Лето разноцветно-косолапое - Калмыков Павел Львович. Страница 8

— Ну, теперь ты добрая? — спросил он наконец.

Росомаха не ответила: ей было трудно дышать.

— Давай поможем, а то тебе всё не съесть, — предложил Тедди.

Росомаха только зарычала сдавленно: мол, не дам. И тут её стошнило.

— Фу, обжора, — сказали медвежата, брезгливо пятясь.

Тогда Росомаха подскочила к ним и толкнула обоих в воду. А сама — в кусты. Нет! Не хватит в реке рыбы, чтобы раздобрить Росомаху. Даже будь хоть у неё брюхо резиновое.

Чёрный Тедди тут же выскочил из речки и бросился за обидчицей — догнать и наказать. Он даже не заметил, что лохматого Бхалу сбило с ног течение и потащило с собой, перекувыркивая и ударяя о камни. А полярный медвежонок Умка в это время с удовольствием резвился в холодной воде, нырял и плескался — он и не понял, что его южный товарищ попал в беду. Да Умке, прирождённому пловцу, и в голову бы не пришло, что вода может быть опасна… Застенчивая же Панда по обычаю сидела ко всем спиной, а в зубах у неё трещали неизменные ивовые прутья, поэтому и она ничего не увидела и не услышала.

Так и получилось, что встревожилась происшествием только бабушка Коала. Она висела на ольховом суку и всё видела, всё поняла. Но бабушка Коала — она ведь такая медленная, пока спустится, пока соберётся что-нибудь сказать, уже и спасать будет некого…

И вдруг на медведицу Аксинью Потаповну, некстати задремавшую под ольхой, что-то как свалится да как заверещит пронзительно прямо в ухо:

— Потапна, бежим, нашего губачонка рекой унесло!

Медведица подпрыгнула и замотала головой, ещё не понимая, куда надо бежать и кто её разбудил.

— К речке, к речке, Бхалу тонет!

Это кричала Коала, крепко вцепившись в медведицын затылок. Никто ещё не слышал от австралийской бабушки такого громкого голоса, таких быстрых слов, но удивляться было некогда. Аксинья Потаповна огромными прыжками бросилась к реке и помчалась по берегу, вглядываясь в буруны и водовороты. Медвежонка нигде не было.

— Не видишь? — спросила она Коалу.

— Я смотрю, — ответила та. — Бежим, его быстро несло.

Дело решали минуты. Долго ли захлебнуться в ледяной воде, стукнуться головой на перекате? Хоть бы уж за корягу какую зацепился… Нет, не видно, не видно — пропал ребёнок…

Чудо пришло с неба. Огромная бурая птица спикировала с высоты, что-то выхватила когтями из пучины и, мощно взмахивая крыльями, понесла свою добычу над волнами.

— Беркут, — сказала Аксинья Потаповна.

— Бхалу, — сказала Коала.

Да, в когтищах беркута безжизненно висело тельце медвежонка, с которого, как с мочалки, бежала вода.

— Эй, не уноси! — закричала медведица. — Это мой, не ешь его!

Беркут на лету оглянулся с насмешливым прищуром, покачался с крыла на крыло и опустил свою ношу на бережок. Сам же какими-то танцевальными прыжками — боком, боком — перебрался на сломанное дерево. Большая птица, жёлтый хищный клюв, зоркие янтарные глаза из-под низких бровей.

— Я медведей не ем, — сказал он с ехидцей.

Аксинья Потаповна взяла мокрого Бхалу в лапы — жизни в нём не было. Медведица всячески тискала его, переворачивала так и эдак, облизывала ему нос и глаза, окликала по имени… Да! Наконец Бхалу шевельнулся и стал откашливать воду.

— Давай, миленький! Оживай, родненький! Дыши, глупенький! Ох, дура я старая, тебя проворонила.

Коала, сидя у медведицы на плече, протянула свою лапку и капнула медвежонку на синий язык эвкалиптового масла из флакончика. Бхалу слабо чихнул и открыл глаза.

— У-у-у, вя-вябко, — сказал он и зарыдал, трясясь всем телом.

Тут Аксинья Потаповна и сама заплакала — и от жалости, и от счастья, что детёныш жив, — и прижимала его к своей груди, стараясь согреть. Слизнула слезу умиления и бабушка Коала.

— Ишь какие нежности, стоило посмотреть, — с ноткой иронии сказал Беркут. — Ну, так я полетел?

— Ох, спасибо тебе, славный Беркут, — поклонилась Аксинья Потаповна. — Век не забуду, должница до конца дней!

— Ладно уж, чего уж, — с лёгкой улыбкой ответил Беркут. — Жене моей спасибо: она разглядела. — Он сильно оттолкнулся ногами от дерева и зашумел крыльями, поднимаясь в воздух. Потом нашёл над склоном сопки тёплые струи воздуха, которые унесли его ввысь, — и вот уже под самыми облаками кружат две точки, жена и муж беркуты. Зоркость у беркутов исключительная, и, конечно, они видели, как бабушка Коала благодарно машет им лапкой.

— И тебе, кума, спасибо, — сказала ей Аксинья Потаповна. — Если бы ты не спроворилась… Охохонюшки… А что ж обычно-то всё медлишь?

Коала помолчала и ответила:

— Так ведь коала я. Нам, коалам, куда спешить?

Тут за кустами послышались шаги и голоса:

— Да не бросили нас… Побегают и вернутся.

— А может, случилось что? Надо найти.

— А, да вот же наша вожатая! Аксинья Потаповна!

И трое разноцветных медвежат — Умка, Тедди и Панда — подбежали к медведице.

— Куда же вы пропали, Аксинья Потаповна? Пойдёмте дальше. Ой, Бхалу, что это с ним?

Медвежонок-губач задремал в объятиях вожатой, но всё ещё дрожал во сне.

— Чуть не утонул наш рыженький, — сказала вожатая. — А вы-то где были? Друзья называетесь…

— Да это всё Росомаха! — воскликнул Тедди. — Я её почти догнал, жалко, споткнулся, а то за хвост бы оттрепал!

— Никуда сегодня не идём, — решила медведица. — Устроим лёжку, будем Бхалу согревать, пока сил не наберётся.

Хани Федя

Бхалу проспал весь остаток дня и всю ночь. У Аксиньи Потаповны даже сердце скулило от переживаний — да проснётся ли он вообще?

Бхалу проснулся. Только слабый совсем, нездоровый. Без голоса. Нос сухой. Есть ничего не хотел, только пить. Медвежата приносили ему напитанный водой мох, и губачонок его высасывал, а медведица выжимала сок сладких растений прямо больному на язык.

— Мне жарко, — шептал Бхалу. — У меня лапы зябнут. Я к маме хочу, в джунгли.

И остальные медвежата вздыхали и хлюпали носами. И больного было жалко, и к маме каждому хотелось — кому куда: в прохладную тундру, в бамбуковые предгорья, в американские леса. Даже бабушку Коалу где-то в эвкалиптовой кроне ждала мама — маленькая старенькая прабабушка Коала.

А Бхалу блуждал глазами и тихо бормотал что-то совсем непонятное:

— Отнесите меня на гору Ошадхи, я найду мрита-сандживани, волшебную траву…

Что это за гора Ошадхи, Аксинья Потаповна не знала, но тоже отыскивала волшебные травы: и пахучие стебельки черемши, и ещё не расцветшие бутоны ромашки, и луковки чёрной сараны… Сарану Бхалу любил, и если для здорового это было лакомство, то для больного теперь — лекарство. Время от времени и бабушка Коала потчевала медвежонка своими целебными каплями. Но выздоровление не спешило приходить.

— Медку бы ему ещё, — размышляла медведица. — Вот что, ребятушки, деваться некуда — пойду-ка я на поклон к человеку. Знаю я тут одного… А вы пока затаитесь и ждите. И чтобы никаких речек. Никаких росомах.

— А можно мне с вами? — попросился Тедди.

— М-м-м… — поколебалась медведица. — Ну, пойдём. Может, с дитём скорее дадут. Не отставай, это не прогулка.

Они зашагали сквозь чащу. Тедди на ходу делился американской мудростью:

— Я знаю, как добывать мёд. Его стерегут злые пчёлы. Они кусаются, поэтому надо быстро-быстро схватить домик с мёдом, отнести к реке и бросить в воду. Пчёлы утонут. Потом вылавливай домик, открывай и наслаждайся вволю. Хани! Это по-американски «мёд». Меня мамочка тоже называет Хани — Медуля.

— Нет, Хани, пчёл мы топить не будем, — невесело возразила Аксинья Потаповна. — Пчёлы не просто стерегут мёд, они его делают; если их в реке топить, мёда потом совсем не будет. Ну-ка, лучше помолчи: мы к людскому жилью подходим.

Она встала на задние лапы, пригляделась, принюхалась, прислушалась. Потом повела медвежонка по кругу, чтобы обойти двор лесника с подветренной стороны. Запахло дымом, дровами, железом, собаками и кошками. И мёдом! Каждый медведь узнает божественный запах мёда, даже если никогда раньше его не нюхал. Именно поэтому участок лесника был обнесён высоким забором — от медведей. Как завёл лесник небольшое пчелиное хозяйство, так сразу и пришлось забор ставить.