В краю исчезнувшего тигра. Сказки - Харламов Юрий Ильич. Страница 39

Я обещал сказать, что случилось с КОМПОТОМ после того, как он увидел Маленькую Повелительницу. Так вот, с ним случилось то, что так часто случается с первого взгляда: он в нее влюбился. Сейчас они вместе выступают в цирке — Маленькая Повелительница по­велевает змеями, а силач КОМПОТ поднимает тяжести. На него кладут чугунную плиту и на нее въезжает лег­ковой автомобиль с пассажирами. Все терпит он, чтобы только доказать свою любовь. Но Маленькой Повели­тельнице этого мало: она считает, что от любви у чело­века вырастают крылья. Только после того, как КОМ­ПОТ пролетит на трапеции под куполом или хотя бы пройдет по канату, она поверит в его любовь... Если вы увидите в цирке человека, осторожно, наощупь идущего по канату, вполне возможно, что это наш КОМПОТ.

Зелёная Борода все так же охраняет лес. Каждое утро он заботливо поправляет табличку «БЕРЕГИТЕ ТИГРА». Он не теряет надежды, что в туранговом лесу когда-нибудь снова будет тигр, а пока, за неимением тиг­ра, бережет табличку. Все-таки когда есть табличка, остается раздобыть только тигра, а это, согласитесь, меньше, чем и табличку и тигра. У олененка Соски вы­росли рожки, и он норовит все поддеть ими, но даже для него табличка неприкосновенна.

И, наконец, Зелёная Чёлка. Молва о её храбрости, проявленной при защите птиц и зверей от злодея Мамура, дошла до самого лесного министра. Лесной министр отложил все дела и тут же сочинил приказ, в котором объявил Зелёной Чёлке благодарность, а лично от се­бя наградил ящиком груш. Он сам отправил груши Зелёной Чёлке по почте, старательно переложив их струж­ками.

Ящик груш! Представляете, какое это богатство, ес­ли только одна груша, брошенная с балкона, может прев­ратиться в целую сказку.

Принцесса коз

Однажды над небольшим кишлаком, затерянном высоко в горах, появилась жар-птица, или птица Симург, как называют её в этих краях.

Известно: перо жар-птицы приносит счастье, поэто­му все жители кишлака при виде нежданной гостьи за­волновались. А тут ещё чайханщик Мурод, как будто он был падишах, а не чайханщик, вывел на балкон сво­его двухэтажного особняка красавицу дочь и крикнул:

– Отдаю любимую дочку за того, кто добудет мне перо жар-птицы!

Что тут началось! Вся молодежь прямо с ума сошла, все кинулись плести сети, мастерить силки да ловушки, кто за ружье схватился, кто про дедовский лук со стре­лами вспомнил...

Один Гаюр, сын вдовы, которая всю жизнь вышива­ла на продажу тюбетейки, даже ухом не повел.

– Ты что же, не хочешь жениться на дочери чайхан­щика?— крикнула ему через дувал соседка Малика.— А я мечтала поплясать на твоей свадьбе!

– Сначала смой свои веснушки, Принцесса коз!— ответил Гаюр.

Так дразнили в кишлаке Малику, потому что мать ее держала этих несносных животных, и Малика с ут­ра до вечера гонялась за ними по горам.

– И правда, попытал бы счастья, сынок,— сказала мать Гаюра.— У меня уже глаза не видят тюбетейки вышивать. Эта, пожалуй, последняя — возьми ее себе... — и протянула сыну тюбетейку, вышитую обыкновенны­ми шерстяными нитками, но такую, что глаз не отвести.

– Ладно, попробую...

Принцесса коз, сама как коза, вокруг него – прыгает:

– Не поймаешь жар-птичку — не расстраивайся, я не дочь чайханщика, я за тебя и так пойду.

– Причешись сначала!— растрепал ей жесткую, как проволока, челку Гаюр и пустился в путь.

Шел он, шел, карабкался по отвесным скалам, ка­рабкался и забрался на такую крутизну, что самому страшно стало. Тут его и ночь застигла. Запахнул он потуже халат, сел, прислонился к камню, да так и уснул.

Просыпается утром — что такое? На голове у него палка лежит. Хотел сбросить ее, глядь — вторая палка поперек первой на голову опускается. Поднял глаза к небу и ахнул: это жар-птица у него на голове гнездо вьет. Видно, приглянулась ей вышитая цветными узора­ми материнская тюбетейка...

Что тут делать? Известно, что: хватай ее за хвост, пока не улетела! Но Гаюр пожалел жар-птицу. Раз она облюбовала для гнезда его голову, значит лучшего мес­та не могла найти, пусть вьет.

Между тем в кишлаке заметили сидящего на верши­не Гаюра, у которого жар-птица на голове гнездо соору­жала. Все жители от мала до велика, высыпали на плос­кие крыши своих кибиток и стали в недоумении перего­вариваться между собой: «Что же он медлит? Спит, что ли?»

Тут Гаюр почесал за ухом, и народ заволновался пу­ще прежнего: «Не спит!»

Закончила жар-птица вить гнездо (а получилось оно, надо сказать, на славу, потому что она еще и ваты из халата у Гаюра надергала), снесла яйца и села птен­цов высиживать.

День проходит, второй, третий. Сидит жар-птица в гнезде, хвост до самой земли свесила, хорошо ей, уют­но. А каково Гаюру? Днем солнце немилосердно печет, ночью холодом от ледников тянет, шея под тяжелым гнездом так и гнется. Но терпит...

У матери Гаюра сердце кровью обливается. Который день сын, бедняжка, голодный сидит. Налила кувшин молока, понесла Гаюру. Да куда ей! На первом же ка­мушке оступилась, кувшин разбился, молоко ручьем по­лилось...

Младший брат Гаюра нарвал яблок, понес Гаюру. Довольно высоко взобрался, да на узком овринге оро­бел, зашатался — яблоки по всему ущелью раскати­лись...

Ночь настала. Жар-птица с гнезда слетела, в небо взвилась, звезд поклевала, из Млечного Пути напилась. А у Гаюра вот уже сколько дней маковой росинки во рту не было. Закрыл он глаза, стал дремать, чтобы о еде не думать.

Утром проснулся, глядь — перед ним свежая лепеш­ка и кувшин студеной воды. Чья же это добрая душа позаботилась о нем? Схватил он лепешку, ест, водой запивает, чувствует, как силы к нему возвращаются.

Весь кишлак снова на крыши высыпал: у Гаюра ле­пешка с водой появились! Кто мог доставить их ему на такую головокружительную высоту? Не иначе как жар-птица. Ведь если перо ее приносит счастье, то почему бы ей самой не принести лепешку доброму человеку? Вот только где она их берет, не печет же сама в танды­ре?

Неизвестно, кто и где выпекал эти лепешки, только появлялись они перед Гаюром теперь каждое утро. Как ни старался он подкараулить своего таинственного бла­годетеля, как ни таращился по ночам в темноту, но пе­ред самым рассветом всегда хоть на пять минут засы­пал, а когда просыпался, лепешка и кувшин воды были уже перед ним.

…Уходил Гаюр искать жар-птицу молодым и строй­ным, а пока вывела она птенцов, стал на старика по­хож: борода отросла, согнулся, от солнца и холода по­чернел. Но доволен: над головой уже птенцы пищат.

– Этот Гаюр не такой простак, как мы думаем,— потирая руки, говорил чайханщик Мурод.— Ему мало одной жар-птицы — он решил ее вместе с птенцами пой­мать. Вот это по-моему! Ради этого стоило немножко и пострадать...

Хорошенькое «немножко»! Посидел бы сам на его месте.

Трудное время для Гаюра настало. Птенцы растут не по дням, а по часам, в гнезде потасовки устраивают, мускулы развивают, гнездо так ходуном и ходит. А надо держаться: уронишь гнездо — птенцы со скалы упадут, насмерть разобьются.

Снова народ в кишлаке заволновался: ну чего он ждет? Ведь окрепнут птенцы — вылетят, ни с чем оста­нется, счастье свое упустит. Все нервы людям вымотал!

А птенцы уже на краю гнезда сидят, крылья рас­правляют, глазом в небо косят.

– Хватай — улетят!— кричит Гаюру чайханщик Мурод.— Больше все равно не вырастут!

Сидит Гаюр, не шелохнется, руками в землю уперся, из последних сил держится.

И вот подтолкнула жар-птица плечом одного птенца, потом второго, а вслед за ними и сама взмыла в небо. Тут только Гаюр расслабился, тряхнул головой, сбросил с себя тяжелое гнездо и упал в изнеможении.

Лежал он и видел, как парят в небе три жар-птицы, три радуги — одна большая, две поменьше — и улыбал­ся от счастья, что выдержал до конца.

А жар-птица, сделав круг над гнездом и увидав ле­жащего без сил Гаюра, только теперь поняла, что это не скала была, не камень — живой человек так терпе­ливо ждал, пока она высидит у него на голове птенцов.