Муж объелся груш - Веденская Татьяна. Страница 10

– О чем думаешь? – спросила она. – А знаешь, я ведь даже рада, что так все получилось. Как-то мы с тобой в последнее время редко встречаемся. Алтуфьево – это же другой свет.

– Не так уж и далеко, – ради справедливости ответила я.

– Да, но сколько раз мы виделись за последнее время? Вспомни хорошенько. Ни разу!

– Это все ребенок.

– Ни черта, – возмутилась она так, что даже села на горячей лавочке. – Ты даже не звонила, а если я звонила тебе, у тебя никогда не было времени поговорить. И не потому, что ребенок. Ребенок, в конце концов, еще только год как родился. Не-ет, стоило мне позвонить, как тебя тут же куда-то там тянул ОН. И в гости он тебя не пускал.

– Я не хочу о нем сейчас.

– Нет, я просто говорю: он сделал все, чтобы мы не общались.

– Зато теперь можем общаться сколько хочешь, – отрезала я и вышла из сауны.

Люська бросилась вслед за мной с уговорами и прочим вздором. Я не стала возражать, чтобы не расстраивать ее, я вообще не очень люблю расстраивать людей. Так что мы проделали все, что было у нее там, в ее этом восстановительном списке. Маски, обтирания друг друга какими-то пахучими кремами, пили травяной чай в баре. Засиделись чуть ли не до самого вечера. Люся всю дорогу рассказывала мне, какие передо мной откроются перспективы, если только я приложу хоть чуть-чуть усилий и возьмусь за себя.

– Ты же молодая, красивая. Он же должен быть у твоих ног!

– Да уж, красивая, – хмыкала я. На меня из зеркала смотрела толстоватая, круглая, красного цвета девушка с тусклыми серыми волосами. Коротконогая к тому же. Красота неземная.

– Дура ты, Маруська, – вздохнула Люся и повела нас одеваться. Впрочем, все это было хорошо и даже прекрасно. Люська подвезла меня домой, так что я даже не успела не заметить довольно сильного зимнего морозца. Я сбросила пальто и, румяная, улыбающаяся, пробежала в кухню.

– Есть хочу – умираю, – потерла руки я.

Мама, с беспокойством осмотревшая меня с ног до головы, обратила внимание на явные признаки оздоровительных процедур и успокоилась.

– Подожди, не хватай куски. Ну, тебе понравилось?

– Что понравилось?

– Как что? Клуб этот? Что там, женщины хоть отдельно?

– Мам, конечно же, отдельно, – возмутилась я. – Там сауна в раздевалке, даже две. Одна такая деревянная, а другая турецкая, шипит.

– Как это шипит? – удивилась мама.

– Не знаю. Шипит, и пар идет. И так классно, – поделилась я, все-таки выхватив кусок курицы из сковородки.

– Значит, хорошо. Ладно, знаешь, мы тут с папой подумали, что, если это тебе на пользу, мы хотим тоже тебе такую карту подарить, – выдала на-гора мама. В кухню влезла возмущенная Нинка.

– Как это ей карту? С чего? А мне?

– А тэбэ пусть муж покупает, – раздалось из коридора. Папа, оказывается, тоже незримо присутствовал при беседе.

– Это нечестно! – злобилась сестрица. – Что, если меня муж не бросил, мне и в сауне не надо лежать?

– Тебе надо работу найти. Вениамин все равно в садик ходит, – фыркнула мама. – Тебе следует меньше дома сидеть.

– Ты же знаешь, как сейчас трудно с работой. И вообще, вы только ко мне придираетесь, а Машке – только любовь и респект, – выдала она, краснея от ярости.

– Что? – из коридора переспросил папа. – Что ты сказала?

– Ничего! – гаркнула Нина и убежала в свою комнату, гордо хлопнув дверью.

Папа, растерянный и обескураженный, зашел на кухню и смущенно посмотрел на маму.

– Я только нэ понял, что это – рэспэк? Это слэнг?

– Это ерунда, – отмахнулась мама. – Не забивай себе голову, Асланчик. Так что, съездишь в клуб этот? Как он называется?

– Мам?! – попыталась встрять я.

– Ладно, я у Людмилы узнаю. Может, она нам какую-то скидку там устроит?

– Мам! – крикнула я.

– Ну что? Возьми себе еще курицы, ладно.

– Ты не покупай мне никакую карту. Ок? – еще раз попыталась достучаться до нее я.

– Почему? – опешила она. Я устало опустилась на стул. Хотелось спать или хотя бы просто скрыться от всех этих проблем.

– Какой, мам, клуб? Как я буду из Алтуфьева в клуб этот Люськин ездить?

– Из Алтуфьева? Вы что, надумали опять сойтись?

– Мам, я решила сделать эту экспертизу.

– Дочь!

– Ну что дочь? Ты считаешь, будет лучше мне с ребенком тут у вас на руках повиснуть? Ты думаешь, что сауна может сделать меня счастливой? Я люблю Дениса. Я хочу его вернуть. Если для этого надо сделать сто тысяч экспертиз, я сделаю. Если он не верит мне так, я докажу ему официально. Мам, все будет хорошо, понимаешь?

– Хорошо? – подняла бровь она.

– Ну… по крайней мере, ты мне скажи, может, знаешь, где ее можно сделать, эту экспертизу?

– Эх, Маруся, – вздохнула мама, но больше давить на меня не стала.

Видимо, еще помнила, как все прошлые недели я сидела, тупо глядя в окно, и принимала успокоительные таблетки. И как ревела, когда думала, что меня никто не видит. Вернее, не думала я так, конечно, но ревела все равно. Не представляла я себе жизни без Дениса, что я без него? Кто я, пустая маменькина дочка, ничего не знающая решительно ни о чем. Скучная особа, честное слово!

Оказалось, что с экспертизой возникали определенные трудности. Собственно, с самой экспертизой как таковой все оказалось решительно просто. Папа, поохав и повозмущавшись, созвонился с каким-то своим знакомым и узнал, что и как нужно делать, чтобы доказать Денису чистоту моих помыслов и Сонькиной биографии. Следовало приехать вместе с жаждущим правды супругом на метро «Алексеевская», сдать кровь и подождать две недели – вот и вся проблема. Сложности начинались дальше. Во-первых, тест этот оказался не бесплатным, причем совсем. Стоимость его была вполне соотносима с полугодовым членством в том же Люськином клубе. У меня таких денег не имелось, вернее, будем говорить прямо, у меня их вообще никаких не было, я служила приложением к Соне: кто подберет, тот и финансирует. В данном случае мой папа, который наотрез отказался платить за это мероприятие.

– Ты что, не понимаешь, это же он все затеял! Он пытался опорочить твое имя, он должен бегом побежать и заплатить. А я и так еле сдерживаюсь! – кипел папа. В этом месте начиналась вторая сложность. Денис при слове «деньги» тоже как-то начинал скучать и делать грустное лицо. Об этом всем мне поведала свекровь, которая тоже не проявляла желания финансировать сию глупую и бессмысленную процедуру.

– Ты понимаешь, Машенька, я и так знаю, что внучечка моя. Я каждый вечер ему долдоню. Подумаешь, глазки голубые. Может, правда в тебя. Зачем деньги-то тратить? – жаловалась она, ссылаясь на жидковатую пенсию, паразита Лужкова и общую тяжесть пенсионной жизни.

– Так что же делать? – удивлялась я. – Он что, не хочет узнать правду?

– У него сейчас очень непростой период. С работой проблемы, могут уволить. Он и без того ходит сам не свой, – жаловалась та, потрясая меня до глубины души.

– То есть, а у меня что – период легкий? Легонький? Может, мне кредит взять, чтобы этот чертов анализ оплатить? – закричала я, после чего свекровь сказала, что мне надо явно принять одну из своих волшебных синеньких таблеток, что я явно слишком нервничаю и это может плохо сказаться на ребенке.

– Но поскольку неизвестно, ваш он или не ваш, какое это имеет значение? – усмехнулась я. На этой веселой ноте свекровь трубку все-таки бросила, чем немало порадовала меня, ибо почему-то она с ее вкрадчивым голосом стала меня бесить. Однако разговор наш не прошел бесследно, на следующий день мне позвонил сам Денис и строгим, сухим голосом спросил, зачем я довожу до инфаркта его мать. Однако от того факта, что впервые за месяц он сам – сам! – мне позвонил, я чуть не упала со стула, на котором кормила Софью.

– Я ничего такого не сказала, – моментально уточнила я, – Денис.

– Знаешь, я уж не буду выяснять, что ты ей наговорила. От тебя любого можно ожидать, ты к моей маме всегда относилась ужасно, но то, что я ее вчера валидолом отпаивал, – это, знаешь ли, перебор. Чего ты хочешь, Маша?