Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы - Гэблдон Диана. Страница 30

Кворри хмыкнул, засовывая ногу в сапог, притопнул каблуком и встал.

— Заключенные слушаются его беспрекословно. А вот отдавать им приказы без его посредничества — все равно что разговаривать с камнями во дворе. Вы когда–нибудь имели дело с шотландцами? Ну конечно, вы сражались с ними при Куллодене с полком вашего брата, верно?

Кворри хлопнул себя по лбу, изображая забывчивость.

Черт бы его побрал! Все–таки он слышал эту историю!

— Тогда вы имеете представление о наших подопечных. Назвать их упрямцами — значит ничего не сказать. — Кворри махнул рукой, словно отметая весь контингент непокорных шотландцев. — Из чего следует, — он выдержал паузу, смакуя удовольствие, — что вам потребуется расположение Фрэзера или, по крайней мере, его готовность к сотрудничеству. Мне, например, случалось приглашать его к ужину и обсуждать с ним текущие дела за столом. Это весьма способствовало успешному решению многих вопросов. Вы можете опробовать ту же тактику.

— Пожалуй, можно.

Тон Грея оставался невозмутимым, хотя руки непроизвольно сжимались в кулаки. Черта с два он будет ужинать с Джеймсом Фрэзером!

— Он образованный человек, — продолжил Кворри с искоркой злорадства в глазах. — Беседовать с ним гораздо интереснее, чем с нашими офицерами. К тому же он играет в шахматы. Вы ведь играете время от времени?

— Время от времени.

Грей чуть ли не задыхался от злости. И когда наконец этот глупец закончит болтать и уберется отсюда?

— Ну что ж, оставляю все это на вас.

Словно угадав невысказанное желание Грея, полковник решительно нахлобучил парик, снял с крючка у двери плащ, широким, картинным взмахом накинул его на плечи и уже двинулся к выходу со шляпой в руке, но обернулся.

— И вот что еще. Если будете ужинать с Фрэзером с глазу на глаз, не поворачивайтесь к нему спиной.

Эти слова были сказаны без недавней дразнящей ухмылки, и Грей понял, что предостережение сделано всерьез.

— Я без шуток, — заявил Кворри. — Он в оковах, но задушить человека цепями ничего не стоит. Особенно такому здоровенному малому, как этот Фрэзер.

— Я знаю.

Грей в ярости почувствовал, как к его щекам прихлынула кровь, и, чтобы скрыть это, развернулся, дав холодному воздуху из приоткрытого окна обвеять лицо.

— Но полагаю, — продолжил он, не поворачиваясь к собеседнику, словно беседовал с мокрыми камнями внизу, — если этот мятежник так умен и образован, как вы говорите, вряд ли он станет нападать на меня в моей собственной резиденции на территории тюремного замка. Зачем ему это делать?

Кворри не ответил, а когда Грей повернулся, то увидел, что полковник смотрит на него без намека на юмор или ехидство.

— Ум, образованность — это, конечно, важно, но это не все, — медленно произнес Кворри. — Есть многое другое, не менее значимое. Вы–то молоды и, наверное, не видели ненависть и отчаяние на близком расстоянии. А за последние десять лет в Шотландии накопилось много и того и другого.

Он наклонил голову, оглядывая нового коменданта Ардсмура с выигрышной позиции — с высоты своего пятнадцатилетнего старшинства.

Майор Грей был молод, на вид не более двадцати шести лет, а благодаря прекрасному цвету лица и девичьим ресницам выглядел даже моложе. К тому же он был на пару дюймов ниже среднего роста и имел хрупкое телосложение. Из–за чего, возможно, сейчас выпрямился как штык.

— Я в курсе всего этого, полковник, — произнес молодой офицер, стараясь не выказывать никаких чувств.

Пусть Кворри, как и сам Грей, был не более чем младшим сыном в хорошей семье, старшинство полковника по званию и выслуге заставляло собеседника держать себя в руках.

— Надеюсь, — сказал Кворри, вперив в него светло–карие глаза. Резким движением полковник нахлобучил шляпу, коснулся щеки, где темная полоска шрама разрезала поперек красную кожу — напоминание о скандальной дуэли, из–за которой его сослали в Ардсмур, — и добавил:

— Одному богу известно, Грей, что вы натворили такого, из–за чего вас спровадили в эту дыру. Надеюсь, вы сами знаете, чем заслужили это. Удачи вам!

И он, взмахнув на прощание синим плащом, ушел.

— Черт знакомый лучше черта незнакомого, — сказал Мардо Линдси, хмуро качая головой. — Красавчик Гарри был не так уж плох.

— Точно, — подтвердил Кении Лесли. — Да ведь ты уже был здесь, когда он прибыл, верно? Он был куда лучше, чем этот говнюк Богл.

— Ну–у, — протянул Мардо с недоуменным видом. — Не темни, парень, к чему ты это клонишь?

— Да к тому, что если Красавчик и вправду был лучше Богла, — терпеливо пояснил Лесли, — тогда он был чертом незнакомым, а Богл — чертом знакомым. Но Красавчик точно был лучше, вот и получается, что ты не прав.

— Я? — Мардо, безнадежно сбитый с толку этими рассуждениями, хмуро уставился на Лесли. — Нет, я прав!

— Еще как не прав! — с горячностью возразил Лесли. — И вообще, в толк не возьму, зачем ты без конца споришь, если все равно вечно ошибаешься?

— Я не спорю! — возмутился Мардо. — Ты специально ко мне цепляешься и все переиначиваешь шиворот–навыворот.

— Только потому, что ты не прав, парень, — уверенно заявил Лесли. — Если бы ты был прав, я бы тебе и слова не сказал.

— Не был я не прав! По крайней мере я так не думаю, — пробормотал Мардо, уже не помнивший, что именно говорил поначалу. Он повернулся к большой фигуре, сидевшей в углу, — Макдью, я был не прав?

Рослый человек потянулся, отчего его оковы тихо звякнули, и рассмеялся.

— Нет, Мардо, сказать, что ты так уж не прав, нельзя. Но и правым тебя назвать пока тоже трудно. До тех пор, пока мы не выясним, каков этот незнакомый черт на деле.

Увидев, как Лесли сдвигает брови, готовясь к дальнейшему спору, он возвысил голос, обращаясь ко всем, кто находился в помещении:

— Кто–нибудь уже видел нового коменданта? Джонсон? Мактавиш?

— Я видел! — выкрикнул Хейс и с удовольствием протиснулся вперед, чтобы погреть руки у огня.

В большой камере имелся только один очаг, разместиться возле которого могли шестеро. Остальным сорока узникам приходилось дрожать от холода и жаться друг к другу.

Существовало принятое по общему согласию правило: рассказчик чего–нибудь интересного или певец может получить место у очага на время своего выступления. Макдью сказал, что это исконное право барда; дескать, когда в старину барды приходили в замки, лэрды оказывали им особый почет: усаживали в теплое место и щедро угощали. О лишней еде или питье здесь не приходилось и мечтать, но теплое местечко имелось.

Хейс расслабился, протянул руки к теплу, и на его физиономии расплылась блаженная улыбка, но толчки с обеих сторон заставили его открыть глаза и начать рассказ.

— Я увидел его, когда он вышел из своей кареты, а потом еще раз, когда я принес блюдо со сластями с кухни. Они с Красавчиком Гарри в это время чесали языки. — Хейс нахмурил лоб, сосредоточиваясь. — У него светлые волосы, длинные желтые локоны, перевязанные голубой лентой. А еще у него большие глаза и длинные ресницы, как у девушки.

Хейс игриво состроил глазки слушателям, похлопав совсем не девичьими ресницами, и, награжденный дружным смехом, продолжил рассказывать о наряде нового начальника («разодет, что твой лорд!»), его слуге («из этих болванов англичан, с таким выговором, ровно у него язык сгорел») и о том, что он успел услышать.

— Он говорит резко и быстро, как будто всему знает верную цену, — усмехнулся Хейс, с сомнением покачав головой. — Но это самоуверенность от молодости. Парень молод, а по виду и вовсе сосунок, хотя, ручаюсь, он старше, чем выглядит.

— Ага, хлипкий парень, меньше малыша Энгюса, — вставил Бэйрд, кивнув в сторону Энгюса Маккензи, который с удивлением посмотрел на себя.

В двенадцать лет Энгюс вместе с отцом сражался при Куллодене, к нынешнему времени почти половину своей жизни провел в Ардсмуре и вследствие скудного тюремного питания так и не подрос.

— Ну да, — подтвердил Хейс, — зато держит себя фу–ты ну–ты как важно: плечи развернуты и сам будто аршин проглотил.