Коралайн (ЛП) - Гейман Нил. Страница 25
– Значит, это не конец? – сказала она себе.
И приоткрыла дверь спальни. Серый предутренний свет обрисовал совершенно пустынный коридор.
Она подошла ко входной двери, косясь на зеркало на дальней стене, в котором отражалось лишь ее собственное, заспанное и насупленное лицо. Из спальни родителей доносилось тихое успокаивающее похрапывание, хотя их дверь была закрыта. Все двери в коридор были закрыты. Кем бы ни оказалась удиравшая штуковина, должна же она где-то прятаться.
Коралайн открыла входную дверь и посмотрела на сереющее небо, прикидывая, сколько времени осталось до восхода солнца и размышляя, правдивым ли был ее сон, хотя в душе она верила, что так все и было. И тут что-то, что она принимала за тень под диваном в прихожей, выползло из-под дивана и отчаянным рывком, спотыкаясь, шмыгнуло на длинных белых ножках ко входной двери.
Коралайн в ужасе открыла рот и отступила с дороги; тварь прошуршала мимо нее прочь из дома, по-крабьи переваливаясь на слишком большом для нее количестве стучащих и подергивающихся ножек.
Коралайн знала, что это было раньше, и чем это стало теперь. В последние несколько дней она слишком часто видела эту штуку – тянущуюся, хватающую, сжимающую, послушно кладущую черных тараканов в рот другой матери. Костяного цвета, пятиногая, с алыми когтями, – правая рука ненастоящей матери.
И ей был нужен черный ключ.
Казалось, родители Коралайн совершенно не помнили о времени, которое провели в стеклянном шаре. По крайней мере, они никогда об этом не заговаривали, да и Коралайн им не напоминала.
Иногда она задумывалась, заметили ли они вообще, что где-то потеряли два дня в настоящем мире, и в конце концов, пришла к выводу, что – не заметили. Есть в люди, строго блюдущие каждый день и час, а есть и такие, кому это совершенно безразлично; родители Коралайн относились ко второму лагерю.
В ту первую ночь после возвращения Коралайн положила стеклянные шарики под подушку. После встречи с рукой ненастоящей матери она вернулась в кровать, хотя времени на сон осталось не так уж много, и снова положила голову на подушку.
И тут что-то тихонько хрустнуло.
Коралайн села и подняла подушку. Осколки стеклянных шариков напоминали кусочки яичной скорлупы, которую иногда можно найти под деревьями весной: вроде пустых остатков яиц малиновки, или даже тоньше – возможно как скорлупа от яиц крапивницы.
Что бы ни хранилось в стеклянных сферах, оно бесследно исчезло. Коралайн вспомнила троицу детей, которые махали ей в лунном свете, прощаясь, перед тем как перейти мост.
Она очень осторожно собрала скорлупу и сложила в маленькую голубую коробочку, в которой хранился браслет, подаренный бабушкой, когда Коралайн была еще очень маленькой. Браслет давно потерялся, а вот коробочка осталась.
Мисс Свинк и мисс Форсибл вернулись от племянницы мисс Свинк, и Коралайн снова пришла к ним в гости на чай. Был понедельник. В среду Коралайн предстояло отправиться в школу: начинался новый учебный год.
Мисс Форсибл настояла, чтобы снова погадать ей на чайных листьях.
– Ну, кажется все у тебя путем и, преимущественно, просто в ажуре, – заявила мисс Форсибл.
– Простите? – не поняла Коралайн.
– Жизнь налаживается, – пояснила мисс Форсибл. – Ну, почти налаживается. Я не совсем уверена, что это тут такое. – И она указала на пучок чаинок с краю.
Мисс Свинк нетерпеливо охнула и потянулась за чашкой.
– Ну же, Мириам! Дай ее сюда. Я должна взглянуть.
Она пригляделась к чаинкам сквозь толстые линзы.
– О, Боже! Нет, я не имею ни малейшего представления, что это может означать. Выглядит почти как рука.
Коралайн тоже взглянула. Комок чаинок действительно напоминала протянутую за чем-то руку.
Шотландский терьер Хэмиш все прятался под креслом мисс Форсибл, не желая выходить.
– Мне кажется, он с кем-то дрался, – поделилась мисс Свинк. – У него, бедняжки, глубокий порез на боку. Сегодня же к вечеру отнесем его к ветеринару. Хотелось бы мне знать, что за тварь его покалечила.
Это и правда сделала кое-какая тварь, подумалось Коралайн.
В последнюю неделю каникул погода стояла превосходная, словно лето пыталось возместить скверную погоду предыдущих месяцев, одаривая всех напоследок яркими солнечными деньками.
Сумасбродный старик с мансарды, завидев Коралайн, идущую от мисс Свинк и мисс Форсибл, позвал сверху, перегнувшись через перила:
– Эй! Эге-гей! Кэролайн!
– Я Коралайн! – поправила она. – Как поживают ваши мыши?
– Их что-то напугало, – поведал старик, почесывая усы. – Думаю, в доме завелась ласка. Или что-то вроде нее. Я слышал ее ночью. В стране, откуда я родом, на нее бы давно поставили ловушку; положить в нее, быть может, кусочек мяса из гамбургера, а когда зверь заявится полакомиться – бац! – и он больше никого не побеспокоит. Мои мышки так напуганы, что отказываются брать в лапы свои маленькие музыкальные инструменты.
– Не думаю, что ей нужно мясо, – сказала ему Коралайн. Коснулась висящего на шее черного ключа и вошла в свою квартиру.
Она даже в ванной мылась с ключом, никогда с ним не расставаясь.
Она лежала в кровати и почти уснула, когда что-то поскреблось в окно. Коралайн выскользнула из постели и открыла занавески. Белая рука с темно-красными ногтями спрыгнула с подоконника на водосточную трубу и торопливо скрылась из виду. С внешней стороны на стекле остались глубокие выбоины.
В ту ночь Коралайн спала беспокойно, навострив уши, чтобы не пропустить царапанья в дверь или в окно; время от времени она просыпалась и начинала все обдумывать и строить планы, а затем засыпала вновь, не уверенная до конца, где кончаются раздумья и начинается сон.
Утром она объявила маме:
– Я собираюсь устроить своим куклам пикник. Можно взять у тебя кусок ткани – старый, совсем ненужный – вместо скатерти?
– Не думаю, что у нас такой есть, – усомнилась мама и стала копаться в кухонном ящике, где хранились салфетки и скатерти. – Постой-ка. А эта подойдет?
Это была сложенная одноразовая бумажная скатерть в красных цветочках, оставшаяся от какого-то пикника несколько лет назад.