По дороге к любви - Редмирски Дж. А.. Страница 46

— Где мы? — спрашивает она, поднимаясь.

Солнечные лучи бьют в окна машины, освещая внутреннюю сторону ее дверцы.

— Где-то в получасе езды до Нового Орлеана. — Я потираю затекшие мышцы.

Прошлой ночью, вернувшись с поля, мы двинули дальше, решив сразу добраться до Нового Орлеана, но я дико устал и чуть не заснул за рулем. Она отключилась еще раньше. Так что пришлось снова съехать на обочину. Я откинул голову на спинку кресла и отрубился. Можно было, конечно, устроиться поудобнее сзади, но я предпочел остаться, чтобы, проснувшись, увидеть ее рядом, и плевать, что спина совсем одеревенела.

Не говоря уже о некоторых других частях тела…

Протираю глаза, делаю несколько движений, чтобы раз мяться. И чтобы убедиться, что шорты достаточно свободно сидят спереди и не видно, что у меня стоит. Тема для разговора, а мне очень этого не хочется.

Кэмрин потягивается и зевает, потом вытягивает ноги вверх и пристраивает голыми пятками на приборной доске, отчего и без того коротенькие шорты сползают, до неприличия оголяя ей бедра.

Ничего себе начало дня.

— Наверное, ты вчера очень устал, — говорит она, расплетая косу.

— Да, если бы проехал еще немного, мы бы точно врезались в дерево.

— Послушай, Эндрю, пора бы уже и мне дать порулить немного, или…

— Или — что? — ухмыляюсь я. — Станешь скулить, положив мне голову на коленки, умолять, говорить «пожалуйста»?

— А что, прошлой ночью получилось, верно?

Да, она, пожалуй, права.

— Ладно, я не против, дам тебе порулить. — Бросаю на нее короткий взгляд и завожу двигатель. — Обещаю: посажу за руль после Нового Орлеана, договорились?

Лицо ее так и светится милой всепрощающей улыбкой.

Пропустив мчащийся внедорожник, выезжаю на шоссе. Кэмрин продолжает заниматься прической. Расчесав волосы с помощью пальцев, она снова заплетает их в косичку, на этот раз поаккуратней, хотя и очень быстро и совсем не глядя в зеркало.

Глаза как магнитом тянет посмотреть на ее голые ноги.

Но для этого надо остановиться.

Поворачиваю голову и гляжу в окно с моей стороны, снова вперед, так и верчу головой, как китайский болванчик.

— Надо найти прачечную, — говорит Кэмрин, закрепляя косичку на конце цветной резинкой. — У меня чистое белье закончилось.

Дождался наконец удобного момента, чтобы «привести себя в порядок»: она начинает рыться в сумочке.

— Это правда? — спрашивает она, глядя на меня; одна рука остается в сумочке.

Торопливо убираю руку с колена, делая вид, что я ничего такого не делаю, поправляю шорты, только и всего.

— Это правда, что по утрам у мужчин стоит?

Таращу на нее глаза, как кретин. Потом тупо гляжу перед собой на дорогу.

— Ну, не каждое утро, конечно, — отвечаю я, стараясь на нее не смотреть.

— А что, типа, по вторникам и пятницам или как? — (Чувствую, она улыбается, но поддержать ее отказываюсь.) — А что у нас сегодня? Вторник или пятница? — дразнит она меня.

Я наконец искоса бросаю на нее взгляд:

— Пятница.

— Я тебе что, шлюха какая-нибудь, — раздраженно вздыхает она, опуская ноги, — и я уверена, ты так не думаешь, ведь именно ты продвинул меня в смысле секса, помог вести себя более раскованно, раскрыл мою сексуальность, и я хочу… — Умолкает, словно ждет, чтобы я подтвердил ее слова, потому что ее все еще волнует, что я о ней думаю.

Заглядываю ей в глаза:

— Нет, милая, я никогда не буду считать тебя шлюхой, если, конечно, ты не станешь менять парней как перчатки, давать направо и налево, а меня посадят в тюрьму, потому что мне придется отмутузить их всех по очереди… А с чего ты вдруг завела об этом разговор?

Она краснеет и втягивает голову в плечи:

— Ну, понимаешь, я просто подумала…

Похоже, не решается сказать, что у нее на уме.

— Ты помнишь, что я тебе говорил, детка? Говори, не держи в себе, хуже будет.

Она теребит подбородок, кротко смотрит на меня:

— Ммм, раз уж ты для меня кое-что сделал, я подумала, что и я могу для тебя кое-что сделать. — Потом она вдруг резко меняет тон, словно боится, что я не так ее пойму. — То есть я хочу сказать, без всяких условий, конечно. Будто ничего и не было.

Вот зараза! Проморгал!

— Нет, — мгновенно реагирую я.

Она вздрагивает.

Я смягчаюсь, стараюсь говорить как можно ласковее:

— Я не могу… Нельзя… Не могу дать тебе, что ты просишь, пойми.

— Черт побери, почему?

— Не могу, и все… Господи, я хочу, ты представить себе не можешь, как хочу, но не могу.

— Как глупо.

Похоже, она всерьез рассердилась.

— Постой… — Она смотрит на меня искоса и вопросительно. — У тебя там что, какие-то «проблемы»?

Я даже рот раскрыл.

— Ммм… Нет, — отвечаю я, тараща глаза на дорогу. — Черт, хочешь, сниму штаны, покажу, если не веришь.

Кэмрин закидывает голову и смеется, потом снова становится серьезной:

— Интересно… Спать со мной ты не хочешь, отсосать не даешь, поцелуй тоже приходится добывать силой.

— Какой силой? Ничего подобного.

— Ну да, конечно! — почти кричит она. — На поцелуй я тебя совратила.

— Я поцеловал тебя, потому что хотел этого, — возражаю я. — Я хочу делать с тобой все, Кэмрин. Верь мне! Я уже воображал с тобой такие позы, куда там Камасутре! Я очень хотел… и сейчас хочу… — Гляжу на руки, вцепившиеся в руль, а на пальцах аж костяшки побелели. Вижу, она уязвлена, обижается, но на этот раз не сдаюсь. — Я же говорил тебе, — талдычу я свое терпеливым тоном, — что не могу делать с тобой ничего такого, иначе…

— Ну да, придется признать, что я твоя, — сердито заканчивает она мою мысль. — Я прекрасно помню, как ты это говорил, но что вообще означают эти слова?

Думаю, Кэмрин прекрасно понимает, что они означают, но хочет, чтобы я сам ей это сказал.

Минутку… Да она играет со мной в кошки-мышки. Или сама еще не знает, чего хочет, в смысле секса или чего другого. Она сама не знает, что делать дальше, да и я тоже.

КЭМРИН

Он сдал экзамен. Я бы соврала, если б сказала, что не хочу заниматься с ним сексом или доставлять ему удовольствие другими способами, как он это делал со мной. Мне самой очень хочется проделывать это с ним. Но еще очень хотелось посмотреть, проглотит ли он наживку. Нет, не проглотил.

И теперь я очень его боюсь, до дрожи.

Очень боюсь, ведь не слепая, вижу, что у меня в душе творится, вижу, как я к нему отношусь. Нельзя так, это очень опасно, ненавижу себя за это.

Я же сказала, что никогда у меня этого больше не будет. Дала себе клятву…

Так, надо сделать вид, будто ничего не произошло. Я кротко улыбаюсь. Хочу только одного: взять назад свое предложение, вернуться обратно к той точке, когда я брякнула ему об этом, только теперь мне известно, что Эндрю Пэрриш слишком меня уважает и ему от меня нужно то, чего я дать ему вряд ли смогу.

Ставлю ноги на кожаное сиденье, прижимаю к себе коленки. Не хочу, чтобы он отвечал на мой последний вопрос: что значит «придется признать, что ты моя»? Надеюсь, он про него забыл. Да я уже и сама понимаю, что это значит, по крайней мере, мне так кажется. Это значит установить с ним «отношения», то есть примерно так, как было у нас с Иэном. С одной существенной разницей: в глубине души я почему-то уверена, что влюблюсь в него, влюблюсь по-настоящему. Очень даже просто. Меня и теперь уже пугает мысль о том, что я буду без него делать. В моих грезах его прекрасное лицо вытеснило все остальные, на его месте я уже не могу представить никого другого. И со страхом думаю о том, что наш автопробег когда-нибудь закончится и он отправится в свой Галвестон или в Вайоминг, помахав мне ручкой на прощание.

Но почему меня это пугает? Отчего вдруг так болезненно сжимается сердце, почему подкатывает к горлу тошнота?

— Ты прости меня, детка, тут ничего не поделаешь. Я не хотел тебя обидеть. Честное слово.

Гляжу на него, резко мотаю головой:

— Да я и не обиделась, с чего ты взял? Не о чем говорить. — Какое-то время молчу, но потом продолжаю: — Послушай, Эндрю, дело в том, что… — Я делаю глубокий вдох, а он не отрывает глаз от дороги. — Дело в том, что я… Ну, с самого начала не стану врать и скажу, что вовсе не отказываюсь сделать так, чтобы тебе было приятно… Я сделаю, если захочешь. Но я хочу, чтобы ты знал: я рада, что ты отказался.