Народный быт Великого Севера. Том II - Бурцев Александр Евгеньевич. Страница 10

Емельян-дурачок

В некоторой деревне жил мужик, и у него было три сына: два были умные, а третий — дурак, котораго звали Емельяном, и как жил их отец долгое время, то и пришел в глубокую старость и празвав к себе всех сыновей, говорил им:

— Любезныя дети, я чувствую, что мне не долго жить, то и оставляю вам дом и скот, которые вы разделите на равныя части; также оставляю вам денег на каждаго по сту рублев.

После того вскоре отец их умер, и дети похоронили его честно, жили благополучно; потом вздумали Емельяновы братья ехать в город и торговать на те триста рублей, которые им отказаны были их отцом, то и говорили они дураку Емельяну:

— Послушай, дурак! Мы поедем в город, возьмем с собою и твои сто рублей и когда приторгуем барыш, то купим тебе красный кафтан, красную шапку и красные сапоги, а ты останься дома; ежели что тебя заставят сделать наши жены (ибо они были женаты), а твои невестки, то ты сделай.

Дурак, желая получить красный кафтан, красную шапку и красные сапоги, отвечал братьям своим, что он делать будет все, что только его невестки заставят. После того братья его поехали в город, а дурак остался дома и жил с своими невестками.

Потом, спустя несколько времени, в один день, когда было зимнее время и был жестокий мороз, тогда говорили ему невестки, чтоб он сходил за водою, но дурак лежа на печи, сказал:

— Да, а вы что?

Невестки закричали на него:

— Как, дурак, мы-то что, ведь ты видишь, какой мороз, что и мужчине в пору идти.

Но он говорит:

— Я ленюсь.

Невестки опять на него закричали:

— Как, ты ленишься, ведь ты же захочешь есть; а когда не будет воды, то и сварить ничего нельзя. — притом сказали: — Добро ж, мы скажем своим мужьям, когда они приедут, что хотя они и купили тебе красный кафтан и все, чтоб они ничего не давали.

Что слыша, дурак, желая получить красный кафтан и шапку, принужден был идти, слез с печи и начал обуваться и одеваться, и как совсем оделся и взял с собой ведры и топор, пошел на реку, ибо и деревня их была подле самой реки. И как пришел на реку, то и начал прорубать прорубь, и прорубил чрезвычайно большую, потом почерпнул в ведры воды и поставил их на лед, а сам стоял подле проруби и смотрел на воду; в то время увидел дурак, что плавала в той проруби пребольшая щука. Емеля, сколько ни был глуп, однако пожелал ту щуку поймать, и для того стал он понемножку подходить и подошел к ней близко, ухватил вдруг ее рукою, вытащил из воды и положив ее за пазуху, хотел идти домой, но щука говорила ему:

— Что ты, дурак, на что ты меня поймал?

— Как на что? — говорил он. — Я тебя отнесу домой и велю невесткам сварить.

— нет, дурак, не носи ты меня домой, а пусти ты меня опять в воду, я тебя за то сделаю богатым человеком.

Но дурак ей не верил и хотел идти домой. Щука, видя, что дурак ея не отпускает, говорила:

— Слушай, дурак, пусти же ты меня в воду: я тебе сделаю то, чего ты ни пожелаешь, то все по твоему желанию исполнится.

Дурак, слыша сие, весьма обрадовался; ибо как он был чрезвычайно ленив, то и думал сам себе: «Когда щука сделает то, чего я ни пожелаю, то все будет готово, и я уже работать ничего не буду». Потом говорил он щуке.

— Я тебя отпущу, только ты сделай то, что ты обещаешь.

На что отвечала щука:

— Ты прежде пусти меня в воду, я обещание свое исполню.

Но дурак говорил ей, чтоб она прежде свое обещание исполнила, а потом уж он ее пустит; щука, видя, что он ея не хочет пустить в воду, говорила:

— Ежели ты желаешь, чтоб я тебе сказала, как делать то, чего ты пожелаешь, то надобно, чтоб ты теперь сказал, что ты хочешь.

Дурак говорил ей:

— Я хочу, чтоб мои ведры с водой сами пошли на гору (ибо деревня та была на горе), но чтоб вода из них не расплескалась.

Щука тотчас ему говорила:

— Помни же, Емельян, те слова, которыя я стану тебе сказывать.

И вот в чем те слова состояли: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ступайте ведры сами в гору».

Дурак после нея говорит: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ступайте, ведры, сами на гору!» И в тот час ведры и с коромыслом пошли сами на гору. Емеля, видя сие, весьма удивился; потом говорил щуке:

— Все ли так будет?

На что щука отвечала:

— все то будет, чего только пожелаешь, но не забудь только те слова, которые я тебе сказывала.

После того пустил он щуку в воду, а сам пошел за ведрами. Соседи его, видя чудо, удивлялись и говорили, между собою:

— Что это дурак делает? Ведры с водой идут сами, а он идет за ними.

Но Емеля, не говоря ничего с ними, пошел домой, и ведры сами вошли в избу и стали на лавку, а дурак влез на печь. Потом спустя несколько времени, говорили ему опять невестки:

— Емеля, что ты лежишь? Ты бы пошел да дров нарубил.

Но дурак говорил:

— Да, а вы-то что?

— Как мы? — вскричали на него невестки. — Ведь теперь зима, а ежели ты не пойдешь рубить дров, так тебе ж будет холодно.

— Я ленюсь, — говорит дурак.

— Как ленишься? — говорили ему невестки: — ведь ты же озябнешь. — Притом они говорили: — Ежели ты не пойдешь рубить дров, так мы скажем своим мужьям, чтоб они тебе не давали ни красного кафтана, ни красной шапки и сапог.

Дурак, желая получить красный кафтан, шапку и сапоги, принужден был нарубить дров; а как был он чрезвычайно ленив и не хотелось ему слезать с печки, то он и говорит тихонько, на печи лежа, сии слова:

— По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, топор, поди и наруби дров, а вы, дрова, сами в избу идите и в печь кладитесь!

Топор, откуда ни взялся, выскочил на двор и начал рубить, а дрова сами в избу шли и в печь клались, что видя, его невестки весьма удивлялись Емельяновой хитрости. И так каждый день, когда только дурак велит нарубить дров, то топор и нарубит; и жил он с невестками несколько времени. Потом говорили ему невестки:

— Емеля, теперича у нас нет дров, то съезди в лес и наруби.

Дурак им говорил:

— Я ленюсь.

— Как ленишься? — говорили ему невестки. — Ведь тебе же будет холодно; а ежели ты не поедешь, то когда приедут твои братья, а наши мужья, то мы не велим тебе давать ни кафтана краснаго, ни шапки красной, ни сапог красных.

Дурак, желая получить красный кафтан, шапку и сапоги, принужден был ехать в лес за дровами и встал с печи, начал обуваться и одеваться, и как совсем оделся, то вышел на двор и вытащил из-под сарая сани, взял с собою топор и сел в сани, и говорил своим невесткам:

— Отворите ворота.

Невестки, видя, что он едет в санях да без лошади, ибо дурак лошадь не запрягал, говорили ему:

— Что ты, Емеля, сел в сани, а лошади для чего не запряг?

Но он говорил, что лошади ему не надобно, а только чтоб отворили ворота. Невестки ему отворили, а дурак, сидя в санях, говорил:

— По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, сани, ступайте в лес!

После сих слов сани тотчас поехали со двора, что видя, живущие в той деревне мужики удивлялись, что Емеля ехал в санях и без лошади, и так шибко, что хотя бы пара запряжена лошадей, то нельзя бы шибче ехать.

И как надобно дураку ехать в лес через город, то и поехал он по оному городу; но как он не знал того, что надобно кричать для того, чтоб не передавить народ, то он ехал по городу, а не кричал, чтоб посторонились, и передавил народу множество; и хотя за ним гнались, однако догнать его не могли; и Емеля уехал из города, а приехав к лесу, остановил свои сани.

Дурак вылез из саней и говорил:

— По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, топор, руби-ка дрова, а вы, поленья, сами в сани кладитесь и вяжитесь!

Лишь только дурак сказал сии речи, то топор начал рубить дрова, а поленья сами клались в сани и веревкой вязались. После того как нарубил он дров, то велел еще топору рубить одну дубинку, и как топор вырубил, то он сел на воз и говорил:

— Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью, поезжайте, сани, домой!