Лето разноцветно-косолапое - Калмыков Павел Львович. Страница 16

Сорока в изнеможении отдышалась, взмахнула крыльями и полетела дальше, вверх по течению, делиться новостью.

Сами сороки — не рыболовы, но жить не могут без новостей, страстей и сплетен.

Каких только медведей не было у реки! И молодые, и старые; и долговязые, и коренастые; и тёмные, и блондины, и пепельные, словно бы седые. Были и общительные, приветливые; были и угрюмые, полные решимости с боем захватить лучшее рыболовное место.

Аксинья Потаповна своих подопечных к воде пока не пускала.

— Не спешите, — сказала она им. — Пока ещё косяк сюда дойдёт. Вон наш Беркут парит, он тоже рыбу ждёт. Ему сверху река видна до донышка, до камешка. За Беркутом и надо следить.

— Гром-Птица, — уважительно сказал Тедди, глядя в небо.

К медвежатам подошла красивая медведица по имени Светланка. Она очень гордилась светлым оттенком своей шерсти, часто купалась, чесала спину исключительно о белые стволы берёз и подолгу принимала солнечные ванны, чтобы стать настоящей блондинкой.

Умкина шубка вызвала в ней зависть.

— Откуда ты такой, белый мальчик? — спросила она.

— С острова Врангеля, — ответил Умка.

— А это где?

— Далеко, на севере, — вздохнул Умка и обернулся к вожатой: — Я пойду в реку, поймаю рыбку.

— Не советую, — сказала ему Светланка. — Загрызут. Жди своей третьей очереди.

И ушла себе грациозной походкой. Известие о том, что остров Врангеля от Камчатки далеко, её успокоило.

— Это почему моя очередь — третья? — надулся Умка.

А что тут непонятного? Первыми должны утолить голод самые большие и авторитетные медведи — «гризли», как называл их Тедди. Потом — помоложе и послабее. А потом уж, в третью очередь, маленькие. Правда, есть и четвёртая очередь — вороны, лисицы или те же росомахи, которые сами рыбу ловить не могут, а подъедают всё то, что останется после медвежьего пиршества. Но разве утешит Умку, что его очередь перед Росомахой?

Аксинья Потаповна только вздохнула:

— Надо ещё немного потерпеть, — и обняла Умку.

И бабушка Коала тоже обняла Умку и слизнула шальную слезу с его глаза.

Но наступал вечер, а рыба всё не шла.

— В чём дело? — роптали медведи. — Неужели и в самом деле рыбы так много, что пробка в реке образовалась?

— Сороку только слушать, она всякого наболтает, — говорили более разумные. — Наверно, просто всю рыбу ниже по течению вылавливают. А может, пойдём и сами к низовьям — тамошним медведям трёпку зададим, чтобы совесть имели?

А Умка всё-таки не утерпел, пробрался к реке и через несколько минут вынырнул с рыбёшкой во рту.

И как раз, откуда ни возьмись, появилась старая знакомая, Маха-Росомаха:

— Смотрите все! — закричала она, показывая на Умку. — Это он всю рыбу съел, белый врангелевец!

Обозлённые ожиданием медведи дружно обернулись к полярному медвежонку. Того гляди, и впрямь разорвут. Аксинья Потаповна ринулась к питомцу, расталкивая мохнатые туши налево и направо:

— Извините!.. Позвольте!.. Пропустите!.. Это мой, мой!

Большой могучий медведь Топтыжка первым приблизился к замершему Умке и пробасил:

— Да бросьте, братва, это ж не рыба — речной голец! Пацан не виноват.

— Как не виноват? А кто? А где же вся рыба? — загомонили медведи. Их терпение было на исходе, так и хотелось уже кого-нибудь разорвать.

— А рыба-то в сетях! — послышался голос с неба. Это был голос Беркута. — Там, у моря, люди-браконьеры устье перегородили, вот рыба и не идёт.

— Ах так?! — взревел Топтыжка.

— АХ ТАК??!! — взревели медведи. — Разорвём!!! Эй, Беркут, слетай ещё к верховьям, зови тамошних на подмогу! Корноуха зови да Сиволапыча!

— Ура!!! — закричал лохматый индийский медвежонок Бхалу. — На битву!

Наконец-то затевается великий медвежий поход, как во времена царя Джамбавана, — может быть, и он, Бхалу, совершит ратные подвиги, о которых сложат мифы и легенды.

— Нет, Бхалу, нет, — обескуражила юного героя вожатая. — Нет, ребята, вы ещё малы на битву. Лучше пойдёмте-ка спать, темнеет уже. Утро вечера мудренее.

На Бхалу жалко было смотреть — губки дудочкой, бровки домиком, мохнатые уши обвисли по сторонам: у-у-у, как же так, все — на подвиг, а он — спать?!

— Моя бы воля, — сказала Аксинья Потаповна, — я бы и взрослых не пустила: чем с людьми связываться, проще себе другую реку найти…

Рыба!

Что бы там Бхалу ни ворчал, спал он всю ночь крепко, в обнимку с остальными медвежатами, и все свои геройские подвиги совершил во сне. Зато Аксинья Потаповна спала плохо — слышала вдали выстрелы и свистящий рокот вертолёта… «Что там? Как там наши?» — думала она.

А наутро… наутро на реке вовсю шла рыбалка!

Рыба, много рыбы, просто полчища рыб безумной гурьбой мчались против течения, не боясь ни камней, ни коряг, ни порогов, исступлённо молотили хвостами, взлетая вверх по водопадам. Спины рыб были горбаты и красны, носы крючковаты и сизы, в глазах — одно стремление: вверх, вверх, к родным заводям! Там отметать икру, облить её дымной молокой, а после и помереть не стыдно. Из икры народятся миллионы мальков, выйдут в море многие тысячи юных лососей — гулять, резвиться, жировать на приволье… Чтобы в назначенный год повторить героический путь предков на родину и дать жизнь новым поколениям.

И уж конечно, чтобы накормить медведей!

Медведи ловят рыбу по-всякому, кто во что горазд. Нет, никто и не пытается, как Умка, плавать вдогонку за лососями. Одни опускают в воду морду, озираются и цапают проплывающую рыбу зубами. Другие — молодые да горячие — скачут за рыбой по мелководью, затем падают на неё всей тушей, чтобы оглушить и схватить. Наиболее сноровистые подкарауливают рыбину в узком месте и стараются точным взмахом лапы выбить её на берег — и тут же приходится спешить вприпрыжку за добычей, чтобы самому же её и съесть. А то ведь поджидают на берегу и медведи-«халявщики», охотники до дармовой поживы, по закону «кто успел, тот и съел»! Ну, а самые сильные медведи занимают лучшие места — у водопада. Здесь не надо ни нырять, ни бегать, ни плюхаться брюхом — просто следи в оба да вынимай ртом из водопада взлетающих вверх по течению лососей. Конечно, и тут тоже умение нужно, ведь не всякий раз поймаешь, даже и не каждый третий раз.

Законное место наверху водопада принадлежало хозяину участка — бурому великану Топтыжке. Но сегодня, вместо того чтобы ловить, он просто лежал на берегу и смотрел, как рыбачат другие. Топтыжка был ранен, и шерсть на его правом плече почернела и слиплась от крови. Время от времени ему, как герою ночного сражения, подбрасывали рыбину-другую, он благодарно съедал их, придерживая здоровой левой лапой, а в промежутках рассказывал медвежатам да медведицам:

— …Видим, а там у браконьеров работа в разгаре: наша рыба горой на берегу лежит, рядом бочки с икрой — ну, сердце кровью обливается. Тут Корноух как заревёт, а голосина-то у него — сами знаете! — людишек от реки как сдуло, по машинам попрятались. Верховские медведи в речку полезли сети драть — вот где рыбы-то набилось! А мне хотелось ещё до людишек добраться, из фургона их выковырять да проучить хорошенько. Ну, они там заперлись, пищат чего-то. Тут из другой машины, из джипа, как бабахнут — меня в плечо стукнуло, но я сгоряча боли не почуял. Ах так, говорю. Бросил фургон раскачивать, подскочил к джипу. Мне ещё Сиволапыч подсобил, так мы этот джиперо два раза перекувырнули, немного до речки не докатили… — Топтыжка, забывшись, дёрнул правой лапой и застонал, сморщившись от боли.

— А потом, что потом? — расспрашивали медвежата.

— А потом — что, потом вертолёт показался, нам сматываться пришлось. Хорошо, что на вертолёте не охотники, а рыбнадзор прилетел, браконьеров ловить.

— А чего ж вы убежали? — удивился Тедди. — Вам бы спасибо сказали за помощь.

— Ага, — иронично улыбнулся Топтыжка. — Сначала бы шкуру сняли, а потом спасибо сказали. Ты, мальчик, времени-то не теряй, лови рыбку, пока путина идёт. И на мою долю поймай — вот и будет мне спасибо.