Момо (другой перевод) (с илл.) - Энде Михаэль Андреас Гельмут. Страница 2
Квинтэссенция духовно-религиозного содержания книги изложена в главе 12. Момо попадает в то место, откуда выходит время всех людей. Здесь его совершенно очевидно отождествляют с душой человеческой. Время — это душа, даваемая Богом человеку в его сердце, а Мастер Хора распределяет его. Каждого человека он обязан наделить временам, которое ему предназначено.
Однако воры-бесы крадут его у людей, и ни Распределитель, ни Творец не могут или, из высших соображений, не хотят препятствовать этому. Люди сами должны распоряжаться отпущенным им временем — своей душой — и сами его защищать.
Часы — это только несовершенное отражение того, что у каждого человека находится в груди, в его сердце — его душе. «…Так у вас есть и сердце, чтобы чувствовать время. И все то время, которое не прочувствовано сердцем, потеряно, как краски радуги для слепого или песня соловья для глухого. К сожалению, существуют слепые и глухие сердца, которые ничего не ощущают, хотя и бьются». Глухие и слепые сердца — это очерствевшие души, глухие для призывов Бога.
Момо задает Мастеру Хора странный и совершенно неожиданный вопрос: «Ты смерть?» Тот совсем не смущается и отвечает еще более загадочно: «Если бы люди знали, что такое смерть, они бы больше не боялись ее. И тогда никто не смог бы красть у них жизненное время». «Тогда тебе нужно все им объяснить», — предлагает Момо. «Я напоминаю им об этом с каждым выделенным часом. Но, похоже, они не хотят меня слышать. Они предпочитают верить тем, кто их пугает».
Момо и раньше, сидя летними звездными вечерами на ступеньках амфитеатра, улавливала порой льющуюся из беспредельного звездного пространства и проникающую в самое сердце музыку. И Мастер Хора обещает отвести ее туда, откуда эта музыка приходит. Но тогда она сама станет принадлежать ей, сделается одним из ее тонов. Очутившись в «Первоисточнике времени», Момо с потрясающей силой ощущает, как в нее проникает волшебная музыка духа, исходящая от Творца Времени. «…Вся вселенная, вплоть до самых дальних звезд, повернулась к ней единственным, непостижимо большим лицом, которое смотрело на нее и говорило с ней. И Момо овладело чувство большее, чем страх».
Чувство большее, чем страх… Это не паника и не страх за свое благополучие. Это трепет почтительности и уважения перед неизмеримым величием Создателя. И, только слившись с потоком всепоглощающей музыки, ты сердцем (духом) становишься единым с Ним.
Вернувшись в дом Мастера Хора, потрясенная Момо спрашивает его, где же она только что была. «В твоем собственном сердце», — отвечает Мастер Хора. «В каждом человеке есть такое место, в котором ты сейчас побывала. Но прийти туда может только тот, кто позволяет мне привести его. И обычными глазами этого увидеть нельзя».
Сюжет этой книги, очень драматичный и напряженный, основан на теме противостояния Момо и серых господ. Добро в итоге побеждает Зло, хотя шансов на победу у серых господ было гораздо больше.
После прочтения книги остается ощущение, что Зло уничтожено не окончательно, хотя серые господа, носители Зла, полностью самоуничтожились. Установившаяся идиллия новых отношений непрочна и в любую секунду может быть нарушена следующей бедой, возможно, совсем в другой форме. Ведь в людях сохранились все последствия первородного греха, оттолкнувшего их прародителя от Создателя: гордыня, эгоизм, себялюбие, заносчивость, жадность.
В этом переводе много моей души и, если русскоязычный читатель найдет в нем хоть самую малость пищи для своей души, я буду счастлив за себя и за автора книги — М. Энде.
Е. Гамм
Январь 1999 года
Часть 1
Момо и ее друзья
Глава 1
Большой город и маленькая девочка
В старые-старые времена, когда люди еще разговаривали на совершенно других языках, в теплых странах уже стояли большие, роскошные города. Там высились королевские дворцы и княжеские хоромы; там были и широкие проспекты, и узкие улицы, и совсем маленькие кривые переулки; там устремлялись в небо храмы, украшенные золотыми и мраморными статуями богов; там, на пестрых базарах, продавались товары из разных стран, а на бесчисленных прекрасных площадях собирались люди, чтобы обсудить всякие новости, поговорить и послушать.
И, главное, там были театры.
Они напоминали сегодняшние цирки, только целиком состояли из каменных блоков. Для зрителей там были устроены поднимающиеся друг над другом каменные ступени — как в гигантской воронке. Сверху одни из театров выглядели как замкнутый круг, другие имели форму овала, а некоторые — полукруга. Их называли амфитеатрами.
Кое-какие амфитеатры были по размеру как футбольное поле, а в других умещалась только сотня-вторая зрителей. Одни амфитеатры, с залами и статуями, поражали своим великолепием, но были и простые, без украшений. Крыш у амфитеатров не было, все происходило под открытым небом. Поэтому в роскошных театрах над рядами сидений тянулись прошитые золотом ковры, защищающие публику от жарких лучей солнца и неожиданного дождя. В простых же театрах навесами служили циновки из обычной грубой ткани или соломы. Словом, театры были такими, какими их могли позволить себе люди. Но хотели от них одного — представлений, поскольку зрители тогда были очень внимательными и сочувствующими.
И, когда они смотрели захватывающие драмы или комедии, им казалось, что разыгрываемая на сцене жизнь таинственным образом становится их собственной, даже более реальной, чем будни.
И зрители любили эту жизнь из другой действительности, из другого мира.
С тех пор прошли тысячелетия. Большие города разрушились и исчезли, и вместе с ними исчезли храмы и дворцы. Ветры и дожди, холод и жара истерли камни, и от театров остались только руины. И когда в этих древних развалинах цикады поют свою однотонную песню, кажется, будто земля дышит во сне.
Впрочем, кое-какие из старых городов сохранились и по сей день. Конечно, жизнь в них изменилась. Люди теперь ездят на автомобилях и трамваях, пользуются телефонами и электричеством. Но то тут, то там, среди новых домов, можно еще увидеть остатки каменных стен, ворот или даже целых амфитеатров из старых времен.
И в одном из таких городов и случилась эта история, главной героиней которой стала Момо.
На южной окраине города, там, где уже начинались поля, а дома и хижины становились все беднее, в круглом лесочке скрывались развалины небольшого амфитеатра. Он и в старые добрые времена не отличался роскошью, поскольку назначался для бедняков. В наши дни, то есть тогда, когда произошла эта история, о развалинах почти совсем забыли. Только пара профессоров-археологов знала об амфитеатре, но он их совершенно не интересовал, так как все научные сведения об амфитеатрах давно были собраны. Не было в нем и ничего такого, что могло бы привлечь внимание на фоне других достопримечательностей большого города. Только изредка одинокие туристы решались посетить эти руины. Они топтались по заросшим травой ступеням, галдели, щелкали фотоаппаратами, снимая друг друга на память, и исчезали. И сюда опять возвращалась тишина, и цикады начинали следующую строфу своей бесконечной песни, ничем не отличающуюся от предыдущей.
Вообще-то о развалинах знали только местные жители, которые пасли там своих коз. На круглой площадке внутри амфитеатра дети играли в мяч, а вечерами в руинах иногда встречались влюбленные парочки.
Но вот однажды прошел слух, что кто-то там поселился, предположительно, маленькая девочка. Хотя точно этого никто не знал, так как одет ребенок был нетипично. Звали его, кажется, Момо, или как-то похоже.
Необычная внешность Момо могла отталкивающе подействовать на людей, привыкших к чистоте и порядку. У нее, маленькой и худенькой, при всем желании нельзя было определить возраст, сказать, восемь ей лет или уже двенадцать. Ее дикой, курчавой, смоляно-черной головы, наверное, никогда не касались ножницы или гребешок. Огромные прекрасные глаза, такие же черные, совпадали по цвету с ногами: Момо всегда бегала босиком. Только зимой она иногда появлялась в ботинках, причем они были разные и явно велики ей. Просто у Момо ничего не было, кроме того, что она случайно находила или получала в подарок. Юбка из разноцветных лоскутков доставала ей до пяток. Сверху она носила старую громадную мужскую куртку, рукава которой закатывала до локтей. Отрезать их она не хотела, предусмотрительно рассчитывая на то, что еще вырастет, и тогда не известно, удастся ли ей снова найти такую хорошую и практичную вещь с множеством карманов.