Черт-те что, или Праздник первого зуба - Дале Гру. Страница 8

— Бабушка, не пугай меня, — закричал Бамбуль. — Разве можно жарить погребят?

— Ещё как можно, лихо ты моё несмышлёное, — отвечала Злыдневна. — Раньше, когда мы жили повыше, поближе к людям, нам этот деликатес изредка перепадал. В смысле, падал к нам. Ох и вкусно!

Бамбуль содрогнулся.

Они вошли в едва освещённый ход. Тот, кто не прожил много лет в тёмном подземье, сказал бы, что тут черным-черно. Но натренированный глаз Бамбуля различал слабый свет. Злыдневна одышливо пыхтела Бамбулю в спину. Ещё пара шагов, и они повернули за угол. Посреди коридора, подсвеченный сиянием из огнедыра, стоял Бавван и перебрасывал что-то с лапы на лапу. Бамбуль сразу понял, что у братца в руках. И почувствовал, что живот завязывается в узел. Он хотел было кинуться вперёд, закричать, что эта его погребёнок, но ноги не слушались, голос пропал, и Бамбуль, застыв на месте, только мёл хвостом землю. Бабушка протиснулась мимо него вперёд.

— Салют родне, — приветствовал их Бавван и ощерился, выставив напоказ свои новенькие острые зубы. — Смотри, чего я нашёл.

Бамбуль открыл рот, чтобы крикнуть: «Не ври, это я нашёл!» — но слова присохли к языку и так и не слетели с него.

— Это погребёнок там? — спросила бабушка, прищурясь.

— По… кто? — переспросил Бавван. — Где? — Он раздул ноздри и огляделся подозрительно.

— У тебя в руке. Это тот погребёнок, о котором говорил Бамбуль?

— Так это погребёнок? — сказал Бавван, гадливо корчась. Нижняя губа у него была вывернута наружу: кривые зубы не давали ей распрямиться. — А я-то думал, что это человеческая голова. Она такая отвратительная — прелесть просто. Я уж собирался швырнуть её в огнедыр, думал, рванёт на все сто.

— Бавван, — строго сказала бабушка, — ты уже рассмотрел погребёнка, а теперь верни его Бамбулю. Это он нашёл его первым.

Бамбуль сразу почувствовал, как узел в животе развязывается, дышать стало легче, он расправил плечи и даже попробовал поддакнуть, но только икнул.

— Было ваше, стало наше! — звонко заверещал Бавван. — Ты, такси для вшей, только сунься! — пригрозил он Бамбулю, и из носа у него пыхнуло едкое пламя.

Оно опалило Бамбулю глаза, он не сдержался, чихнул.

— Клади быстро! — строго прикрикнула бабушка. — Сейчас укусит!

Бавван вздрогнул, отшвырнул погребёнка подальше и затряс рукой, проверяя, все ли пальцы на месте. От страха он закатил глаза.

— То-то, — по-прежнему строго сказала бабушка и кивнула в сторону выхода.

Бавван в ответ оскалился, но бабушка только дружелюбно кивнула: мол, проваливай, дорогой. Бавван нехотя повернулся, обошёл коричневый комок как можно дальше, с угрозой порычал на Бамбуля и в три прыжка пропал вдали. Но тот даже не взглянул братцу вслед, потому что бабушка уже стояла с погребёнком в руке. Она понюхала его, рассмотрела и даже поскребла ногтем.

— Так, так, — задумчиво произнесла она, ковыряя в ухе, Где угнездился длинный дождевой червяк.

— Разве ты не боишься его? — замирая от страха, спросил Бамбуль.

— А чего бояться? — мягко ответила бабушка.

— Видишь, как он на тебя смотрит, — начал было Бамбуль, но бабушка жестом велела ему замолчать и поманила поближе.

— Бамбуль, иди сюда. Смотри внимательно. Чего здесь можно бояться? — И она сунула погребёнка Бамбулю под нос.

Делать нечего — пришлось рассматривать эту безобразную головешку. На ней повсюду были ямки, в них что-то чернело, а кое-где росли белые волоски, как на родинках у старых чертей. Но бабушка сколупнула их ногтем и снова спросила:

— Ты где-нибудь видишь рот?

— Нет, — неуверенно ответил Бамбуль, — но…

— И никаких зубов нет Верно?

— Угу, — чуть увереннее ответил Бамбуль.

— И глаз нет.

— Есть, — тут же возразил Бамбуль и стал тыкать в тёмные точки: — Вот, вот и вот.

Бабушка Злыдневна покатилась со смеху. Она хохотала так, что в сумрачном коридоре внезапно посветлело от этого запретного смеха, а перепуганный Бамбуль вздрогнул, аж локти хрустнули. Зато он сумел рассмотреть погребёнка гораздо яснее. У него была красновато-коричневая шкура, шершавая и нечистая. Успокоившись, бабушка сказала:

— Бамбуша, этих погребят называют по-разному. Ибн-Кошмарыч говорит, что сами люди зовут их земляными яблоками или картошкой. Но на самом деле это обыкновенное растение, совсем неопасный клубень, который закатился к нам сюда, в самое пекло земли. Люди едят их всё время, а нам, чертям, они перепадают случайно. И тогда это большое счастье. Картошка на крысином сале — это, скажу я тебе, деликатес из деликатесов. Если честно, я завидую людям только в одном: на обед у них картошка. Ну это надо было придумать такое дурацкое слово — «картошка»! — И она снова захохотала, а отсмеявшись, сказала: — Отнеси-ка ты это папе, пусть запечёт в золе. А есть будешь, когда картошка станет мягкой, как жабьи кишки.

Бамбуль нерешительно таращился на погребёнка.

— А это точно не опасно? — спросил он наконец и посмотрел на бабушку.

— Точно-точно, маленький ты мой хвостошлёп. — Бабушка фыркнула и затрясла головой, стряхивая во все стороны стоножек. — И смотри помалкивай, — шепнула она, пихнув Бамбуля в бок, и пошла по коридору к огнедыру, шлёпая хвостом в такт шагам.

Бамбуль сжимал в руке картошку. Её приятно держать — она в меру тяжёлая, в меру круглая. «Ай да я, — подумал Бамбуль, — ай да добытчик!» От радости гребень на его спине встал дыбом, а потом завернулся довольными кудельками.

Глава 4

Проклятие из погреба

та картошка, этот похожий на ссохшуюся голову погребёнок, и стал причиной всех дальнейших бед Бамбуля. Он долго не мог решить, как ему поступить: отнести, как советовала бабушка, находку папе и попросить запечь её в золе, пока она не размякнет, как крысиные потроха, или не ждать, а откусить кусочек сразу. Потом он высунул язык и лизнул коричневую шкурку. Ничего особенного — грязь и глина. Но Бамбуля это не обескуражило: он понимал, что не во вкусе дело. Картошка — это мостик в человеческую жизнь. Не совсем то же самое, что поспать на подушке, но почти.

— Кар-тош-ка, — нараспев произнёс Бамбуль, пробуя слово на вкус.

И ему так захотелось попробовать этот диковинный деликатес, пишу людей, что он пошире разинул рот и откусил большой кусок.

«Ну и гадость!» — задохнулся от обиды Бамбуль.

Он попробовал пожевать, но тут же выплюнул эту дрянь. Правильно папа Бабадур говорит: нельзя тащить в рот всякую всячину, пока не выяснишь, что это такое. Не может это быть картошкой. Чтобы люди такое ели, а бабушка нахваливала? Нет, Злыдневна ошиблась. Это конечно же отрава ядовитая. Поэтому она не мягкая и не сладковатая на вкус, как обещали, а кислая, как навоз, и вяжет рот, как старая земля.

Фу, сажа и три тысячи фонарей!

Бамбуль два раза отрыгнул, сплюнул. Кусочек картошки белел на земле. Надо же, такая мерзость, а внутри белая — аж светится! Тут отравленный Бамбуль почувствовал, что умирает: живот подвело, перед глазами поплыло. Он отшвырнул ногой погребёнка и сполз по стене на пол. Тяжело дыша и высунув язык, он ждал, что ядовитая картошка вот-вот лишит его жизни.

К тому же он, похоже, сломал челюсть, пока надкусывал этот деревянный клубень. Во всяком случае, скособоченная челюсть болела. И в этот трагический момент случилось чудо: зашатался зуб. Бамбуль привычно провёл языком по нижним зубам и вдруг понял — что-то не так. Один зуб как будто наклонился вбок и уже не сидел как прибитый, а слегка качался — вперёд-назад. Бамбуль боялся поверить своему счастью. Он только снова и снова дотрагивался до зуба языком и шевелил его, не признаваясь даже себе, что это значит. Сомневался. Хотя слева, повыше живота, что-то пузырилось и булькало, как сладкая детская вода лимонад, о котором говорил Ибн-Кошмарыч. Язык сам собой всё время касался того зуба, и он каждый раз шевелился. Бамбуль сунул в рот грязный палец и покачал зуб. Качается! Совершенно точно, абсолютно и несомненно — качается!!!