Верлиока - Каверин Вениамин Александрович. Страница 14

ГЛАВА XX,

в которой бокс сравнивается с баскетболом и рассказывается о некоторых достоинствах розового туфа

У девушки-экскурсовода городского музея Кати Соловьевой, которую всем хотелось называть просто Катенькой, было здоровое сердце, но и она могла произнести только несколько слов.

— Позвольте мне сначала выпить двадцать пять капель валерианки, — сказала она.

Кто не знает поговорки "глаза на мокром месте"? Так вот в этом случае она не могла пригодиться: несмотря на валерианку, Катя не удержалась от слез.

Зато книга отзывов и пожеланий оказалась на высоте — почти каждая страница завершалась возмущенными и даже дерзкими замечаниями, обращенными к городским властям. "В нашей стране нет и не должно быть колдунов, — писал подполковник в отставке Эпштейн. — Грубо говоря, людей нельзя безнаказанно превращать в камень. Это вам не цирк!" "На каком основании до сих пор не объявлен всесоюзный розыск преступника?" — спрашивал следователь из Уржума. "Я очень рюбрю рюски рюди, — писал турист-японец. — Но зачем не указать, кто производир эта работа? Верикий скурптор сдерар эта верикая работа". "Почему не приглашены для экспертизы ученые из Министерства Необъяснимых Странностей?" — с негодованием замечал киевский студент.

Все они были совершенно правы, кроме, может быть, японца, который решил, что "Баскетболист с мячом" — произведение искусства. Но одновременно все они ошибались: милиция и угрозыск усердно (хотя и безуспешно) занимались этим загадочным делом. Врачи не решились определить так называемый летальный исход, хотя реаниматор, немедленно вызванный на стадион, решительно заявил, что ему здесь нечего делать. Загс попытался вручить осиротевшему, как он полагал, отцу справку о смерти, и он с негодованием вернул ее, упрекнув заведующего в бюрократизме.

Двухметровый юноша стоял, подняв мяч над головой, в позе стремительного, но оборванного движения. Он напоминал знаменитую статую дискобола, разумеется, если бы скульптору пришло в голову распрямить юношу и поднять ему руки, вложив в них не диск, а мяч. Но еще больше он напоминал своего отца, конечно, если бы тот расстался со своей длинной, седой бородой.

— Значит, котомадядькинцы выиграли бы, если б этого не случилось? спросил Вася Катю Соловьеву.

— Для этого не хватало только двух очков, — ответила она, утирая слезы.

— У меня к вам большая просьба, — сказал Вася. — Может быть, вам удалось бы на некоторое время удержаться от слез. Дело в том, что я совершенно не могу видеть хорошеньких плачущих девушек. Мне хочется погладить их или даже поцеловать, а это неудобно и даже невозможно.

— Вот еще новость, — возразила Ива. — Пожалуйста, немедленно поцелуй и погладь!

— Спасибо, не надо. Я уже не плачу.

— Ты его знала? — показывая на статую, спросил Вася.

— Еще бы не знать! Мы должны были пожениться.

И Катя рассказала. Они познакомились на танцевальной площадке. Слава все говорил: "Куда мне до тебя, я простой шофер, а ты…" Он, между прочим, не простой шофер, а механик на автобазе. Он был капитаном команды, и его даже приглашали в Москву.

— Может быть, ему завидовали?

— Ему-то? Какая же может быть зависть в баскетбольной команде! Это не бокс. Ему вообще никто не завидовал, все любили и в городе, и на работе. Завидовали мне, — прибавила она и покраснела.

Трудно сказать, когда Ива и Катя успели близко познакомиться, но, пока Вася и Кот советовались, что делать, они, уединившись, рассказали друг другу если не все, так уж немало из того, что произошло и происходит в их жизни.

Катя заметила, что ей каждую минуту хочется умереть, а Ива стала горячо убеждать ее, что еще не все потеряно и надеяться никогда не поздно. Кот, поговорив с Васей, сидел то у одной, то у другой на руках и слушал их, снисходительно улыбаясь. Возможно, что он в эту минуту был чем-то похож на знаменитого Чеширского Кота из "Алисы в Стране Чудес".

А тем временем Вася стоял перед статуей из розового туфа и думал. Ведь вернуть жизнь Славе Кочергину — это, без сомнения, было посложнее, чем помочь лодочнику, договорившись с водой. "Розовый туф, из которого строят дома, не вода, — сказал он себе. — И напрасно я стал бы уверять его, что человек и камень — братья. Но все-таки хорошо, что он не превращен в статую из мрамора или гранита. В туфе все-таки есть что-то человеческое. Он мягкий, теплый, его цвет означает надежду. Может быть, он не станет так уж сопротивляться".

Вася сразу понял, что прежде всего надо постараться взглянуть окаменевшему баскетболисту в глаза. Но даже это было не так-то просто! Во-первых, он был на голову выше Васи. Во-вторых, в прыжке он поднял глаза вверх — конечно, чтобы прицелиться и без промаха отправить мяч в корзину.

— Катенька, в музее не найдется стремянки?

Он поднялся на третью, четвертую ступеньку и, оглянувшись, попросил оставить его одного — ему надо было, как он объяснил, собраться… С пятой ступеньки он увидел глаза Славы и поразился: даже круто загнутые длинные ресницы окаменели. "Но глаза, — подумал он, — просят о помощи. И я тебе помогу".

Он поднялся на шестую и седьмую ступеньку и не только увидел глаза, но, заглянув в них, с восторгом почувствовал, что могучая добрая воля вспыхнула в нем и с каждым мгновеньем стала разгораться и разгораться.

— Ты снова станешь человеком, — сказал он, не узнавая своего голоса, в котором зазвучала и властная, и страстная нота. — Потому что ты без вины виноват. Потому что справедливость есть на земле. Потому что мера всему душа. Потому что я жалею тебя, а жалость давно породнилась с любовью. Потому что статуи из мрамора и гранита уже оживали в произведениях великих поэтов, а ведь мягкий туф даже нельзя сравнить с мрамором или гранитом. Конечно, я самый обыкновенный человек, мне восемнадцать лет, я только что окончил среднюю школу. Но мне выпал счастливый жребий стать волшебником, а раз это случилось, было бы странно, не правда ли, не помогать людям, попавшим в беду?

Оттенок согласия мелькнул в остановившихся глазах — или это только померещилось Васе?

— Еще недавно это было только забавой. Но однажды мне удалось спасти человека, которого ожидала неизбежная смерть, и это заставило меня — уже не в первый раз — серьезно задуматься о себе. Сейчас я расскажу тебе своими словами стихотворение. Его написала девушка, которую я люблю. Это не заклинание. Это пароль, на который я прошу тебя отозваться.

И он рассказал о том, как Эхо бродило по лесам и горам, ища человеческий голос, на который ему хотелось отозваться. Два или три раза удалось, но это был очень тихий голос — кто-то объяснялся кому-то в любви, а в таких случаях не говорят слишком громко. Эхо заглядывало в ущелья, проводило ночи в каштановых лесах, но отзывалось только на шум дождя или на порывы ветра. Шли годы, и оно выросло, превратившись в рыжего юношу с голубыми глазами. Возможно, что оно так и не услышало бы человеческого голоса, если бы не попало в городок, которому был очень нужен молодой человек, попавший в беду.

Слава внимательно слушал его, и вдруг оттенок какого-то чувства согласия? понимания? — мелькнул в окаменевших глазах.

— И тогда Эхо услышало множество голосов, повторявших: "Слава, вернись!.." Дело в том, что ты нужен решительно всем — и отцу, и Катеньке, недаром же вы решили пожениться? И баскетбольной команде, потерявшей лучшего игрока. Что касается меня — трудно даже представить, как важно для меня, чтобы ты вернулся к жизни. Ты понимаешь, я не то что настоящий волшебник, но судьба подарила мне… не знаю, как тебе объяснить… Кот, с которым я надеюсь тебя познакомить, назвал эту способность волшебной волей. Так вот эта воля приказывает тебе: Слава, вернись!

Множество оттенков разбежалось по окаменевшему лицу — красных, как кровь, лиловых, как сирень, — оттенков, как бы еще не сговорившихся друг с другом, но пытающихся превратить розовый цвет камня в цвет загорелого человеческого тела. Руки, поднятые, чтобы забросить мяч в невидимую сетку, разогнулись, опустились. А потом — и это произошло так же естественно, как просыпается человек после тяжелого сна, — глаза вздрогнули и стали раскрываться все шире и шире. Не прошло десяти минут, как Слава ловко спрыгнул с подножия и сказал, весело хлопнув Васю по плечу: