

Эндрю пытливо смотрит на меня, кажется, еще не уверен, что я закончила.

А я не знаю, нужно ли говорить что-то еще.

Он кивает.

По-видимому, решил, что развивать эту тему не стоит.

Сидит, закусив губу. Секунду гляжу на него, опять пытаюсь подавить влечение, хотя это становится все труднее. Гляжу на его губы: интересно, каковы они на вкус? Усилием воли отвожу глаза — ну вот, опять не удержалась. И это в такую минуту. Боюсь признаться, чего я хочу. Или кажется, что хочу.

— Эндрю, — произношу я, и лицо его живо откликается на мой голос.

«Подумай хорошенько, Кэм, — говорю себе. — Ты уверена, что хочешь этого?»

— Что?

— У тебя было такое… ну, когда бы ты с девушкой просто переспал, и все. Всего на одну ночь?

Такое чувство, будто я только что в микрофон раскрыла перед толпой народа страшную тайну. Но все, слово не воробей. Я еще сама не вполне уверена, что хочу этого, но никак не могу с собой справиться, эта мысль совсем меня измучила. Она давно уже донимает меня. Кажется, об этом же думала, когда была на крыше с Блейком.