Ангел севера - Клейпас Лиза. Страница 3

1870 год

– Говорят, ты ведьма. – Надзиратель вошел в полутемную камеру и закрыл за собой дверь. – Говорят, ты можешь читать мысли. – Из его горла вырвался грубый и наглый смешок. – Ну-ка, о чем я сейчас думаю? Можешь мне сказать?

Тася упорно не поднимала головы. У нее даже шея заболела от напряжения. Самым отвратительным в ее заключении были появления Семки Блудова. Этого мерзкого типа, который расхаживал по тюрьме с таким важным видом, словно еле сходившийся на толстом брюхе мундир мог ввести кого-то в заблуждение насчет его важности. Он не смел прикоснуться к ней… Пока… Но с каждым днем становился все наглее.

Она сидела, сжавшись, на соломенном тюфяке в углу и кожей ощущала, как он ее разглядывает. Три месяца заключения, она прекрасно это понимала, не могли не сказаться на ее внешности. Всегда стройная, сейчас она выглядела просто изможденной. Смугловатая, цвета слоновой кости, кожа приобрела меловой оттенок, и это только подчеркивали тяжелые черные косы.

Стражник приблизился.

– Сегодня ночью мы будем одни, – пробормотал он. – Погляди на меня. Видишь, что тебя ждет?

Я постараюсь, чтобы твоя последняя ночь запомнилась надолго.

На рябом лице Семки блуждала похотливая ухмылка. Не отрывая глаз от заключенной, он теребил ширинку своих мешковатых брюк, возбуждая себя. Медленно повернув голову, Тася стала пристально смотреть на него. Она старалась сосредоточить на его лице немигающий взгляд. Ее холодные, светлые, серо-голубые, как невская вода зимой, глубоко посаженные глаза со слегка приподнятыми вверх уголками говорили о примеси татарской крови. Многие суеверные люди боялись взгляда ее глаз – они страшились, что она украдет их душу. Все русские – от последнего крестьянина до царя – с недоверием относились к необычному.

Этот охранник был похож на многих других. Улыбка сползла с его лица, вздыбившаяся под брюками плоть резко опала, липкий пот выступил на лбу. Тася продолжала в упор смотреть на него. Блудов в ужасе попятился и стал креститься:

– Ведьма! Правду люди говорят: тебя не вешать надо, а сжечь и пепел развеять.

– Убирайся прочь! – низким голосом проговорила она.

Едва он успел сделать шаг к двери, как в дверь камеры стали стучать. Тася услышала голос своей старой няньки Варвары, требовавшей, чтобы ее впустили. Выдержка чуть было не оставила Тасю, когда она увидела свою преданную служанку. Варвара заметно постарела за время тяжких испытаний последних месяцев, и Тасе трудно было без слез смотреть на ее убитое горем лицо.

Растянув губы в усмешке, Блудов впустил служанку и ушел, бормоча на ходу:

– Мерзкая ведьма, черная душа…

Полная фигура Варвары была закутана в серое, голову покрывала шаль с вышитыми крестами, которые должны были отпугивать злых духов. Переступив порог полутемной камеры, Варвара рванулась к девушке:

– Ох, моя Тасенька! – Голос старухи дрогнул, когда она увидела кандалы на ногах девушки. – Видеть тебя такой…

– Со мной все хорошо, – тихо промолвила Тася и крепко стиснула руки Варвары, стремясь успокоить старушку. – Все это кажется мне каким-то нереальным. Словно в страшном сне. – Мрачная улыбка скривила ее губы. – Я все жду, что он кончится, а конца все нет и нет. Иди сюда, посиди со мной.

Варвара промокнула глаза кончиками головного платка.

– Почему Господь допустил это?

Тася покачала головой:

– Не знаю, почему так случилось. Но на все воля Божья, и мы должны ей покориться.

– Многое довелось мне в жизни пережить, но этого…, не могу!

Тася ласково обняла ее:

– Варварушка, у нас мало времени. Скажи, отнесла ты письмо дяде Кириллу?

– Отдала ему прямо в руки, как ты мне велела. Я стояла рядом, пока он читал, а потом он поднес письмо к пламени свечи и держал, пока оно не обратилось в пепел. Затем он заплакал и сказал: «Передай моей милой племяннице, что я не подведу ее. Клянусь в этом памятью ее отца, моего возлюбленного брата Ивана…»

– Я знала, что дядя Кирилл мне поможет. Варварушка… а как насчет того, другого, о чем я тебя просила?

Служанка медленно полезла в квадратный вязаный кисет, висевший на перевязи у нее под грудью, и достала оттуда крохотный стеклянный пузырек.

Тася взяла его и стала наклонять в разные стороны так, что черная жидкость медленно заколыхалась, отливая маслянистым блеском. Она задумалась, сможет ли заставить себя выпить это зелье.

– Не позволяй им хоронить меня, – проговорила она с отрешенным видом. – Если я проснусь, не хочу очнуться в гробу.

– Бедное мое дитя! А если это слишком много, слишком сильно? Что, если оно убьет тебя?

Тася продолжала вглядываться в страшное зелье.

– Тогда приговор будет приведен в исполнение, – с горечью отозвалась она.

Если б не была она такой трусихой, если бы верила в милость Божью, то встретила бы свою смерть с достоинством. Много часов провела она на коленях перед святой иконой в углу камеры: молила Бога, чтобы дал ей силы смириться с судьбой. Но ничто не помогало. Снова и снова ее охватывал ужас, снова и снова билась она о незримую стену в поисках выхода, мечтая о побеге. Весь Петербург хотел ее смерти. Жизнь за жизнь. Даже ее огромное состояние не могло унять вой толпы.

Она заслужила их ненависть. Она убила человека… По крайней мере полагала, что убила. На суде все говорило против нее. У нее был мотив, возможность… Все улики свидетельствовали о ее вине. Других подозреваемых не было. За долгие месяцы заключения, когда только молитва спасала ее от умопомешательства, не нашлись новые свидетели, новые улики, позволившие усомниться в ее вине. Ее казнь должна была состояться завтра утром.

Но в голове у Таси сложился безумный план, навеянный строками Ветхого Завета из истории об Иове: «…и спрячешь ты меня в могиле, и сохранишь в тайне…»

Спрячешь в могиле!… Если б она нашла какой-то способ притвориться мертвой и бежать…

Тася встряхнула пузырек с ядовитым составом, тайно добытым у одного петербургского аптекаря. Ощущение нереальности происходящего снова охватило ее.