Похищение в Тютюрлистане - Жукровский Войцех. Страница 28

— Где только какое-нибудь грязное дельце, там ты обязательно приложишь копыто!

— Не бееей, не муучай, тебе же будет лучше, — застонал козёл. И вдруг повеселел, — ему показалось, что у него начинают отрастать рога. Козёл еще не понял, в дело, и потому притворялся огорчённым, а сам внимательно, следил за алебардниками.

— Смотрите, ребята, он седеет!

И верно, рыжеватая бородка козла становилась серебряной.

— Я ошибся, — простонал козёл, теперь ему стало ясно: он перепутал пузырьки. — Жадность меня сгубила! — Кричал он, вырывая клочья седых волос.

При виде отчаянья козла и его трагической седины, стражники смягчились.

— На всякий случай мы запрем тебя, прохвост, — говорили они, подталкивая арестованного.

— пропало! — скулил Бобковита.

В утренней тишине по всему городу разносилось перестукивание молотков — это помощники палача сколачивали на рынке виселицу.

Под виселицей

Когда ранние лучи солнца пробились сквозь перистые облака, петух прикрыл крылом глаза и стал вглядываться в дымящуюся голубоватым паром чёрную пасть рынка. Над головой капрала носились ласточки. Мушкет он предусмотрительно прислонил к печной трубе.

На площади было полно зевак; рынок выглядел так, будто его замостили головами. Кое-где, словно трава среди камней, развевались страусовые перья городских модниц. Порой поднимался шум, толпа волновалась и вновь затихала. Осуждённого еще не привезли. Около ратуши стояла простая двухколёсная повозка, запряжённая чёрной лошадью.

Внезапно с пронзительным скрипом открылись ворота ратуши. Оттуда выскочили алебардники и, растолкав толпу, освободили проход. И вот петух увидел Мышибрата, бледного и похудевшего, но с гордо поднятой головой. Мяучура твёрдым шагом взошёл на ступени повозки. Вдруг Мышибрат покачнулся (у него были сзади связаны лапки) и тогда тюремщик грубо подтолкнул кота и захлопнул дверцы. Под пронзительные крики повозка двинулась с места. Она объехала вокруг площади. Густая толпа с трудом расступалась перед бегущими алебардниками и тотчас смыкалась за повозкой. Все напирали, стараясь разглядеть преступника. Горожане грозили кулаками и орали: «К ответу похитителя детей! Смерть извергу!»

Хитраска закричала: «Пощадите невинного! Он..» Но толпа не желала слушать о помиловании, она бушевала: «Смерть ему, на виселицу!»

Петух схватил мушкет и прицелился в палача. Нагнёток в красном кафтане с ехидной улыбкой смазывал петлю пером, смоченным в прованском масле, чтобы покрепче затянулась верёвка. Повозка остановилась, и кот взошёл на помост, обитый чёрным крепом, траурную материю украшала изящная вышивка шёлком — две скрещенные кости.

Наступила глубокая тишина. Был слышен шорох крыльев голубиных стай, парящих в потоках утреннего солнца. Осуждённый поднял голову, посмотрел на синеющее небо, и две чистые слезы скатились по его щекам. Вся его молодая, по-кошачьи статная фигура выражала мужество и презрение к смерти. Он обвёл взглядом людную площадь, толпы горожан, отряды алебардников и группу судейских чиновников. Вдруг он увидел полные слёз глаза Хитраски. Тогда он повернул голову и кивнул в сторону цирка, точно хотел сказать: «Не беда, что я умру! Помните, там наш враг и его нужно одолеть!»

Мышибрат спокойно встал на скамеечку. На шею ему набросили петлю.

Капрал Пыпец, взяв на мушку палача, выстрелил. Глухо стукнули курки. Огня не было. От обильно пролитых слёз порох и курки отсырели. Как еще можно было спасти друга?

Петух выпустил из крыльев оружие; грохоча по черепице, мушкет скатился по крыше и застрял у водостока.

Палач выдернул скамеечку, — тело Мышибрата вытянулось, повиснув в воздухе.

Хитраска застонала и закрыла глаза. Через несколько мгновений она уже видела, как цыган небрежным жестом отряхивал рукавицы, будто хотел сказать: вот и готово! Над головой палача висела та же что и вчера, афиша и новое объявление: «Цирк Мердано. Покупаю блох за самую высокую цену!» И это было перечёркнуто ломаной тенью виселицы.

Вдруг поднялась суматоха. Все вокруг толкались, напирая на цепь алебардников.

— Сорвался! — кричала толпа. — Верёвка лопнула!

Подскочил палач и поднял шатающегося Мышибрата. Затянув новую петлю, цыган ловким движением набросил коту на шею и опять выдернул скамейку. Но снова, прежде чем смерть заволокла мглой глаза осуждённого, верёвка лопнула!

— Это верный знак! — раздались голоса. — Он невиновен!

— Отпустить его, — закричали все. — Милосердия!

— Пробуем до трёх раз! — буркнул цыган, и уже готовился повесить Мышибрата в третий раз, но толпа, сбив с ног алебардников, пёстрой и шумной волной затопила помост. Напрасно метался цыган, — его сдерживали сотни рук. Пожилые дамы, красные от гнева, с визгом дубасили его зонтиками.

— Раз мы говорим, что он не виноват, так чего же ты, цыганское отродье, рвёшься его повесить, — вопил какой-то разъярённый сапожник и изо всех сил лупил палача по физиономии.

Мышибрат тяжело дышал, склонившись на плечо Хитраски. Вдруг он почувствовал, как его нежно обнимают чьи-то лапки и на его щёки посыпался град быстрых детских поцелуев.

— Крестный отец, крёстный отец, — услышал он радостный голосок. — Ты меня не узнаёшь! Это я, молодой Мышак! Ведь должны же мы были тебя спасти. Достаточно ты натерпелся из-за своего доброго сердца. Сегодня ночью мы перегрызли все шнуры, пояса, подтяжки — всё, на могли бы тебя повесить! — хвастался малыш, поблескивая чёрными глазками.

— О, мой дорогой мышонок, — воскликнул растроганный Мышибрат и, отирая слёзы, прижал ребёнка к бьющемуся сердцу.

Но времени для нежностей не оставалось. Воспользовавшись суматохой, царившей на площади, где горожане с треском ломали виселицу, Мышибрат и Хитраска помчались к воротам города.

А тулебцы неистово напирали, ликующий петух швырял черепицей, пытаясь попасть в торчавшую над толпой голову цыгана.

Меж тем растроганные горожане проводили Мышибрата до маленьких боковых ворот. Они подарили ему на дорогу узелок с провизией, из которой торчало горлышко завёрнутой в салфетку бутылки со сливовой настойкой, и велели как можно скорее уходить из города.

Самоотверженность Хитраски

— Что же нам делать, друзья? — спросил петух, когда прошёл первый порыв радости. — Нужно как-то выручать, — он указал на королевну. Лицо девочки было обвязано платком, словно у болели зубы, но и из-под платка ветер выдувал завитки буйно разросшейся бороды.

— Я уйду к любезным пчеловодам, — заявила Виолинка и грозно посмотрела на зверей.

— Славно ты выглядишь, — тяжело вздохнул Мышибрат.

— Как молодой разбойник, — покачала головой Хитраска.

— Беда беду родит. — начал петух.

— … бедой погоняет, — угрюмо закончила лиса. — Я не уверена, — знаете ли вы всю правду? Сегодня на рассвете король Цинамон, покинул столицу, обещая вернуться со всей армией, чтобы предать огню и мечу эту коварную страну.

— Значит, начнётся война?

— Да, мои друзья, это так!

— Слушайте, — сказал петух, — речь идёт уже не о королевне, — тут нужно спасать родину. Я не вижу иного выхода. Мы должны обо всём известить короля и задержать армию на границе.

— Но ведь он не узнает малютки…

— Отдадим такой, как есть… — петух поднял ободранное крыло и почесал свой седеющий гребень.

— На какие средства ты поедешь к королю? Ни провизии, ни лошадей, ни денег.

— Целых четыре рта прокормить нужно…

— Только не рта, а ротика, — обиделась Виолинка.

— А мы? — тихо запищали блохи Хитраски.

— Не шумите, детки, не вмешивайтесь в разговоры взрослых. Для вас никто не пожалеет горсти крошек. Вы любите меня хоть немножко?