Золотой киль - Бэгли Десмонд. Страница 34

— Какое чудо!

Тут заговорил Пьеро, голос выдавал его волнение:

— Сколько все это может стоить?

— Не знаю, — ответил я, — наверно, тысяч пятнадцать, если камни настоящие.

Курце заметил раздраженно:

— Вывезем груз, тогда и займемся подсчетами. Когда мы его прятали, у нас не было на это времени.

— Хорошие слова и сказаны вовремя, — съязвил я, — потому что у нас и сейчас нет на это времени. Вот-вот рассветет, а нас не должны видеть около шахты.

Мы начали убирать верхние ящики. Курце предусмотрительно оставил место между грузовиками, так что работалось легко. В четырех ларцах были драгоценности, один из них был заполнен только обручальными кольцами, тысячи колец. Слышал я, вроде во время войны женщины Италии отдавали свои обручальные кольца на общее дело, одержимые чувством патриотизма, — теперь эти кольца лежали здесь… Здесь же — ящик с усеянной драгоценными камнями короной, осенявшей когда-то не одно поколение эфиопских королей; восемь больших коробок, набитых бумажными деньгами, аккуратно сложенными и перевязанными резинками, в том числе лирами в новеньких банковских упаковках. А на самом дне — снова ящики с золотом, не меньше тонны.

Франческа ушла к машине и вернулась с флягами. Подкрепившись кофе, мы уселись рассматривать добычу. Ларец, из которого Франческа достала ожерелье, был единственным, чье содержимое имело баснословную ценность, — но и этого было достаточно. Я не разбираюсь в драгоценных камнях, но, по-моему, только этот ларец тянул на миллион фунтов стерлингов.

Один из ларцов был набит золотыми изделиями мужского назначения: карманные часы, портсигары и зажигалки, золотые медали и медальоны, ножички для обрезания сигар и прочее, прочее… Много вещиц с гравировкой, но имена там были разные, и я решил, что перед нами мужской эквивалент женских патриотических пожертвований. В третьем — опять лежали обручальные кольца, а в последнем — множество золотых монет, в основном британские соверены и тысячи других, среди которых я узнавал те, что когда-то показывал нам Аристид американские орлы, австрийские дукаты и даже танжерские геркулесы. Ящик оказался особенно тяжелым. Франческа опять достала ожерелье.

— Нравится? — спросил я.

— В жизни не видела такой красоты, — вздохнула она.

Я взял из ее рук ожерелье.

— Повернитесь. — Я застегнул ожерелье у нее на шее. — Самое надежное место — жалко, если потеряется.

Она расправила плечи — и тройная нить бриллиантов засверкала на черном свитере. Как истинная женщина, Франческа не могла не посетовать, что рядом нет зеркала. Пальцы ее бережно и любовно касались драгоценностей.

Смеющийся Уокер с трудом поднялся на ноги, держа двумя руками корону. Он водрузил ее на Курце, вдавившего круглую голову в широкие плечи.

— Король Курце, — истерически воскликнул он. — Все приветствуют!

Курце осел под тяжестью короны.

— Нет, парень, — сказал он. — Я республиканец. — Потом посмотрел в упор на меня и насмешливо улыбнулся: — Вот кто король нашей экспедиции.

Если бы нас могли увидеть со стороны, то приняли бы за сумасшедших. Четверо растрепанных и грязных мужчин, один — с уникальной короной на голове и окровавленным лицом, и не слишком-то опрятная женщина в ожерелье, достойном королевского наряда… Сами мы были не в состоянии оценить всю нелепость этой сцены — слишком долго мы рисовали ее в своем воображении.

— Давайте думать, как действовать дальше, — предложил я.

Курце двумя руками снял с головы корону. Веселье кончилось, опять начиналась серьезная работа.

— Тебе придется доделать проход в туннель, — сказал я Курце. — Того небольшого лаза недостаточно для выноса груза.

— Да, но на это потребуется немного времени, — ответил Курце.

— Тем не менее лучше сделать это сейчас. Скоро рассвет. — Я ткнул большим пальцем в сторону третьего грузовика. — Там есть что-нибудь ценное?

— Нет, только документы и мертвые немцы. Можешь посмотреть, если хочешь.

— Хочу, — ответил я, оглядывая туннель. — Пожалуй, мы с Уокером останемся здесь на день, подготовим груз и перенесем его поближе к выходу, оттуда будет легче выносить. Это сэкономит время при погрузке — не надо, чтобы грузовики здесь долго околачивались.

Я тщательно продумал этот план. На Курце ложилась обязанность присматривать за Пьеро и Франческой на случай каких-нибудь фокусов с их стороны по прибытии в Варци.

Но Курце моментально насторожился — очень уж ему не хотелось оставлять нас с Уокером наедине с сокровищами. Я разозлился.

— Черт возьми, ты замуруешь нас, а если мы пойдем на воровство, то в карманах много не унесешь, не волнуйся, останется больше. Пойми, я хочу только сэкономить время.

Покипев немного, Курце принял мое предложение и пошел с Пьеро заканчивать работу у входа в туннель.

— Пойдем заглянем в остальные грузовики, — сказал я Уокеру.

— Нет. Не могу.

— Я пойду с вами, — спокойно предложила Франческа. — Я не боюсь немцев, особенно мертвых.

Она окинула Уокера презрительным взглядом. Я хотел взять с собой лампу, но Уокер истерически потребовал оставить лампу ему.

— Не дури, — сказал я. — Отнеси ее Курце. Заодно поможешь ему.

Когда он ушел, мы с Франческой включили фонари. Я взвесил на руке молоток и сказал:

— Ну что, пошли распугивать духов?

Третий грузовик был заполнен упаковочными коробками и оружием. Оружия там хватило бы на то, чтобы начать новую войну. Я взял автомат и проверил его — смазка застыла, но все было в полной исправности. Оглядев весь этот арсенал, я подумал, насколько тщетными оказались бы мои героические усилия по разоружению Курце и Пьеро, если бы Курце вспомнил, сколько оружия здесь припрятано. Интересно, а можно ли им еще пользоваться?

Франческа сдвинула в сторону несколько винтовок, оторвала крышку одной из картонных коробок. В ней лежали папки с выдавленным на обложках изображением «фашо» — пучком дикторских прутьев — символикой фашистского правительства Италии. Она достала одну из папок и начала читать, время от времени раздирая склеившиеся страницы.

— Что-нибудь интересное? — спросил я.

— О вторжении в Албанию, — ответила она — Подробный план.

Она взяла другую папку и углубилась в ее изучение.

— Здесь то же самое, только об эфиопской кампании.

Я оставил ее наедине с пыльными бумагами и повернул к четвертому грузовику. От картины, представшей передо мной, веяло жутью. В туннеле не было влаги, и крысы, вероятно, здесь не водились — трупы высохли и превратились в мумии с черными черепами, плотно обтянутыми пергаментной кожей, со страшным оскалом — улыбкой смерти. Я пересчитал трупы — в грузовике их было пятнадцать, сваленных как попало, словно говяжьи туши, и два — в штабной машине, на одном сохранилась форма офицера СС. В глубине кузова стоял деревянный ящик, но я не стал его осматривать. Если в нем и было что-то ценное, пусть мертвые продолжают охранять его.

Я вернулся к штабной машине, потому что заметил там кое-что. На заднем сиденье лежал автомат-пистолет шмайссер, наполовину прикрытый мотоциклом. Я вытащил его и задумчиво повертел в руке. Мысли мои были скорее о Курце, чем о Меткафе, и приятными их не назовешь. Над Курце тяготело подозрение по крайней мере в трех убийствах, и все из-за сокровищ. Нам ведь еще предстояло распределять дивиденды, и он вполне мог сыграть такую же игру здесь или в другом подходящем месте. Ставка была огромной!

Что же до шмайссера, то это очень удобное оружие, еще во время войны я восхищался им. Выглядит он как обычный автоматический пистолет и работает по такому же принципу, но если его соединить с кобурой-ложем, в которую встроен простой упор, то вы надежно держите пистолет у плеча.

Внешне он очень напоминает старенький маузер, но на этом сходство кончается. Обоймы к этому пистолету двух размеров, в одной — восемь патронов, как в обычной пистолетной обойме, а в другой — около тридцати. С большой обоймой из него можно вести беглый огонь, как из ручного пулемета, весьма эффективно при стрельбе с близкого расстояния. Я с войны не держал в руках оружия, и мысль о том, что можно компенсировать недостаток меткости возможностью стрелять сплошными очередями, меня соблазнила.