Как стать героем - Хили Кристофер. Страница 16

– О, привет, – сказал человечек. – Как замечательно, что я на вас набрел. Понимаете, я пошел прогуляться по лесу и, хе-хе, похоже, свернул не туда, в общем, я немного заблудился.

– А вдруг вы разбойник? – проговорил Фредерик.

Густав прыснул:

– Разбойник под страхом смерти так не вырядится!

– Как, вы меня не узнаете? Значит, вы не из здешних мест, – сказал человечек. – Я Дункан, принц нашего королевства. То есть я думаю, что это еще наше королевство. Мы ведь в Сильварии, да? В общем, приятно познакомиться.

Я прекрасно понимаю, о чем вы сейчас думаете: «Да неужели? Принц из „Белоснежки“ очень кстати заблудился в огромном лесу, который тянется на бескрайние мили, и наткнулся прямо на троих остальных принцев? Как-то это маловероятно».

Понимаете, с принцем Дунканом всю жизнь происходили маловероятные истории. В пять лет он катался зимой с высокой горки, случайно свернул в сторону – и так получилось, что он наехал прямо на сундук с золотыми монетами, потерянный много сотен лет назад. В одиннадцать он среди ночи встал с постели, чтобы налить себе стакан воды, случайно споткнулся на лестнице, скатился кубарем и приземлился прямо на вора, который как раз складывал в мешок королевские драгоценности. А потом в один прекрасный день во время ежедневного моциона он случайно споткнулся о прекрасную принцессу, спящую зачарованным сном. Целая жизнь подобных поразительных совпадений убедила Дункана, что он-де волшебным образом «родился под счастливой звездой». Естественно, счастливая звезда тут ни при чем. Совпадения случаются с каждым, везение – процесс совершенно случайный. Но Дункан искренне верил, что ему везет по волшебству.

А еще надо понимать, что Дункан – как вы, наверное, и сами догадались – был слегка с придурью. Свои тараканы есть у всех принцев: Фредерик боится собственного чиха, Лиаму хорошо бы немного обуздать самолюбие, а Густаву – научиться контролировать свои порывы, – но Дункан был просто и откровенно чокнутый. У всех нас есть знакомые, которых можно назвать чудаковатыми: ну, например, девочка, которая говорит сама с собой, или мальчик, который откусывает резинки со всех карандашей и жует их, словно жвачку. Может, по натуре они чудесные люди, но из-за странностей в поведении с трудом находят себе друзей. Вот и к Дункану это тоже относится.

Если бы Дункану все-таки удалось с вами подружиться, он бы наполнил ваш день оптимизмом, наверняка заставил посмеяться – и вообще вы с ним, возможно, стали бы неразлейвода. Однако друзей у Дункана не было, и проверить это было некому. Сомнительная манера одеваться и жутковатые привычки (например, он пытался играть на собственных зубах, как на пианино) почему-то всех отпугивали.

Как-то раз, когда Дункану было восемь лет, он участвовал в конкурсе рисунка, намалевав две убогие фигурки – «ручки-ножки-огуречик», – целующие картофелины. Когда жюри собралось присуждать награду, в королевской художественной студии подул загадочный ветер и опрокинул свечку. Начался пожар, в котором сгорели все заявленные на конкурс работы, кроме рисунка Дункана. Его набросок «Картошкина любовь» получил первый приз за отсутствием соперников. Тут Дункан сообразил, что других участников конкурса такой поворот, наверное, огорчил, и решил, что сумеет их подбодрить, если предложит новый арт-проект. Идея, прямо скажем, не блеск. А Дункан – легковозбудимый, восторженный Дункан – обладал талантом говорить именно то, чего не следует. Он промаршировал перед участниками церемонии награждения, подняв над головой свой картофельный рисунок и распевая: «Тру-лю-лю! Тра-ля-ля! Я – король Карандашик! Все за мной, в тридевятое царство фантазии!» Никто за ним не пошел. И после этого его перестали приглашать на дни рождения. А когда ты принц, это ужасно неприятно.

Мало того, семейка у Дункана была такая же «особенная», как и он сам, и лучше от этого не становилось. Родители Дункана, король и королева Сильварии, были чуть ли не самой непопулярной четой в собственном королевстве. Склонность подавать к столу только спаржу и фасоль гарантировала, что приглашения на королевские званые обеды никто не принимал. Королевский шут вынужден был уволиться, потому что, когда он откалывал какой-нибудь трюк – например, вертел тарелки на палочках или жонглировал яйцами, – король немедленно встревал, приговаривая: «Ух ты, ух ты! Дай я попробую!» (А в результате королевских упражнений тронный зал всегда бывал усыпан осколками и усеян брызгами желтка.) Сестрицы Дункана Мэйвис и Марвелла в часы досуга красили друг другу ноги – не ногти на ногах, а именно ноги. Так что семейка, без преувеличения, была со странностями.

К подростковому возрасту Дункан смирился с одиночеством. Друзья бывают у других, а у него – нет. Очень долго он вел уединенную жизнь. До того самого дня, когда наткнулся в лесу на Белоснежку. Оп-па – лежит себе в хрустальном гробу, окруженном плачущими гномами. Дункан вломился на поляну и перепугал плакальщиков.

– Фу-у! Мертвая девушка! – заорал он. – Она что, поела тех ягодок в горошек, про которые меня предупреждал папа?

Сначала гномы обругали его за то, что помешал оплакивать Белоснежку, но когда Дункан собрался уходить, одного из них осенила блестящая мысль, и он крикнул вслед принцу:

– Стой, ты вроде человек. От тебя может быть прок.

– Точно, я человек, – с бодрой улыбкой подтвердил Дункан. – Какие вы умные! – Он хотел сделать гномам комплимент – а может, и подружиться с ними, – однако его невинное замечание прозвучало как издевка.

– Хи-хи, спасибочки, малахольный, – ощерился гном. Он-то как раз издевался, вот только Дункан этого не понял.

– Пожалуйста, – ответил он. – Меня, вообще-то, Дункан зовут.

– Хватит языком трепать, ты, человек, – прорычал гном. – Помогать будешь или нет?

– А чем помочь? – спросил Дункан. – Надо гроб поднять? Так я не очень сильный. А если похоронный марш сыграть нужно – это да, у меня и флейта с собой…

– Остолоп, она же не умерла, – сказал гном. – Ее заколдовала злая мачеха.

– Тогда зачем вы ее в гроб положили? – не понял Дункан. – Как-то это окончательно, вам не кажется?

Один из гномов замахнулся кулаком и собрался как следует стукнуть Дункана, но остальные удержали его.

– Чары можно снять, – пояснил кто-то из более или менее воспитанных гномов.

– Здорово, – обрадовался Дункан. – Очень перспективно. А что надо сделать?

– Поцелуй ее, – велел гном. – Мы слышали про сонные чары. Их снимают поцелуем.

– А почему вы ее не поцеловали? – уточнил Дункан.

Гномы сморщились от отвращения, принялись плеваться и кричать «Фу!» и «Вот гадость!».

– Ни за что, – сказал кто-то из них. – Она нам как сестра. Это неприлично.

– Да и не поможет, – сказал тот гном, который, похоже, был у них за главного. – Всем известно – кроме тебя, – что злые чары может разрушить только поцелуй любви.

– Какая тут любовь? – растерялся Дункан. – Мы даже не знакомы.

– Пустая формальность, – отмахнулся гном.

– Ты чего, струсил? Первый раз надо девушку поцеловать? – съязвил другой гном.

– Ха-ха! Нет-нет-нет-нет. Совсем-совсем даже нет. Какая ерунда. – Дункан выдавил смешок. – Просто, понимаете, как-то неправильно целовать девушку, когда она спит. Ну а ради спасения жизни – другое дело! И вообще она довольно миленькая.

– Целуй! – рявкнули хором несколько гномов.

Дункан нагнулся над девушкой, щечки у которой были как яблочки, коснулся губами ее губ – и тут ресницы у нее затрепетали и глаза открылись.

– Потрясающе! – Дункан захихикал.

И тут ему снова повезло: Белоснежка в него влюбилась. Как выяснилось, у них было много общего. Оба были коротышки. Оба обожали птичек, длинные соло на флейте и большие гаечные ключи. Откладывать свадьбу не стали.

Рис. 17. БЕЛОСНЕЖКА

Белоснежка была принцесса и выходила замуж за принца, так что вы, наверное, вообразили, будто королевская свадьба стала пышным мегапопулярным мероприятием, правда? Но на самом деле почти никто не пришел. В часовне по одну сторону от прохода сидели только родители Дункана, его сестрицы и несколько придворных, которым было не отвертеться. По другую сторону сидел старенький морщинистый папа Белоснежки и семеро гномов с каменными лицами. Дело в том, что Белоснежка тоже была с придурью. И со склонностью к уединению. Почти всю жизнь она бродила по лесу и вместо людей беседовала со зверюшками. Поклонников у нее было не больше, чем у Дункана. По крайней мере, до тех пор, пока королевский бард Сильварии Уоллес Фицуоллес не сложил о ней балладу.