В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 51

Загорский остановился в небольшом трактире в трех часах езды до уезда, к которому относилась Киреевка. Он снял комнату на два дня, за которые надеялся решить эту столь неожиданно возникшую проблему в его пользу.

Только в его пользу! Он не может быть проигравшим! Ни за что на свете!

В тот первый же день Загорский разослал несколько писем и с нетерпением ждал ответов на них. Именно от этих писем зависел исход его замысла. Он всей душой надеялся на положительные результаты. Только их он ждал.

На следующий день Загорский получил то, что так страстно желал — все участники, которым в его затее отводилась определенная роль, согласились принять участие в ней. К вечеру двое из них уже были у него в трактире. С остальными он надеялся встретиться на месте, найти и договориться о котором у него ушел почти весь минувший день.

— Ба, Загорский! — басил в его комнате Кулагин. — Не ожидал от вас подобного шага. Уж от кого угодно, но не от вас.

— Я такой же человек, как остальные, — отвечал тому князь, салютуя бокалом. — Я так же подвержен человеческим страстям.

Они пили всю ночь до утра — князь и два его товарища, Кулагин и Донцев. При мысли о том, что произойдет завтра днем, Загорскому хотелось захмелеть да так, чтобы языка не вязать, но вино почему-то не пьянило его. Страх, глодавший его душу, да оголенные нервы забирали весь хмель на себя.

Почему он так страшится завтрашнего дня? Он, сердце которого никогда ранее не дрогло ни в каких-либо сентиментальных ситуациях. Он, который ни во что не ставил чувства между мужчиной и женщиной, а узы меж ними считал вечным и тяжелым ярмом.

— Что ж, жребий брошен, — прошептал он, когда первые лучи солнца проникли сквозь оконное стекло.

Назад пути нет. Как бы ни вопила его совесть, Загорский сделает то, что запланировал, не будь он Сергеем Загорским, главным шалопаем из всех гвардейских шалопаев.

— Для тебя, дед, — отсалютовал князь в сторону окна и с силой бросил бокал об пол, перепугав еще толком не проснувшихся товарищей. И глядя на многочисленные осколки стекла, привычно улыбнулся им уголком рта. — На счастье, господа!

И вот теперь, он стоит тут, у этой деревянной церквушки, а его руки дрожат так, как не дрожали во время того боя с горцами, за который он получил своего «Георгия».

— Барин, уж насилу вас нашел, — к Загорскому спешил со всех ног его верный Степан, ведя на поводу его славного вороного. — Был в трахтире, но там отправили сюда. Сказали, вы в церковь поехали…

Загорский молча смотрел, как его денщик спешивается и быстрым движением крестится, повернувшись лицом к куполам церквушки. Затем тот обернулся к князю:

— Пошто мы тут? Служба-то давно кончилась. Когда в путь-то двинемся, барин? Ведь накажут же.. ой, накажут…

— Не стони, Степан, — с улыбкой проговорил Кулагин, поедая очередное подобие яблока. — Лучше поздравь барина. Твой барин нынче венчается. Разумеется, при условии, что дама будет согласна.

Степан взглянул опасливо на Загорского:

— Как же это, барин? Без благословения под венец? Как же?

Загорский взглянул на него тем самым взглядом, что ранее сразу же остановил бы Степана и заставил его замолчать, но фигура в сутане, появившаяся на крыльце церкви, ошеломила его:

— Это как же… Это же… Барин, вы же…Так же нельзя. Не по-людски это…

— Цыц! — шикнул на него Загорский. Он вдруг замер и посмотрел на приближающуюся к ним по дороге коляску. — Умолкни, и чтобы я тебя не слышал более!

Из остановившейся в небольшом отдалении от церковной ограды вышли трое: мужчина и две женщины. Пристальное внимание Загорского было приковано лишь к одной из них — стройной блондинке в легком летнем платье, придерживающую одной рукой шляпку, оглядывающуюся вокруг.

— Барышня Ольховская… — каким-то странным тоном произнес Степан, заметив новоприбывших, то ли с горечью, то ли с недоумением в голосе.

Это действительно была Марина. Она приехала сюда вместе с Арсеньевыми и сейчас с удивлением оглядывалась, силясь понять, почему они приехали на прогулку именно в это место, к этой деревянной церквушке, стоявшей в небольшом отдалении от них в окружении диких яблонь и колючего кустарника боярышника.

Под действием успокоительных капель Марина проспала давеча целые сутки. Из-за этого наутро этого дня она поднялась довольно рано, едва успело взойти солнце.

— Ах, сердэнько мое, — суетилась вокруг нее нянечка, подавая ей в постель поднос с завтраком. — Как же долгонько ты почивала. Целый день. Я уж беспокоиться стала, здорова ли ты, нет ли жара.

— Все хорошо, Гнеша, — успокоила ее Марина. — Я просто устала за последние дни. К тому же в деревне у меня всегда крепкий и долгий сон.

— Ну, на то и деревня, — согласилась с ней нянюшка. — Не то, что Петербурх. Одна пылища да духота и вонь. Да, милочка моя, запамятовала совсем — Юлия Лексеевна просили сообщить, когда встанешь ты.

— Зачем? — удивилась Марина. Вроде бы не было запланировано у них на это воскресенье ни поездок, ни прогулок никаких. К чему это она понадобилась Юленьке да еще с самого утра?

— А я почем знаю? — удивилась Агнешка. — Мне велено сообщить, а уж зачем, то только она ведает да Боженька.

Вскоре Марина узнала причину, по которой ее хотела видеть поутру подруга. Та вошла в ее комнату сразу же, как ей передала одна из дворовых девок, что Марина уже проснулась и завтракает у себя.

— С добрым утром, соня, — улыбнулась Юленька подруге и опустилась на край кровати. — Так всю жизнь проспать можно.

— Да что уж тебе, — отмахнулась Марина, отпивая из чашки горячий ароматный чай, настоянный на ромашке (для спокойных нерхвов, как сказала Гнеша). — Скажешь тоже — всю жизнь.

— Ну, всю не всю, а главное событие точно можно пропустить, — загадочно улыбнулась подруга. Затем она взяла с тарелки Марины сдобу и с явным удовольствием укусила кусок. — Собирайся, ma cherie. Мой супруг запланировал для нас нынче прогулку, причем далеко — в соседний уезд.

— Зачем? — удивилась Марина. — Едем кому-то в гости?

— Можно сказать и так, — улыбнулась Жюли. — Собирайся, милая. Да поскорее.

Она поднялась и прошла к платьям Марины, висевшим на ширме. Немного подумав, она извлекла из этого вороха кисеи и батиста одно — белое с ворохом кружев по вороту.

— Надень нынче вот это, — Юленька передала платье Агнешке. — Оно всегда мне нравилось. Ты в нем такая юная, такая хорошенькая. Словно дева из наших наилюбимейших романов.

Она снова улыбнулась своим мыслям, затем повернулась к подруге.

— У тебя час на сборы, ma cherie. Путь неблизкий. Хотелось бы тронуться до жары.

Почти весь путь до этой церквушки в коляске Арсеньевых сохранялось напряженное молчание. Марина явственно осязала неким шестым чувством, что происходит что-то, участницей чего она непосредственно является, но угадать, что именно так и не могла, как не ломала голову.

Арсеньев был явно не в духе. Он то и дело косился на Марину, потом словно собирался ей сказать пару слов, но, натолкнувшись на взгляд Юленьки, отворачивался и смотрел на поля и луга, которые они проезжали. Его супруга напротив то и дело кривила губы, словно ей очень хотелось во весь рот улыбнуться, но она стеснялась окружающих и сдерживала себя. Марина не могла понять причину их столь странного поведения, как ни силилась ее угадать.

— Марина Александровна, — вдруг нарушил молчание Арсеньев, вырвав Марину из ее раздумий. — Я заранее прошу у вас прощения, что мы подстроили это… это действо. Жюли заверила меня, что мы просто обязаны сделать это, помочь вам, вашему счастию…

Павел внезапно подошел к недоумевающей девушке и взял в свои руки ее ладонь.

— Если вам не по душе будет то, что вы сейчас увидите… то, что вам предложат, вы тотчас подадите мне знак, и я увезу вас отсюда, невзирая ни что и ни на кого. Я даю вам слово. Один только знак, и мы покинем это место.

Растерянная Марина кивнула в ответ. Она перевела взгляд на Жюли, в надежде понять в ее глазах, что происходит здесь в данный момент, но та напряженно смотрела в сторону церкви, так сильно стиснув ручку кружевного ридикюля, что у нее побелели костяшки пальцев.