В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 193

Иногда Марина вспоминала о ребенке, что рос в ее чреве и который надежно, самыми прочными узами из всех существующих привязал ее к Анатолю. Ах, если б не было этого дитя, насколько иначе могла сложиться ее судьба? И тут же одергивала себя — грешные мысли, грешные…

Она приехала в Петербург лишь к обеду четвертого дня, несмотря на то, что заставляла кучера гнать карету и днем, и ночью, рискуя свернуть себе шею в этой ужасной гонке. Разумеется, почтовую карету догнать ей не удалось, и она переступала порог особняка на Фонтанке с тягостным ощущением страха перед неизвестностью, что ждала ее за дверями этого дома.

Марина прошла сразу же в детскую, даже не смыв с себя дорожную пыль и не переменив платье, так ей хотелось увидеть Леночку, обнять ее, вдохнуть ее детский запах. Та играла на полу в кубики и колечки, что бросила тотчас, увидев мать в дверях:

— Petite maman! Petite maman! [389]

Марина опустилась на колени и крепко прижала к себе маленькое тельце дочери, что буквально захлебываясь словами, французскими и русскими, пыталась рассказать ей о том, что произошло за время отсутствия матери: маленькие котята убежали в сад, и дворня их долго разыскивала, но Dieu merci отыскали; Helen выучила несколько новых слов на французском и научилась делать глубокий реверанс (до этого момента ей это никак не удавалось); papa обещался приобрести для нее cheval [390].

— Cheval a bascule [391]? — с улыбкой уточнила Марина у дочери, но та только покачала головой и снова расцеловала мать в обе щеки и в лоб, погладила той волосы.

— Cheval, cheval, — повторила Леночка, и бонна поспешила уточнить, сделав небольшой книксен:

— Messier a declare le poney, madam [392].

Пони! Леночке только три года. Довольно рано, по мнению Марины, той садиться в седло. Она хотела так и заявить бонне, но, взглянув на нее, делающую очередной книксен, поняла, что может сейчас сказать это и Анатолю.

Марина выпустила дочь из объятий, поднялась на ноги и повернулась к супругу, что стоял сейчас в дверях детской и внимательно смотрел на нее. Бонна поспешила взять ладошку Леночки в свою руку и вывести ее в другую комнату, чтобы супруги могли без помех поприветствовать друг друга после разлуки.

— Vous voila [393], — проговорил Анатоль и положил ладони ей на плечи, пристально взглянул в глаза. Она смело встретила этот взгляд и не отвела своих глаз, стараясь изо всех сил выглядеть спокойной, когда внутри ее раздирали на части сомнения и страхи. — Ты воротилась раньше срока. Смею ли я надеяться, что ты соскучилась по нас с Леночкой?

— Je suis enceinte [394], — вдруг вырвалось у Марины помимо ее воли. Она внимательно всмотрелась в лицо Анатоля при этих словах. На его лице мелькнула радость и немного фальшивое удивление, и она поняла, что была права — он знал о ее тягости. Она слишком хорошо его изучила за прошедшие годы, чтобы он смог ее легко обмануть.

Анатоль притянул ее к себе и начал целовать в лоб, щеки, нос, тихо приговаривая «Bien-aime! Ma bien-aime! [395]». Марина стояла, не шевелясь в его руках, борясь с неожиданным желанием отстраниться от него, оттолкнуть его руки. Как можно принимать его ласки, когда она несколько дней назад была в объятиях другого мужчины, когда она была неверна ему? В ней возник порыв открыться ему в своей неверности, рассказать ему правду, но она подавила его, хотя и с большим трудом — кому станет легче, если правда откроется? Только опять все осложниться донельзя.

— Ты не представляешь, как я счастлив, моя милая, — прошептал Анатоль ей в ухо, обнимая ее крепко. — Это такая радость. О Господи, ребенок! Частичка тебя и меня, — он вдруг отстранился от нее, обеспокоенно взглянул в глаза. — Ты такая бледная, моя дорогая. Как твое здоровье?

— Я немного устала. Дорогой было дурно, — призналась Марина. — Позволь мне уйти к себе и отдохнуть.

— Ну, разумеется, милая, разумеется.

Отпуская ее, Анатоль приподнял ее лицо за подбородок и коснулся губами ее рта в легком поцелуе. Марина еле выдержала его сейчас, когда ее нервы были напряжены, словно натянутая струна. Она позволила поцелую немного затянуться, а потом быстро отстранилась от супруга с виноватым видом. «Прости», — прошептала она, потом быстро развернулась и ушла к себе в половину, где ее ждал сюрприз — Агнешка, ее милая, добрая Агнешка.

Увидев свою любимую няньку, Марина вдруг не сдержалась — кинулась в ее объятия и разрыдалась, не в силах более сдерживать эмоции. Она прижалась крепко-крепко к Агнешке, как в детстве, когда ей было плохо, и ласковые руки нянечки разгоняли ее боль, сводили на нет детские обиды и страхи. Вот и сейчас Агнешка сумела успокоить Марину, гладя ту по волосам и что-то шепча ей в ухо своим мягким певучим говором. Потом заставила ту снять платье, смыла мокрой тряпицей, дорожную пыль с ее лица и тела, и, напоив горячим ромашковым чаем, уложила в постель.

— Не уходи, — поймала няньку за руку Марина. — Останься, мы так давно не виделись. Я думала, свидимся только на день Петровой Матки [396], когда ворочусь в Завидово.

— Я таксама, — сказала Агнешка, пристраиваясь рядом с ней в постели, и, обнимая ту, положила голову Марины себе на грудь. — Але приехал чалавек от барина, загадал збираться у Пяцербурх. Мяуляу [397], барыне я потрэбна. И вось я туточки, моя касатка, подле тебя.

Марина прижалась к ней всем телом, чувствуя, как постепенно расслабляется тело, словно пружина напряженное в последние дни. И она рассказала Агнешке все, что произошло с момента, как они виделись в Завидово: как хотела уйти от супруга, и как тот ее удержал, про развод и про приходскую книгу, про то, как она по-прежнему живет душой только ради Сергея, а также про задуманный побег и ее отказ от него.

— У котки больш любови да кацяняты, чым у тваей маци, даруй мяне Госпадзе. Гэта ж трэба! Ад сцерва, даруй [398]мяне, милая мая. А ты, мая дзитятка... Ох и настрадалась ж ты, мая милая. И за што табе гэта? За якия грахи?

— Грехов-то у всех найдется довольно, вот и у меня также, — задумчиво сказала Марина в ответ. — И самый большой нынче у меня грех — прелюбодейство. Как мне теперь в глаза ему смотреть? Ведь я буду всякий раз думать о том, что было. Не смогу, Гнеша, не смогу!

— А ты змоги! — резко вдруг сказала Агнешка. — Каб усе бабы мужикам о своей непаслушнасци распавядали, то стольки сямей бы порушилася. А я табе скажу, не думай больш об том! Ды и суплеменне [399]хай не мучиць тебя больш, ни да чаго гэто. Не варта [400]ен твоих слез, вось табе мой сказ. Забудзь о своей вине перад им. Расплата яму по справах [401]яго!

Она проговорила это таким странным тоном, что Марина удивленно взглянула на нее, и няня поспешила спросить ее:

— Распавядала ты князю свайму про дачку? Открыла таямницу [402]свою? — когда Марина покачала головой, нянечка перекрестилась на образа. — Ох, даруй Госпадзе грахи наши цяжкие! Вось гэто грэх так грэх. Родную кровь бо разлучаем. Был выпадак [403]распавядать, а промолчала. Не даруе ен тебе гэтого, не даруе, — тут она вдруг очнулась от своих раздумий и заметила, что из глаз Марины снова покатились слезы. — Ой, ну, дурница я, дурница! Пра что гаворку веду? Ты лепш поспи, моя милая, стамилася, ведаешь, з дороги-то. Поспи, касатка. Нездарма кажуць, раница вечара мудренее.