Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года) - Автор неизвестен. Страница 38
ЧАСТЬ 2
Далеко ли, близко ли
Едет Гэсэр,
Высоко ли, низко ли
Скачет Гэсэр.
Одна дума у него в голове,
Одна забота у него на уме.
Одна печаль у него на сердце,
И некуда от этой печали деться.
Как же так получилось и вышло,
Что он голос собственной смерти слышал?
Как же могло случиться и статься,
Что он собственной смерти мог показаться?
Что же за наваждение это было,
Что его болезнь победила?
Обезумел, как видно, совсем он,
Что Тумэн-Жаргалан,
Любимую, молодую жену,
Отпустил к дьяволу Абарга-Сэсэну,
В чужедальную, злую страну?
Все поняв,
Все происшедшее по-новому оценя,
Над этим думая неустанно,
Повернул он Бэльгэна, гнедого коня
К владеньям Хара-Зутана.
Как сокол на утку,
Он летит, свистит,
Как камень, жутко
Он свистит, шуршит.
Как стрела, трепеща опереньем,
В свою цель впивается,
Так он у Хара-Зутана на дворе
Около коновязи появляется.
Кричит он громко,
Но как будто без злости,
— Эй, дядя, ты дома?
Принимай гостя!
Хара-Зутан-Ноен,
А душа у него, как известно, черная,
Этим криком как громом был поражен,
Двери запер проворно он.
Душа у него ушла в пятки,
Побежал он скорее прятаться.
Забился он в угол под кроватью,
Лежит и почти не дышит.
Как с Гэсэром жена разговаривает
Он каждое слово слышит.
Разговор у них очень недлинный,
Отвечает гостю жена:
— Уехал мой муж в долину,
«Подкровать» зовется она.
Хара-Зутан выскочил из-под кровати,
Больно шлепнуть жену изловчился.
Не велел он дверь открывать ей,
И под войлок черный забился.
Лежит он, почти не дышит,
Но каждое слово слышит.
Голос гостя снаружи, как эхо:
Так куда, говоришь, он уехал?
Разговор у них там не длинный,
Отвечает гостю жена:
— Муженек мой уехал в долину,
«Подвойлок» зовется она.
Тут Хара-Зутан очень бойко
Сразу выскочил из-под войлока,
Больно шлепнуть жену изловчился,
И в мешок он в углу забился.
А жена на шлепки рассердилась,
Слова лишнего не сказала,
Мешок выволокла на середину,
Крепко-накрепко завязала.
Муженька своего нарочно
Завязала завязкой прочной.
Распрямилась она, прихорашиваясь,
А Гэсэр из-за двери спрашивает,
Громко спрашивает, со смехом:
— Так куда, говоришь, он уехал?
Жена, без раздумий длинных,
Отвечает под свой смешок:
— Муженек мой уехал в долину,
Под названьем «темный мешок».
Сам оттуда едва ли он вылезет,
Не поможешь ли ты его вызволить?
Открывает дверь она гостю,
И впускает его в жилье,
Где в мешке, задыхаясь от злости,
Заключен муженек ее.
Абай Гэсэр тяжелый мешок
Поближе к очагу перенес-отволок,
Ноги под себя — на мешке уселся.
У Хара-Зутана и печень, и сердце,
И легкие у него вот-вот
Наружу выскочат через рот.
А тетя-сестра
Племяннику рада,
И делает все как надо.
Золотой стол накрывает,
Вкусную пищу на стол расставляет.
Серебряный стол расстилает,
Прекрасную пищу расставляет.
Напитки крепкие предлагает,
Напитками светлыми угощает.
Племянник и тетя-сестра
Разговаривают с вечера до утра.
Давнее все припоминают,
О новом обо всем рассуждают,
О прежних говорят временах,
О ближних говорят племенах.
Говорят,
Пока сметана на чистой воде не настоится,
Говорят,
Пока трава на голом камне не уродится.
Абай Гэсэр
На мешке сидит,
Хара-Зутан
В мешке кряхтит.
Хара-Зутан
В мешке задыхается,
Абай Гэсэр
На мешке усмехается,
И к хозяйке он обращается:
Что-то твердое в мешке
Не размягчилось ли?
Что-то крепкое в мешке
Не раздробилось ли?—
Взял он стрелку и на целый вершок
Воткнул ее под собой в мешок.
Стрела у Гэсэра была остра,
Достала она до дядиного бедра.
В бедро она глубоко вонзилась,
Дядя в мешке заорал, завозился.
Гэсэр испуганный сделал вид,
Как будто он ничего не знал
Про то, кто под ним в мешке сидит,
И мешок не мешкая развязал.
Гэсэр удивленный сделал вид,
Гэсэр озадаченный сделал вид,
И дяде с почтением говорит:
— Скажи мне, дядя, что ты делаешь тут?
С каких это пор Ноены в мешках живут?
Или хитрость тут какая-нибудь,
Или прячешься ты от кого-нибудь?
Или совестно, ты не чист, не бел,
Или ты не наделал ли черных дел?
Хара-Зутан от стыда краснеет,
Слово сказать и то не смеет.
В глаза Гэсэру он не глядит,
Сторонкой выскользнуть норовит.
Но Гэсэр Хара-Зутана опередил
И дорогу ему решительно загородил.
Загородил ему дорогу славный батор:
— Есть у меня к тебе, дядя, небольшой разговор.
Дело в том,
Что моя жена, а твоя невестка,
Не знаю кем и за что в отместку,
Выслана к дьяволу Абарга-Сэсэн,
Пропадет она там совсем.
Мы должны с тобой отправиться вместе,
Чтобы распутать хитросплетения мести,
Чтобы мою жену, а твою невестку,
Отбить, отнять, возвратить на место.
Как лист осенний,
Хара-Зутан задрожал,
И куда-то в сени
Стремглав убежал.
Но Гэсэр его, конечно, нашел,
Приподнял, встряхнул и в чувство привел.
Приказал ему, спокойствие сохраня,
Чтобы готовил
Стрельчато-синего коня,
Чтобы одежду надел,
Для военных походов хранимую,
Чтоб доспехи надел,
В богатырских походах носимые.
Чтоб оружие взял,
Какое в бою подобает,
Чтобы слово сказал,
Какое в бою помогает.
На дядю своего племянник покрикивает,
Дядю своего Гэсэр поторапливает.
Дядя, неохотно снаряжаясь, покрякивает,
Улизнуть бы куда поглядывает.
Но все же вынужден был
Одеться и снарядиться,
На улицу вышел,
На коня он садится.
А Гэсэр
Удалой уже на коне,
В красивых одеждах, в драгоценной броне.
Все оружье при нем, вся отвага при нем,
Глаза горят удалым огнем.
Правую сторону повода он натянул,
Морду Бэльгэна на восток повернул.
Едут они вместе,
Друг на друга не глядя,
За женой и невесткой,
Племянник и дядя.
Едут они
Близко ли, далеко ли,
Скачут они
Низко ли, высоко ли.
Кони скачут устало,
Да и поесть уже хочется.
Время ночлега настало,
Начинают они охотиться.
Абаю Гэсэру удалось,
Сороку пеструю подстрелил,
Волшебством своим в тушу лося
Он сороку жалкую превратил.
И подбросил, на поляну выйдя,
Чтобы дядя ее увидел.
Хара-Зутан находке обрадовался,
Обеими руками в находку вцепился.
Абай Гэсэр едет рядом,
Хара-Зутан похвалился.
— Видишь, как находчив я и умел,
Какого лося добыть сумел.
— Да, — Гэсэр говорит, — ты зорок и меток,
Наверное, дашь мне мясца отведать.
Хара-Зутан пожадничал, укорил:
— Где это видно, чтобы старик молодого кормил.
На чужой кусок,
Мой внук, не гляди.
Путь далек,
Все впереди.
Еще не скоро до темноты,
Кого-нибудь подстрелишь и ты.
Абай Гэсэр Удалой
В сторонку отъехал тихо,
Одной хангайской стрелой
Свалил лося и лосиху.
Спешились всадники,
Коней расседлали,
Проголодавшись за день,
Ужин готовить стали.
Серо-красный костер разложили
Так, чтобы не раздувал его ветер.
Разделив где мясо, где жилы,
Добычу свою насадили на вертелы.
У Абая Гэсэра сочное
Лосиное мясо готово до срока,
А у Хара-Зутана ссохлось,
Превратилось опять в сороку.
У Абая Гэсэра
Все вкусные кости уже обглоданы.
Все сочное мясо съел он,
А Хара-Зутан страдает от голода.
До утра не уснул он,
Слюнка течет,
Живот подтянуло,
Все ребра — неперечет.
С черной душой
К водопою идет,
Голодный и злой
Коней ведет.
В желудке у него ноет,
Вокруг Гэсэра он заискивающе похаживает.
А Гэсэр руки от мяса моет,
Волосы руками приглаживает.
Те кости, что Гэсэр в сторону отбрасывает,
Хара-Зутан хватает, обсасывает,
Внутренности от лося и лосихи
В рот торопливо запихивает.
— Что это с тобой, дядя,—
Говорит Гэсэр, на Хара-Зутаиа насмешливо глядя.
Ты голоден, как я вижу,
Тебе поесть не пришлось,
А где же твоя добыча,
Где же вчерашний лось?
Если в походе, — говорит Гэсэр, — голодать,
Ни удачи, ни счастья никогда не видать.
Голод в походе не помогает,
Воин от голода изнемогает.
После этого
Абай Гэсэр допил и доел,
Остатки еды побросал в огонь.
К коню подошел, в седло он сел,
Тронул повод и взвился конь.
Поехали дальше, поехали рядом
За Тумэн-Жаргалан племянник и дядя.
Едут они
Далеко ли, близко ли,
Скачут они
Высоко ли, низко ли.
Вот уж кони скачут устало,
Да и поесть уже хочется.
Время ночлега настало.
Начинают они охотиться.
Абаю Гэсэру удалось,
Ворону серую подстрелил,
Волшебством своим в тушу лося
Он ворону тощую превратил.
Положил, на поляну выйдя,
Чтобы дядя ее увидел.
Хара-Зутан в находку вцепился,
Перед Гэсэром он похвалился:
— Видишь, как находчив я и умел,
Какого лося добыть сумел.
— Да, — Гэсэр говорит, — ты очень меток,
Наверное, дашь мне мясца отведать.
Хара-Зутан пожадничал, укорил:
— Где это видно,
чтобы старик молодого кормил.
Еще не скоро до темноты,
Кого-нибудь подстрелишь и ты.
Говорит он угрюмо и холодно:
— Не умрешь, чай, племянничек, с голоду.
Абай Гэсэр Удалой
В сторонку отъехал тихо
И одной хангайской стрелой
Свалил лося и лосиху.
Спешились всадники,
Коней расседлали.
Проголодавшись за день,
Ужин готовить стали.
Серо-красный костер разложили,
Так, чтобы не задул его ветер.
Разделив где мясо, где жилы,
Насадили добычу на вертелы.
У Абая Гэсэра сочное
Лосиное мясо жарится,
А у Хара-Зутана все ссохлось,
Превратилось в ворону жалкую.
Всю ночь до утра не уснул он,
Слюнка течет,
Живот подтянуло,
Ребра — наперечет.
В желудке у него ноет,
Вокруг Гэсэра он заискивающе похаживает,
А Гэсэр руки от мяса моет,
Волосы руками приглаживает.
Те кости, что Гэсэр в сторону отбрасывает,
Хара-Зутан хватает, обсасывает.
Внутренности от лося и лосихи
В рот торопливо запихивает.
С черной душой
К водопою идет,
Голодный и злой
Коней ведет.
— Что это с тобой, дядя? —
Спрашивает Гэсэр, насмешливо глядя,—
Ты голоден, как я вижу,
Тебе поесть не пришлось.
А где же твоя добыча,
Где же вчерашний лось?
Если в походе голодать,
Удачи никогда не видать.
Голод в походе не помогает,
Воин от голода изнемогает.
После этого
Абай Гэсэр допил и доел,
Остатки еды побросал в огонь.
К коню подошел, в седло он сел,
Тронул повод и взвился конь.
Едут они дальше среди чистого поля,
Чтобы Тумэн-Жаргалан вызволить из неволи.
Едут они
Далеко ли, близко ли,
Скачут они
Высоко ли, низко ли.
Когда Хара-Зутан отвернулся,
Абай Гэсэр с седла перегнулся,
На скаку схватила его рука
Гладкий камень величиной с быка.
Ради мести и торжества,
Силой особенного волшебства
Превратил он камень в маленький талисман,
Что носила на шее Тумэн-Жаргалан.
Бросил он камень среди дороги,
Хара-Зутана коню под ноги.
Лежит талисман на дороге, светел,
Хара-Зутан талисман заметил.
Схватил он находку, в руке зажал,
От великой радости завизжал:
— Смотри, — кричит,—
Что нашел я среди камней,
Любимый талисман жены твоей.
Значит, по этой дороге она прошла,
На этом месте она была.
Значит, мы с тобой на верном пути,
Значит, мы ее должны найти!
Отвечает Гэсэр, зло затая:
— Догадка, дядя, верна твоя.
Конец у нитки найти ты смог,
Распутается постепенно и весь клубок.
Но я тебе, дядя, вот что скажу,
Я тебя, дядя, вот о чем попрошу:
Теперь, когда уж ясна дорога,
Возвращайся ты, дядя, к родному порогу.
Моя жена, моя и нужда,
А тебе война — не нужна.
Зачем тебе Абарга-Сэсэн,
Он тебе не нужен совсем.
Поэтому, спутник, надежный мой,
Возвращайся-ка ты к себе домой.
Да не потеряй, смотри, талисман
Жены моей Тумэн-Жаргалан.
Где тебе его схоронить,
Чтобы до конца пути сохранить?
Положишь за щеку,
Забудешь — выплюнешь.
Положишь за пазуху,
Забудешься — вытряхнешь.
Чтобы не потерялся он ни днем, ни во сне,
Давай привяжем его к спине.
Взял Гэсэр ремешок,
Если надо удлиняющийся
На сто сажень.
Взял он ремешок,
Если надо сжимающийся
В одну сажень.
Взял ремешок
Плетеный, белый,
Небольшой узелок
На ремешке сделал,
Талисман к ремешку приладил,
Привязал его к спине дяди.
А пока прилаживал,
Приговаривал.
А пока привязывал,
Заговаривал:
— Гладкий, маленький талисман,
Во время дядиного пути,
Опять большим и тяжелым стань,
Чтобы тебя не сдвинуть, не унести.
Маленький и хороший,
Стань неподъемной ношей.—
Так он камешек к спине привязал,
Такие он камешку слова сказал.
После, этого
Хара-Зутан домой возвращается.
Абай Гэсэр вдаль отправляется.
Хара-Зутан не горевал, не грустил
(Душа у него, как известно, черная),
Что Гэсэр его домой отпустил,
На коня он вскочил проворно.
За левую сторону повода потянул,
По левому боку коня стегнул,
В сторону запада повернул.
Поговорили они с Гэсэром спокойно,
Попрощались они достойно.
Прежде чем разъехаться круто,
Поговорили они о здоровье друг друга.
И расстались среди чистого поля,
У каждого — своя доля.
Не успел Хара-Зутан от места отъехать,
Как понял, что ему не до смеха.
Понял он, насколько он туп,
Понял он, насколько он глуп.
Не успел он проехать четверть пути,
Камень за спиной начал расти.
На спину давит, назад тянет.
Конь вот-вот совсем встанет.
Сделался камень величиной с быка,
Царапает спину, трет бока.
Халат протер, мясо дерет,
Мясо дерет, до костей достает.
Вперед наклонится Хара-Зутан,
Камень его к луке прижимает.
Назад откинется Хара-Зутан,
Камень держать сил не хватает.
Едет он так ли, сяк ли,
Взад и вперед качается,
Силы его иссякли,
Уменье его кончается.
В просторах белого поля,
У белой березы старой,
Сил не имея более,
Набок клониться стал он.
На землю с коня свалился,
В землю носом зарылся.
Лежит он, не трепыхается.
А вокруг народ собирается.
Смотрят: пока еще дышит,
Но слов никаких не слышит,
И сам ни словечка не скажет.
Развязали ремень в сто сажен.
Камень, чернее ворона,
Сообща отвалили в сторону.
Посадили Хара-Зутана опять в седло,
Привязали Хара-Зутана, чтобы он не упал,
И, наказанный за свершенное зло,
К дому поплелся Хара-Зутан.
Абай Гэсэр,
Хара-Зутана домой отправив,
Действовать стал решительно и правильно.
Первым делом,
В самом начале дня
Оседлал он Бэльгэна,
Своего гнедого коня.
С крепким горячим телом,
С лоснящейся гладкой шерстью,
С легкими, прочными костями,
С непоскользающимися копытами,
С неутомляющейся спиной,
С туловищем, в тридцать шагов длиной,
С зубами в три пальца,
С ушами в три четверти,
С хвостом в тридцать локтей,
С гривой в тридцать аршин,
С седлом и уздечкой в серебре,
Копытами молнии высекая,
Из черных глаз испуская огонь,
Встал перед ним волшебный конь.
Чудесного сказочного коня,
За красный шелковый повод схватив,
В звенящие серебряные стремена
Точно и прочно вступив,
В якутское серебряное седло
Надежно и крепко сел
Великий батор Абай Гэсэр.
После этого,
У повода, правую сторону натянув,
А левую сторону ослабляя,
Морду коня в нужную сторону повернув,
Он его по солнышку идти заставляет.
Застучал по камням лошадиный скок,
Они поехали на восток.
Тихо-тихо рысцой,
Камни из-под копыт,
Как маленькие поленья вылетают.
Быстро-быстро летят,
Камни из-под копыт,
Как большие чурбаки вылетают.
Все лежащее на красивой земле,
Начинает шевелиться, раскачиваться.
Все стоящее на прекрасной земле,
Начинает содрогаться и сотрясаться.
Высокие горы дрожью дрожат,
Тяжелые скалы дребезгом дребезжат.
Широкое море начинает плескаться,
Мелкие камни по ветру летят.
Абай Гэсэр душой отвердел,
Абай Гэсэр сердцем окаменел.
Скачет он сквозь холод и зной
За молодой и любимой женой.
Скачет он и зимой и летом,
То в меха, то в шелка одетый.
Время зимнее настает,
Шапку лисью Гэсэр достает.
Сорока стрекочет, зима продолжается,
В лисьей шапке Гэсэр в седле качается.
Ветры дуют, снега метут,
Вокруг носа и рта льдинки растут.
Жаворонок вьется — начало лета,
Едет Гэсэр легко одетый.
Шелковый халат на груди он распахивает,
Шелковой плеточкой он помахивает,
Легкий халат на груди распахнут,
Цветы вокруг качаются, пахнут,
Летний халат на груди расстегнут,
Над долиной — гусиный клекот.
Распускают трели свои
Голосистые соловьи.
А с лица,
Где были сосульки да лед,
Горячий пот ручейками льет.
Рукава у Гэсэра закатаны,
Полы у Гэсэра за пояс заткнуты.
Провожают его закаты,
Золотого родного запада.
Чуть направо коня повернул он,
Тридцать три долины под конем промелькнуло.
Чуть налево он коня направляет.
Тридцать три горы под конем пролетает.
Вот родная земля кончается,
Вот чужая земля начинается.
Вдруг на низменном берегу,
На зеленом большому лугу,
Где налево — горы высокие,
А направо — течет река,
Птицы пестрые, как сороки,
Но размером больше быка.
Абай Гэсэр в стременах привстал,
Сорочье племя, как пух, разметал.
Едет дальше Гэсэр, озирается,
В глубь чужой земли забирается.
Вдруг на низменном берегу,
На зеленом большом лугу,
Где налево — гора высокая,
А направо — река широкая.
Птицы серые, как вороны,
Но огромные, как коровы.
Абай Гэсэр в стременах привстал.
Воронье племя, как пух, разметал.
Дальше едет Гэсэр, озирается,
В глубь чужой земли забирается.
Вдруг на низменном берегу,
На зеленом большом лугу.
Меж рекой и горами черными,
Волки серые и огромные.
Они рыскают, они шастают.
Они с голода зубами клацают.
Абай Гэсэр в стременах привстал.
Серых волков, как пух, разметал.
После этого,
С восемнадцатью узелками,
С яшмовым черенком, он кнутом взмахнул.
После этого,
С тридцатью шестью узелками,
С яшмовым черенком, он кнутом хлестнул.
Хлестнул он коня по правому боку,
Взвился конь над землей высоко
И в один прыжок оказался у стен,
Где живет во дворце Абарга-Сэсэн.
После этого
Выпускает Гэсэр на ладонь
Тринадцать своих волшебств.
Заставляет бегать по пальцам
Двадцать три своих волшебства.
Заговорные произносит слова.
Коня гнедого Бэльгэна,
С крепким, горячим телом.
Заколдовал Гэсэр и заворожил.
Превратился большой и сильный конь
В кресало, которым высекают огонь.
Кресало Гэсэр в карман положил.
После этого взял великий Абай
Красный камень под названием «Задай».
Этот крепкий камень в крошки, вдрызг
Белыми зубами Гэсэр разгрыз.
Крошки по небу синему разбросал,
На землю напустил нестерпимый жар.
Конский помет до стука спекается.
Деревья сами собой загораются.
Ни дождей на земле, ни ручьев, ни луж,
Началась на земле великая сушь.
После этого
Взял Гэсэр маленький игрушечный лук из ивы.
Взял он игрушечную стрелу из липы,
Лук этот был, не лук — хворостинка.
Стрела эта была, не стрела — лучинка…
После этого
Превратил Гэсэр себя в двух играющих мальчиков.
На берегу моря голышами играть они начали.
В охотников малыши играют,
Из игрушечного лука стреляют.
А между тем хан Абарга-Сэсэн
В жилище своем изнемогает совсем.
— Никогда, — говорит,—
Такой жары у нас не бывало.
— Никогда, — говорит,—
Такой беды земля не знавала.
Я и сам никогда
Такой жары не знавал,
От жары никогда
Не страдал и не изнывал.
А теперь не знаю куда деваться,
Пойду я к желтому морю купаться.
В великое желтое море он бултыхнулся,
В прохладную воду с головой окунулся.
Он купается, окунается,
Кувыркается, наслаждается.
От такого купанья море вздыбилось,
Из берегов наполовину вылилось.
Вдруг увидел он двух мальчишек играющих,
Из игрушечного лука лучинкой стреляющих.
Настроение у него хорошее, все ему нравится.
Решил он с мальчишками позабавиться.
На отлогий берег он из моря вылезает,
Играющих мальчиков к себе подзывает.
— А ну-ка, — говорит,—
Посмотрим, каковы вы стрелки.
Проверим меткость глаза и верность руки.
Мужчина должен быть метким,
Мужчина должен быть крепким,
Мужчина должен батором стать.
Уметь бороться, уметь стрелять.
Кладу я себе на голову конский катыш,
Ты малыш или ты малыш,
Кто из вас стрелой в катыш попадет,
И с моей головы его сшибет.
Один мальчик говорит:
— Да ведь лук-то наш из ивы,
А стрела наша — лучинка из липы.
Другой говорит:
— Да ведь лук-то наш кривенький,
Он ведь для игры понарошке устроенный.
И стрела-то у нас вся кривенькая,
Вдруг да полетит она в сторону.
Вдруг она попадет вам прямо в глаз,
Ведь вы, наверно, накажете нас.
Абарга-Сэсэн ухмыльнулся,
Абарга-Сэсэн усмехнулся.
— В глаз вы мне попадете или в рот,
Ваша стрела меня не убьет.
Не бойтесь.
Стреляйте в полную силу.
Посчитаем, что блоха меня укусила.
Мальчишки немного поторговались —
Кому первому из лука стрелять.
Мальчишки немного попререкались —
Кому из них первому стрелу пускать.
Наконец один из них решается,
С духом он собирается.
Выступает на шаг вперед,
Лук со стрелой берет.
Берет он лук из жиденькой ивы.
Берет он стрелу из слабеньки липы.
Стрела у него — не стрела, а щепка,
Но в пальцах ее зажал он крепко.
Над стрелой он шепчет и причитает,
Стрелу напутствует, заклинает.
Причитает он,
Пока синий дым не появляется.
Заклинает он,
Пока пламя не загорается.
— Ты лети, стрела,
Метка и остра.
Попади не в дерево, не в сучок,
Абарга-Сэсэну — в правый зрачок.
Ты не будь, стрела, смертоносной,
А будь ты в зрачке занозой.
Занозой острой, занозой цепкой,
Окажись в зрачке стрела-щепка.
Силой плеча он лук натянул.
Силой пальцев он тетиву защипнул.
От большого пальца
Крепость стрела получила,
От указательного пальца
Меткость стрела получила.
Стрела летит,
Тетива звенит.
И вот уж она, остра и метка.
Занозой торчит посреди зрачка.
Что случилось,
Абарга-Сэсэн понял не сразу,
Словно муха укусила,
Хлопнул он себя ладонью по глазу.
От этого маленькая стрела
Еще глубже в зрачок вошла.
За мальчишками сначала он погнаться хотел,
Но от боли вдруг заорал, заревел,
Один глаз глядит, а другой кривой,
Побежал он скорее к себе домой.
Не до мальчишек ему теперь.
Никак не нашарит руками дверь.
— Скорей! —
Кричит он Тумэн-Жаргалан,—
Мне глаз занозил стрелой мальчуган.—
На кровать он падает, корчится,
Под себя он от боли мочится.
Зажимает он глаз ладонью.
Глаз сочится водой и кровью.
— Скорей! —
Кричит он Тумэн-Жаргалан,—
У меня в глазу кровавый туман.
Помоги мне, ведь больше некому.
Подними мне правое веко,
Из зрачка ты занозу вытащи,
И ее ты, заразу, выброси.
Взялась Тумэн-Жаргалан
(Ведь больше некому),
Подняла мохнатое веко,
Поглядела, а там не заноза засела,
А хангайская стрела Абая Гэсэра!
Узнала Тумэн-Жаргалан стрелу.
Поняла, что дело идет к добру.
Значит и Гэсэр где-то рядом,
Если стрела его появилась.
Очень она обрадовалась.
Очень развеселилась.
Говорит она Абарга-Сэсэн хану
Словами притворными, ложными:
— Ах, занозу эту руками
Вытащить невозможно.
Глубоко она очень засела,
Не за что зацепиться.
Далеко зашла она в тело,
Не за что ухватиться.
Я гляну, не легче ли было б
Ее вытащить через затылок.
Мы давай с тобой молоток возьмем,
И занозу ту в глубину забьем,
Как с другой стороны она вылезет.
Мы ее обязательно вызволим.
Свяжу я тебя ремнем,
Растягивающимся на тысячу сажен,
Будешь лежать ты в нем
Ради леченья связан.
Скручу я тебя ремнем,
На тысячу сажен развернутым.
Будешь лежать ты в нем
Ребеночком спеленутым.
Опутаю тебя я ремнем,
Плетеным, старинным,
Будешь лежать ты в нем,
Пока я занозу выну.
Говорит она — как жалеет,
Говорит она — как лелеет.
Думает Абарга-Сэсэн
Со стрелой в глазе правом:
— А может и правда? —
Да кроме того от дикой боли
Потерял он разум, потерял он волю.
— Молотком колотите,
Делайте что хотите,
Но помогите, помогите,—
Вот как Абарга-Сэсэн орет.
А Тумэн-Жаргалан свою линию гнет:
Чтобы занозу вытащить ловче,
Надо надеть на голову три железных обруча,
Но ведь, когда буду я занозы касаться,
Ты начнешь беситься, а то и кусаться.
Поэтому, должна я прямо сказать,
Лучше тебя ремнями связать.
Абарга-Сэсэн от боли
Потерял и разум и волю. —
Молотком колотите.
Ремнем вяжите,
Делайте что хотите,
Но — помогите!
Полез он в саженный крепкий сундук.
Достал и отдал ремень из собственных рук.
Этим плетеным ремнем тотчас
Тумэн-Жаргалан обернула его сто двадцать раз.
Замотала, запутала, завязала,
Закрутила, запеленала,
До полной беспомощности закрутила,
К своему лечению приступила.
Стрелу, торчащую из зрачка,
Бьет она тяжестью молотка.
С одной стороны
Попадает стрела под молоток.
С другой стороны
Упирается она в позвонок.
А Тумэн-Жаргалан колотит,
А Тумэн-Жаргалан молотит.
Колотя, она приговаривает.
Колотя, стрелу заговаривает. —
Ты стрела, стрела,
Крепка и остра,
С другого конца
Вылезай скорей.
Позвонки разбей,
Абаргу убей.
Абарга-Сэсэн ногами дрыгает,
Абарга-Сэсэн подпрыгивает.
Абарга-Сэсэн как рыбина бьется.
Плетеный ремень на нем рвется.
В это время Абай Гэсэр,
Долгом своим ведомый.
Узнав где живет Абарга-Сэсэн,
Ходил вокруг его дома,
Прежде всего Абай Гэсэр решил
Добраться до черной его души,
А для этого, как опыт учит,
Надобно разузнать как можно лучше.
Где она помещается,
Как она охраняется,
Как ее удобнее уязвить,
Чтобы дьявола черного умертвить.