В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 147

— Нет, я не в порядке! — зло ответил Анатоль и вырвал из рук друга тряпицу. — Твой друг — fou a lier! [278]Совсем стал мужиком, пока был там!

— Я понимаю твои эмоции, но советую пока ничего не говорить, пока не произнесено лишнее, — Арсеньев с участием взглянул на Анатоля, вытирающего аккуратно лицо. — Тебе не следовало provoquer [279]Сержа. Только не сейчас.

Он посмотрел в спину Загорскому, выходящему из студии в этот момент, и вздохнул. Господи, дай им всем мудрость и терпение, чтобы с достоинством, присущим их рангу и положению, выйти из всей этой ситуации!

— Иди же за ним, — кивнул в сторону двери Анатоль. — Сам понимаешь, сегодня я к monsieur Talon не ходок. Все, что мне сейчас нужно — бутылка вина да лед к лицу. Иди же!

— Нам всем нужно время, — сказал Арсеньев уже на пороге. — Я уверен, что со временем все забудется, все эмоции улягутся. А пока, быть может, вам не стоит пока пересекаться с Сержем.

Арсеньев нашел Сергея уже в карете, где тот сидел, задумчиво глядя в окно на проходящих мимо прохожих и проезжающие экипажи, потирая свои длинные пальцы друг о друга. Павел уселся рядом с ним и стукнул тростью в потолок кареты, подавая сигнал, чтобы кучер трогал к ресторации.

— Ужасно, — покачал головой после недолгого молчания Арсеньев.

— Ты о чем речь ведешь? — спросил Загорский, не поворачивая головы от окна, в котором мелькнуло личико хорошенькой горничной, спешащей по делам госпожи. Она улыбнулась призывно привлекательному мужчине в карете, и Сергей подмигнул ей. Интересно, также бы она улыбалась, если бы видела правую сторону его лица?

— Обо всей этой ситуасьон. Так все… неприятно. Зачем ты бил его?

— Не сдержался, — усмехнулся Загорский. — Даже не буду говорить, что это было мне не по душе. Видимо, Анатоль прав — эти годы на Кавказе сделали меня диким.

— Что ты намерен делать? — спросил, предпочтя проигнорировать его последнюю реплику, Арсеньев. Загорский отвернул свой взгляд от окна кареты и улыбнулся другу.

— Для начала хорошо поужинать, — карета меж тем остановилась, и Арсеньев понял, что они прибыли. — А затем — qui vivra verra [280].

В ресторации их появление было вызвано любопытными взглядами, приветственными восклицаниями. Пока они шли к своему кабинету вслед мажордомом ресторации, Загорскому пришлось остановиться чуть ли не у каждого стола, выслушать не одну речь, полную радостных пожеланий и заверений. Все хотели убедиться, что неожиданно воскресший из мертвых внук старого князя Загорского по-прежнему в здравом уме и теле, несмотря на все те сплетни, что принялись ходить по Петербургу при известии о его возвращении.

Наконец друзья остались одни в тишине кабинета, открыли бутылку вина.

— Ты снова в центре внимания, — улыбнулся Арсеньев, разливая вино по бокалам. Они отпустили прочь официанта, не желая иметь посторонние уши в комнате. — Как раньше.

— Представляю, как сегодня будут со смаком переносить из гостиной в гостиную, из салона в салон, что князь Загорский — monstre [281]отныне.

— Прекрати, ты словно девица, ожидающая комплиментов от своего кавалера, — отмахнулся от него Арсеньев. — Да, согласен, ты не выглядишь теперь, как ранее, но ты все так же пригож лицом. Этот небольшой defaut [282]ничуть не портит тебя, а наоборот — придает тебе мужественности. Вот увидишь, теперь девицы снова будут от тебя без ума, но теперь уже вдвойне.

— Pour la beaute [283], — поднял бокал Загорский и вдруг побледнел под воздействием вихря картинок из прошлого, что пронеслись перед глазами в этот миг. Ведь одно только упоминание о красоте вызывало в его голове лишь один женский облик.

Арсеньев не мог не заметить этого, но ничего не сказал, только глотнул ароматного вина из бокала. Только когда принесли закуски — великолепный страсбургский пирог, ветчину и сыр с мягкими булками, продолжил беседу:

— Ты сегодня был во дворце. Что решили с тобой?

— Перевод в Преображенский полк, повышение в звании и еще одна именная сабля с золотыми ножнами. Теперь уже с надписью «За мужество», — ответил Загорский, приступая к закускам. Он выглядел таким спокойным при этих словах, что Арсеньев поразился.

— Ты так говоришь, словно каждый день император вручает тебе именную саблю!

— Ты же знаешь, мне не нужны награды сейчас. Я бы все сам отдал бы, лишь бы прошлых трех лет не было в моей жизни. Но это, увы, невозможно.

Друзья помолчали, а затем Павел спросил:

— Ты остаешься в Петербурге?

— Не знаю, — пожал плечами Сергей. — Пока я в бессрочном отпуске для поправления здоровья. Быть может, уеду в деревню, а может, и останусь в столице. Что толку в переездах? От себя не убежать, куда бы я не двинулся.

— Я не знаю, как тебе сказать об этом, — замялся вначале Арсеньев, но, тем не менее, продолжил. — Я обещал своей жене, что обязательно передам эту просьбу. К ней писала Марина. Она хочет увидеть тебя, поговорить с тобой. Ты можешь поехать со мной завтра в Киреевку. Она заедет к нам в имение по пути в Петербург.

Загорский ничего не ответил, лишь откинулся назад и прикрыл глаза. Увидеть ее. И не так, в свете, при большом скоплении людей, которые зная, как он преследовал ее до своего отъезда на Кавказ, будут следить за их встречей во все глаза. Наедине, только он и она. И он сможет задать свой главный вопрос, который мучает его со дня его возвращения. Какой соблазн!

— Вам необходимо встретиться, чтобы определиться, как вам поступить далее. Она по-прежнему твоя жена, и этого никому не отнять. Я думаю, и у тебя к ней есть вопросы. Например, как ей голову пришло осуществить эту аферу с приходской книгой, — напомнил Арсеньев.

— Ты прав, мне нужно увидеть ее, — решился Загорский. — Но ты ошибаешься — это дело с записями не ее рук.

— Я же тебе говорил, дьяк хорошо запомнил некоторые детали ее внешности: молодая, невысокого роста, светлые волосы. Кому еще быть, как не ей? — раздраженно возразил ему Арсеньев. — Я понимаю, твое нежелание поверить в это. Но факты, мой дорогой друг, les faits sont tenaces [284].

— Ты не прав, мой друг, — в тон ему ответил Загорский. — Да, она вполне могла бы совершить эту аферу, как ты выразился, и разыграть перед вами сей спектакль с заламыванием рук, строя из себя невинную жертву. Но подумай сам — зачем Анатолю убирать свидетелей венчания подальше от Петербурга, зачем утаивать от нее правду? Так что ты не прав, Paul, это не она.

Уже у дома Арсеньева, когда карета развозила друзей после совместного ужина в ресторации, Загорский медленно проговорил, прощаясь с Арсеньевым:

— Я поеду с тобой в Киреевку. Ты выезжаешь завтра?

— Да, поутру, — кивнул тот, и Загорский поморщился:

— Давай перенесем отъезд на послеполуденный час. Боюсь, что не смогу так рано присоединиться к тебе в твоем путешествии.

— Ты сейчас…? — Арсеньев не договорил, но оба друга знали, что он хочет спросить — едет ли сейчас Загорский к m-m Delice.

— Хочешь составить мне компанию? — приподнял правый уголок рта в ухмылке Загорский. Арсеньев улыбнулся ему в ответ и покачал головой.

— Ты же знаешь, я давно уже пас в таких забавах. Мне больше по душе тихое семейное счастье.

Да, думал Загорский, когда карета отъезжала со двора особняка Арсеньевых. Я прекрасно понимаю тебя. Я бы тоже сейчас с удовольствием предпочел бы тихие семейные радости дому m-m Delice. Но злая рука Провидения лишила меня этой возможности, украла мое счастье, и теперь мне не остается ничего иного…

Едва Загорский переступил порог комнаты, куда проводил его высокий и крепкий дворецкий, как к нему навстречу шагнула женская фигура в ярком платье цвета бордо.