В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 169

— Я не хочу, — отрезала Марина, а Анатоль нахмурился.

— Дело вовсе не в твоих желаниях, а в правилах хорошего тона, дорогая. Мы дадим нынче ужин и пригласим на него твоих родных — мать, твою сестру с супругом. Это же твоя мать! Как ты можешь?

— Мать — это та, которая любит своих детей и заботится о них. А та, кто этого не делает — кукушка, — ответила Марина. — Она выкинула меня из своего гнезда давным-давно, и я не вижу причин принимать ее согласно тому, кем она приходится мне по родству, кроме той, что она когда-то дала мне жизнь. Я не желаю ее пока видеть. Ты волен дать этот ужин и позвать кого угодно, воля твоя. Но я на нем присутствовать не буду — поверь, я найду причину.

Анатоль ничего не ответил ей. Лишь желваки заиграли по его лицу, показывая, как тяжело ему сейчас сдержаться после этой реплики.

— Воля твоя, — решил он в итоге и оставил эту тему.

Второй раз они чуть не повздорили, когда в конце трапезы в малую столовую вошел лакей и принес на подносе срочное письмо из дворца. Анатоль вскрыл его, быстро пробежался глазами по строчкам, а потом перевел взгляд на супругу.

— Надеюсь, ты довольна своим поступком, — раздраженно проговорил он, бросив письмо на стол. — Государь гневается на тебя и не позволяет отныне присутствовать на дворцовых мероприятиях. И это сейчас! Когда спустя два месяца великая княжна пойдет под венец!

— Ну, не стоит так горячиться, — заметила Марина, отпивая чай. Она была так спокойна при этом известии, что Анатоль даже подумал, в своем ли она уме. — Тебя же он не удалил из дворца, я правильно полагаю? Ты ничего не лишился.

— Тебя не волнует подобное охлаждение? Эта опала? — не поверил своим ушам Анатоль. Марина пожала плечами.

— Нет, — коротко ответила она. — Надеюсь, это касается только дворца, и я не нахожусь под домашним арестом.

— Ты вольна посещать те места, что пожелаешь, но переступить порог дворца тебе отныне заказано, — ответил Анатоль и прикрыл глаза. Боже, ну неужели она не понимает, что гнев императора трудно не заметить? Теперь пойдут толки, будут обсуждать и его, Анатоля, в том числе. А если император решит удалить и его? И как теперь быть с выездами в свет? По отдельности? Разумеется, в этом ничего не было страшного в обычной жизни. Но теперь, когда Загорский в Петербурге…

— Я попытаюсь уговорить государя сменить гнев на милость в отношении тебя, — проговорил решительно Анатоль. — Он всегда благоволил ко мне, надеюсь, послушает и в этот раз.

— О, я в этом не сомневаюсь, — ответила Марина, и он уловил в ее голосе какие-то странные нотки, что не слышал доныне, и они ему категорически не понравились.

Несколько вечеров Марина никуда не выезжала, не желая сейчас видеть кого-либо из многочисленных знакомых. Она словно собиралась с силами перед встречей в свете с Сергеем, а в том, что теперь она непременно состоится, Марина ни на минуту не сомневалась. Она пыталась представить, что почувствует, когда увидит его танцующим с другой, тем паче, юной, красивой, свободной. Теперь она могла понять все отчаянье, что охватило в те дни Натали, когда любовь Марины и Загорского расцветала пышным цветом. Не заметить этого было просто невозможно, вот та и страдала, борясь за своего мужчину любыми методами, даже присылая анонимки.

Теперь эта роль была суждена Марине. Видеть любимого человека, слышать его голос и смех и знать, что никогда ей не суждено в открытую заявить о своей любви к нему. Лишь мучиться от ревности каждый раз, когда он взглянет на какое-нибудь красивое девичье личико, и тихо умирать от подозрений — не она ли это та, которая навсегда украдет его. Pauvrette Natalie [315]. Теперь Марина понимала ее муки как никогда ранее.

Спустя несколько дней в особняк Ворониных была доставлена бумага о расторжении брака Марины и Загорского.

— По доброй воле, — напомнил ей Анатоль и постучал пальцем по бумаге, лежавшей на столе у его руки.

И Марина, как обещала, пришла к нему на его половину тем же вечером.

Он ждал ее в кабинете, где сидел и пил бренди. Она подошла к нему поближе и, взяв из его рук бокал, не говоря ни слова, выпила остатки напитка до дна. Ее желудок обожгло горячим, закружилась немного голова, но она была рада своему состоянию, которое отвлекало ее от мыслей, что где-то там, в доме на набережной Фонтанки, ту же самую бумагу читает Сергей, что он догадывается, что именно сейчас будет происходить здесь, в этой спальне, и эти мысли рвут его душу на части.

Анатоль привел ее в спальню, снял капот и ночную рубашку. Провел руками по ее телу, мерцающему каким-то странным блеском в свете свечей, нежно касаясь губами и руками. А затем лег в постель, скинув с себя шлафрок.

— Теперь твоя очередь, — глухо проговорил он, и Марина сжалась, понимая, чего он ждет от нее. Но разве у нее был иной выбор? Она обещала подчиниться ему по доброй воле, и она сделала это.

Сначала было трудно, но затем вдруг разум сыграл с ней дурную шутку (или наоборот, облегчил ей ее участь?), обманул ее, заставив поверить, что у нее под руками тело Сергея. Она вдруг расслабилась, ее губы смело заскользили по его коже, заставляя тихо вздрагивать Анатоля от удовольствия при каждом прикосновении.

Марина вспомнила поцелуй Сергея, там, в салоне особняка Загорских. Такой глубокий, такой страстный… Ее тело словно ожило при этом воспоминании, и она полностью раскрылась этому мужчине, что сейчас принялся ласкать и целовать ее с удвоенной страстью, словно не веря ее отклику, которого он так долго ждал все эти годы.

Но потом, когда он положил ее на спину, заметил ее закрытые глаза и блаженную улыбку, осознание того, что, а вернее, кто сейчас мог быть в ее голове, резануло его острым ножом. Он вдруг схватил ее пальцами за подбородок и сжал его несильно, заставляя распахнуть глаза. И когда Марина открыла их, он тут же вошел в нее резко, с силой, словно закрепляя права на ее тело.

— Я! Это я в твоем теле! — прорычал он со злостью. Ему хотелось придушить ее, сделать ей больно, так же как она сейчас сделала ему. Но он не смог долее подогревать в себе эту злость, сейчас, когда под руками была ее нежная кожа, когда он чувствовал ее тепло, и вскоре злость сменилась нежностью.

После, когда они лежали в одной постели, но такие далекие друг от друга, Марина приподнялась на локте и легким извиняющимся жестом коснулась его плеча.

— Прости меня …

Анатоль ничего не ответил, даже не повернул к ней головы. Он был и зол, и расстроен одновременно. Ведь ему начинало казаться, что они смогут наладить отношения между собой, смогут опять выправить их пошатнувшийся брак. Ему казалось, что он сумеет восстановить и дружбу, в которой сейчас была большая трещина. Но если ему и удастся наладить дружеские отношения с Сержем, то как ему смочь вернуть то, чего не было — любовь его жены? И это причиняло ему сейчас такую боль, что хотелось плакать. «Я смогу», — все же упрямо решил он.

С той ночи Анатоль стал весьма пристально наблюдать за своей женой, отмечая каждый жест, каждый задумчивый взгляд, каждую мечтательную улыбку. Ему начинало казаться, что Марина всегда думает о том, другом, и это вгоняло его в бешенство. А когда они стали выезжать, его настроение катастрофически ухудшилось, опуская его в самую бездну отчаянья и злости.

В первый же вечер, когда чета Ворониных пересеклась с Сергеем, Анатоль готов был растерзать их обоих прямо тут же, в зале, на глазах у всех. Ему казалось, что все окружающие заметили какими взглядами, полными тоски и нежности, обменялись эти двое. Сначала Сергей держался от них подальше, не позволяя себе подойти к ним после холодного приветствия, которыми они обменялись при встрече, но позднее Анатоль, рассудив, что согласно поговорке лучше держаться поближе к нему, и сам подошел к нему, подзывая лакея, разносившего бокалы.

— Приятно удивлен увидеть тебя наконец в свете, — проговорил он, принимая с подноса два бокала, один из которых протянул своему визави. — Рад, что ты вернулся. Я не лукавлю, когда говорю тебе об этом.