Магия мозга и лабиринты жизни - Бехтерева Наталья Петровна. Страница 20

Так и слышишь: а не сговорились ли испытатель с испытуемыми, а не шептал ли он им что-нибудь? Для того чтобы поверить в происходящее, надо было видеть, это теряется при рассказе. И то, что происходило далее у нас в клинике, – тоже. Добровольцы на сеансе – люди, зачастую не слишком эмоционально сбалансированные личности. Мои сотрудники видели их далее в клинике, объективно регистрировали у них динамику физиологических и нейрохимических показателей. Кроме упомянутых испытуемых сеансам психотерапии, уже с лечебной целью, подвергались больные с органическими заболеваниями нервной системы. Внушение, в данном случае словесное, могло делать на несколько часов и более практически здоровыми больных с тяжелым паркинсонизмом! Тех, у которых снять симптомы лекарственной терапией не удавалось.

Нет, я не защищаю и не хочу оправдывать этого психотерапевта. Врач должен всегда оставаться врачом, чего, к сожалению, в этом случае нет. Я защищаю факт, который так легко опровергается видящими и не видящими его. Но с такого рода ситуациями по другим поводам я встречалась, и они приводятся в настоящей работе.

Какое чудное яблоко упало в саду Ньютона! Ведь падали же они бесконечно и в других садах и странах – яблоки должны падать. Но Ньютон увидел за яблоками событие, закономерность… И яблоко превратилось в чудо – превратилось вместе с решением Ньютона. Если бы они, яблоки, не падали так часто!.. Уж очень простенькое событие – падающее яблоко, здесь и шарлатанам негде найти экологическую нишу.

А что вообще с чудесами? Неистребимая вера человечества в чудеса и таинственные явления может расцениваться как детская погоня за мечтой, синей птицей Метерлинка. А может быть – и как стремление человека и человечества понять мир во всей его действительной полноте, во всем его удивительном многообразии!

Проясняется тайна Бермудского треугольника, и он, еще не потеряв полностью оболочки тайны, потихоньку переходит в ряд материальных явлений. С большим трудом удалось В. Касаткину издать свою книгу о сновидениях, многие из которых можно было расценивать как вещие, но которые по своему генезису были жестко детерминированы процессами, нередко не осознаваемыми в бодрствующем состоянии организма. Книга выдержала второе издание и переведена на другие языки. Но до этого Касаткин долго боролся за свою вполне материалистическую концепцию этих идеальных явлений. А что, если человек видит во сне с точностью до деталей и лиц события, отдаленные от сна будущими днями и неделями? Что, если не стадионный волшебник ведет диалоге мыслями собеседника? Не всегда, но раза два-три в жизни, встретив собеседника в особом состоянии сознания или сам находясь в нем. Да полно, всего этого не бывает, это все кажется, кажется, подгоняется, всему этому можно найти вполне материалистическое объяснение – слышится голос скептиков. Да и сколько «алхимиков» вокруг каждого честного факта, сколько шарлатанов! Поневоле поймешь скептиков.

И все-таки… Мы сейчас уже не у подножия вершины по имени «Мозг человека». Мы идем по склонам этого Эвереста. Но чтобы подняться на вершину, нужно не иметь коридора колючей проволоки – в жизни и обожествленной философии – в работе. Какой бы то ни было!

Кто выполнит эту программу – я или уже не я, – имеет только субъективное значение. И даже если не я, вряд ли стратегия познания будет сильно меняться. Ну, а тактика, конечно, должна быть динамичной в любом случае, ибо наука тем и отличается от реализации ее решений, что самые лучшие гипотезы все же не могут быть детальными схемами. Поход в неизвестное имеет свои особенности, свои законы…

Опыт в области физиологии мозга человека накапливался нами около пятидесяти лет. Здесь использован опыт последних (!) почти сорока лет, когда внимание было сосредоточено на изучении фундаментальных механизмов мозга и их значения для клиники.

Большинство данных, которые легли в основу представленных размышлений, было получено по ходу диагностики и лечения больных с болезнями нервной системы методом долгосрочных вживленных электродов, т.е. в условиях прямого долгосрочного контакта с мозгом. Области для введения электродов выбирались на основе клинических предположений, связанных с характером заболевания. Лечению и диагностике подвергались разные больные, и поэтому электроды соответственно также вводились в разные области (зоны) мозга. Электроды вводились в различные ядра таламуса, стриопаллидарной системы, верхних отделов ствола, в структуры медиобазальных отделов височной доли, в область перегородки, поясной извилины и, наконец, в различные зоны конвекситальной коры. Введение электродов в глубокие структуры мозга осуществлялось с помощью стереотаксического метода, созданного А.Д. Аничковым с сотрудниками и обеспечивающего практически предельно точное попадание в заданные цели. Предварительные и дальнейшие расчеты проводились с помощью компьютера, отсюда и лабораторное название этого стереотаксиса – компьютерный стереотаксис.

Электроды монтировались из 98%-ной золотой проволоки диаметром около 100 микрон в пучки по 6–10 электродов лесенкой – так, что каждый последующий электрод оканчивался выше предыдущего на 2 или 3 мм. Электроды были изолированы нейтральным пластиком – фторопластом-2 – на всем протяжении, кроме активной поверхности. Активная поверхность электродов варьировала от 0,1 до 0,01 мм 2, изредка, в соответствии с задачами диагностики и лечения, выходя за эти пределы.

С помощью этих электродов регистрировались все возможные физиологические показатели жизнедеятельности мозга, в том числе и различные показатели с одного и того же электрода, что оказалось возможным благодаря применению полиэлектронейрографа, созданного нашими сотрудниками С.Г. Данько и Ю.Л. Каминским. На сегодня это все еще лучшая возможность для данных целей, для многоканальной записи физиологических процессов мозга и разных показателей с каждого из введенных электродов. В чем прелесть такой возможности, или, проще говоря, зачем это нужно? Дело в том, что доказательства взаимосвязи и взаимозависимости различных биоэлектрических процессов являлись обычно более косвенными и базировались на записях, например, двух видов активности с двух близко расположенных электродов. Получаемые данные были противоречивы: в одном состоянии мозга зависимость улавливалась, в другом – исчезала. Сейчас, с использованием полиэлектронейрографии, такая амбивалентность этих данных не вызывает удивления. Дело в том, что в обычном активном, бодрствующем состоянии физиологическая динамика в мозге очень дробная. На расстоянии в 2 мм (разрешающая способность пучков электродов) регистрируется совершенно различная активность. В некоторых фазах сна, иногда даже в состоянии очень спокойного бодрствования, релаксации, дробность может уменьшаться, мозг как бы начинает оперировать большими блоками – во всяком случае, по показателям электроэнцефалограммы и сверхмедленных физиологических процессов. В этих-то условиях и была ранее показана зависимость, например, разрядов нейронов от фаз электроэнцефалограммы. В наших исследованиях, естественно с применением гораздо меньших усилий, была показана зависимость импульсной активности нейронов от различных видов сверхмедленных физиологических процессов. Эти данные приводятся нами в статьях и монографиях.

Основой того, о чем рассказано в этой книге, явилась, однако, не просто регистрация различных физиологических процессов из разных зон мозга, а регистрация наиболее адекватных задаче процессов или их сочетаний при реализации изучаемой задачи. Такого рода рабочие комплексы легко выбирались тогда, когда была проведена определенная исследовательская работа с тем, что мы называем сейчас комплексным методом исследования мозга, включающим в себя регистрацию всех возможных физиологических процессов организма во время реализации различных функциональных проб и при электрических воздействиях через вживленные электроды.