Письмо Виверо - Бэгли Десмонд. Страница 64

Я не стал его щадить.

— Пат Харрис предупреждал вас об опасности не один раз. Какого черта вы его не послушались?

— Я был эгоистом, — ответил он и посмотрел мне прямо в глаза. — Просто обыкновенным эгоистом. Я хотел оставаться здесь как можно дольше. У меня так мало времени, Джемми.

Я выпил еще немного виски.

— Вы сможете вернуться на следующий сезон. Он покачал головой.

— Нет, не смогу. Я никогда сюда не вернусь. Кто-то другой займет мое место — какой-нибудь более молодой человек. Мое место мог бы занять и Поль Халстед, если бы он не был таким безрассудным и нетерпеливым.

Я поставил стакан на стол.

— К чему вы клоните?

Он ответил мне изможденной усмешкой.

— Я буду мертв через три месяца, Джемми. Мне сказали об этом незадолго до того, как мы покинули Мехико, — они мне дали шесть месяцев. — Он откинулся на спинку своего стула. — Они не хотели отпускать меня сюда — доктора, ты их знаешь. Но я их не послушал, и я рад, что так сделал. Но теперь я должен вернуться в Мехико и лечь в госпиталь, чтобы умереть.

— Что у вас за болезнь?

— Старый враг человека, — сказал он. — Рак!

Это слово со свинцовой тяжестью сорвалось с его губ, и тут я ничего не мог ему сказать. Вот в чем заключалась причина его рассеянности, вот почему он так настойчиво добивался того, чтобы работа была сделана и почему он шел к одной цели ни на что не отвлекаясь. Он хотел провести эти последние раскопки до того, как умрет, и ему удалось добиться своей цели.

Через некоторое время я сказал мягко:

— Мне очень жаль.

Он хмыкнул.

— Вам жаль! Жаль меня! Если вы правы насчет Гатта, то у меня, кажется, не будет возможности выбраться отсюда, чтобы умереть в госпитале, — так же как и у всех остальных. Мне жаль, Джемми, что я втянул вас в это. Мне жалко и остальных. Но сожалений здесь недостаточно, не так ли? Какой смысл говорить «сожалею» мертвому человеку?

— Не принимайте это близко к сердцу, — сказал я. Фаллон погрузился в угрюмое молчание. Через некоторое время он спросил:

— Как вы думаете, когда Гатт начнет атаку?

— Не знаю, — ответил я. — Но он должен перейти к активным действиям в ближайшее время. — Я допил виски. — Вам лучше немного поспать. — Мне было очевидно, что Фаллона не особенно прельщает эта идея, но он ничего не сказал, и я вышел.

Оказывается, Рудетски иногда приходили в голову свои собственные идеи. Когда я наткнулся на него в темноте, он разматывал катушку провода. Он коротко выругался и сказал: — Извините, но мне кажется, я на пределе.

— Что ты делаешь?

— Если ублюдки чиклерос пойдут в атаку, они смогут укрыться за теми двумя домиками, поэтому я собрал весь гелегнит, который смог найти, и заминировал их. Теперь я протягиваю провод к взрывной машинке в нашем домике. Я позабочусь о том, чтобы у них не было укрытия.

— Только не взрывай эти домики прямо сейчас, — сказал я. — Лучше преподнести им небольшой сюрприз. Давай оставим взрывчатку на тот момент, когда она нам будет необходима.

Он прищелкнул языком.

— Вы и сами превратились в человека, способного преподнести сюрприз. Это достаточно грязная идея.

— Я получил несколько уроков в джунглях.

Я помог ему размотать провод, и мы замаскировали его, как могли, забросав сверху землей. Рудетски присоединил концы провода к выводам взрывной машинки и с чувством удовлетворения мягко похлопал по ней ладонью.

Я сказал:

— Рассвет начнется уже скоро.

Он подошел к окну и посмотрел на небо.

— Все затянуто облаками. Фаллон говорит, что дожди тут начнутся внезапно.

Погода меня волновала меньше всего. Я сказал:

— Поставь Смита и Фоулера наблюдать за границами лагеря. Нельзя допустить, чтобы они застали нас врасплох.

Затем я провел целый час один на один, усевшись перед домиком и почти проваливаясь в сон, неожиданно почувствовав себя совсем измотанным. Сон это нечто такое, в чем человек нуждается регулярно, и если бы не тот двадцатичетырехчасовой отдых на дереве в джунглях, я несомненно уже свалился бы с ног, как после сильной дозы наркотика. Я все-таки задремал и проспал до тех пор, пока кто-то не затряс меня за плечо. Это был Фоулер.

— Кто-то идет, — сказал он тревожно.

— Откуда?

— Из леса, — он вытянул руку. — С той стороны — я покажу вам.

Я проследовал за ним до домика, расположенного на краю лагеря, из которого он вел наблюдение. Я взял у Фоулера полевой бинокль и навел его на отдаленную фигуру в белом, пересекавшую расчищенную территорию.

Освещения и силы бинокля оказалось вполне достаточно, и я смог ясно различить, что это Гатт.

Глава 11

1

С освещением этим утром произошло что-то странное. Невзирая на густые облака, быстро двигающиеся по небу, все было видно кристально ясно, и обычный жаркий туман, стоящий над лесом даже на заре, куда-то исчез. Солнце только взошло, окрасив небо в нездорово желтый оттенок, и легкий ветерок, задувший с запада, раскачивал ветки деревьев над расчищенными руинами Уашуанока.

Когда я навел бинокль на Гатта, то к своему неудовольствию обнаружил, что мои руки дрожат, и чтобы изображение не плясало бесконтрольно перед моими глазами, мне пришлось опереть окуляры о подоконник. Он приближался такой неторопливой походкой, словно совершал утреннюю прогулку в городском парке, и время от времени останавливался, чтобы осмотреть раскопанные холмы. Одет он был так же безукоризненно, как и во время своего визита в Лагерь-Один, и я даже рассмотрел маленькую белую точку, которая являлась носовым платком, выглядывающим из его нагрудного кармана.

На мгновение я его оставил и провел биноклем по периметру руин. Я больше никого не заметил, и складывалось такое впечатление, что Гатт пришел сюда один — обманчивое предположение, которое следовало сразу отбросить. Я передал бинокль Рудетски, который тоже зашел в домик. Он прижал его к глазам и сказал:

— Это тот самый парень?

— Верно, это Гатт.

Он хмыкнул.

— Не торопится. Какого черта он здесь делает? Собирает цветы?

Гатт наклонился вниз и что-то нащупывал на земле.

— Он будет здесь через пять минут. Я выйду ему навстречу, чтобы поговорить.

— Это будет рискованно.

— Это сделать необходимо — и мне кажется будет лучше, если наш разговор состоится подальше отсюда. Кто-нибудь может пользоваться винтовкой, которая у нас есть?

— Я обращаюсь с ней неплохо, — заявил Фоулер.

— Неплохо — ха! — прогрохотал Рудетски. — Он был снайпером в Корее.

— Мне этого будет вполне достаточно, — сказал я, попытавшись усмехнуться. — Держи его под прицелом, и если тебе покажется, что он намерен на меня броситься, пусть получит то, что заслуживает.

Фоулер взял в руки винтовку и проверил прицел.

— Не отходите слишком далеко, — предупредил он, — И не вставайте между мной и Гаттом.

Я подошел к двери домика.

— Вы все старайтесь не высовываться, — сказал я и ступил наружу, чувствуя себя как приговоренный по пути на виселицу.

Я направился навстречу Гатту, осознавая собственную уязвимость и испытывая внутренний дискомфорт от мысли, что, вероятно, в данный момент кто-то держит меня в прорези прицела. Повинуясь инструкциям Фоулера, я шел медленно, поэтому наша с Гаттом встреча произошла не далее, чем в двухстах ярдах от домика, и по пути отклонился немного в сторону, чтобы открыть Фоулеру сектор для ведения огня.

Гатт курил сигару и, приблизившись ко мне, он вежливо приподнял свою элегантную панаму.

— Ах, мистер Уил, прекрасное утро, не правда ли?

Я был не в настроении для игры в кошки-мышки, поэтому ничего не сказал. Он пожал плечами, а затем спросил:

— Могу я видеть профессора Фаллона?

— Нет, — ответил я коротко.

Он понимающе кивнул головой.

— Что ж, хорошо! Вы, разумеется, знаете, за чем я пришел. — Это был не вопрос, а категорическое утверждение.