Золотой киль - Бэгли Десмонд. Страница 4

Уокер вздохнул:

— Тогда мы действительно застряли.

Курце усмехнулся:

— Не отчаивайся. Здесь хотя бы кормят лучше, чем в лагере. Граф хочет, чтобы мы вошли в его группу. Он, как я понял, руководит своего рода истребительным отрядом, который контролирует часть территории, потому и собирает людей и оружие, пока есть такая возможность. Мы могли бы воевать здесь не хуже, чем в армии. Что касается меня, то я всегда мечтал действовать самостоятельно.

Толстая женщина внесла дымящуюся миску с мясным бульоном для Уокера, и Курце сказал на прощание:

— Вылезай из-под одеяла и почувствуешь себя лучше. А я пока порыскаю вокруг.

Уокер выпил бульон и ненадолго заснул, а проснувшись, снова поел. Через какое-то время возникла маленькая фигурка, которая несла в руках тазик и свернутые бинты. Это была уже знакомая девчушка. Уокер решил, что ей не больше двенадцати лет.

— Папа велел сменить вам повязку, — сказала она по-английски ясным детским голоском.

Уокер приподнялся на локтях и разглядывал ее, пока она шла к кровати: одета аккуратно, в белом накрахмаленном фартуке.

— Спасибо, — сказал он.

Девочка наклонилась, чтобы срезать болтавшуюся на ноге шину, затем аккуратно смотала бинт, обнажив рану. Он посмотрел на нее сверху вниз, как на ребенка.

— Как тебя зовут?

— Франческа.

— Твой отец — врач?

Он чувствовал, как ее прохладные руки нежно прикасаются к его ноге.

Она покачала головой и коротко ответила:

— Нет.

Промыв рану теплой водой с явными, судя по запаху, добавками какого-то антисептика, Франческа присыпала ее порошком. Действовала она так ловко, что через минуту нога уже была забинтована.

— Ловко у тебя получается, — сказал Уокер.

Только теперь девочка взглянула на него — у нее были холодные светло-карие глаза.

— У меня большая практика, — ответила она, и Уокер смешался под ее взглядом и проклял войну, которая делает из двенадцатилетних девочек опытных медицинских сестер. — Теперь тебе нужно скорее поправляться.

— Я постараюсь, — пообещал Уокер, — изо всех сил. Ради тебя.

Она удивленно посмотрела на него:

— Не ради меня, а ради нашей борьбы. Ты должен поправиться, чтобы идти в горы и убить много немцев.

Она степенно собрала грязные бинты и вышла из комнаты под изумленным взглядом Уокера. Так он познакомился с Франческой, дочерью графа Уго Монтепескали. Прошло чуть больше недели, и он уже смог передвигаться, опираясь на палку, выходить из хижины, в которой помещался госпиталь. Тогда Курце и показал ему лагерь. Отряд в основном состоял из итальянцев, дезертировавших из армии и ненавидевших немцев. Тут же нашли пристанище и бежавшие из плена люди разных национальностей.

Из бывших военнопленных Граф создал отряд под командованием Курце. Они называли себя иностранным легионом. За два последних года войны многим из них суждено было погибнуть в боях с немцами. Альберто и Донато по настоятельной просьбе Курце прикомандировали к его отряду в качестве переводчиков и проводников. Курце был самого высокого мнения о Графе.

— Этот кеге [5] знает свое дело, — говаривал он. — Он вовсю вербует в свой отряд солдат итальянской армии, и каждый должен принести с собой оружие.

Когда немцы перешли к зимней позиционной войне, базируясь в районе Сангро и Монте Кассино, партизаны развернули действия по уничтожению вражеских коммуникаций. Иностранный легион принимал участие в этой операции, специализируясь на взрывных работах. Перед войной Курце был минером на золотых рудниках в Уитвоте-стенде и умел обращаться с динамитом. Вместе с Харрисоном, канадским геологом, он обучал других взрывному делу.

Они минировали южные ущелья, взрывали дороги и мосты, устраивали крушения поездов и время от времени нападали на транспортные конвои, тотчас же отступая, если встречали сильный отпор.

— Мы не должны участвовать в крупных сражениях, — не раз повторял Граф. — Нельзя допустить, чтобы немцы прижали нас. Мы всего лишь москиты, покусывающие немецкие шкуры. Будем надеяться, что у них от этого начнется малярия.

Уокер назвал этот период временем дальних увеселительных прогулок, приправленных страхом. Дисциплина была необременительной, обязательная армейская муштра отсутствовала. Он стал поджарым и крепким, ему ничего не стоило совершить дневной переход в тридцать миль по горам с полной выкладкой — оружие да еще ранец с детонаторами за спиной.

К концу сорок четвертого иностранный легион значительно поредел. Многие погибли, а оставшиеся в живых после того, как союзные войска заняли Рим, предпочли прорываться на юг. Курце заявил, что остается, а значит, остался и Уокер. В отряде остались также Харрисон и англичанин Паркер. Иностранный легион теперь стал действительно очень маленьким…

— Граф использовал нас как вьючных животных, — сказал Уокер. Он еще раз заказал выпивку, но бренди уже ударило ему в голову: глаза налились кровью, язык заплетался.

— Как вьючных животных? — переспросил я.

— Отряд был слишком мал, чтобы вступать в настоящую драку, — объяснил он, — поэтому Граф использовал нас для переброски оружия и продовольствия на своей территории. Вот тогда мы и натолкнулись на тот конвой.

— Какой конвой?

Уокер уже с трудом ворочал языком.

— Это было так. Одной из итальянских бригад было поручено раздолбать немецкую почту, предполагалось, что действовать она будет совместно с другой партизанской группой. Граф места себе не находил, потому что эта группа состояла из коммунистов. Граф опасался, что они, как это не раз бывало, подведут нас, ведь он был монархистом, и коми ненавидели его больше, чем немцев. Они уже строили планы на послевоенное время и не очень-то рвались в бой. Такова итальянская политика, понимаешь?

Я кивнул.

— Поэтому он хотел подбросить Умберто — парню, командовавшему итальянцами, — парочку пулеметов, так, на всякий случай, и Курце взялся доставить их.

Уокер смолк, уставившись в свой стакан. Я спросил:

— И что же с этим конвоем?

— О, проклятье, — заговорил он, путая слова, — никакой надежды достать его оттуда. Оно останется там навсегда, если Курце ничего не придумает. Я расскажу тебе. Мы шли к Умберто и неожиданно наткнулись на транспортный немецкий конвой там, где никакого транспорта и быть не могло. Мы его и прихлопнули…

Когда они добрались до вершины горы, Курце объявил привал.

— Отдохнем минут десять и двинем дальше, — скомандовал он.

Альберто глотнул воды и спустился пониже, откуда хорошо просматривалось ущелье. Он взглянул вниз, на каменистую пыльную дорогу, затем взгляд его поднялся чуть выше. И вдруг подозвал Курце:

— Посмотри!

Курце спрыгнул вниз. Вдалеке, куда тонкой змейкой убегала раскаленная солнцем темная дорога, висели клубы пыли. Курце быстро вскинул бинокль и навел его на дорогу.

— Что они здесь делают?

— Кто — они?

— Колонна военных грузовиков… немцы… Кажется, шесть машин.

Он опустил бинокль.

— Похоже, пытаются улизнуть окольными путями. Из-за нас главные дороги стали опасными для их здоровья.

Уокер и Донато присоединились к ним. Курце взглянул на пулеметы и перевел взгляд на Уокера.

— Что скажешь?

— Ты насчет Умберто?

— А, с ним все в порядке. Просто Граф становится несколько беспокойным — ведь война идет к концу. Считаю, нужно захватить эту небольшую колонну, у нас же два пулемета, справимся.

Уокер пожал плечами:

— Я согласен.

— Пошли. — И Курце побежал назад, к тому месту, где сидел Паркер.

— Подъем, kereli — скомандовал он. — Война продолжается. Где только черти носят этого Харрисона?

— Иду, — отозвался тот.

— Быстрей тащите все вниз, к дороге, — приказал Курце. Он посмотрел вниз. — Этот поворот — самое lekker [6] место.