Заклинатель змей и другие эстонские сказки - Кундер Юхан. Страница 16

— Еще никогда не бывало, чтобы я отказал путнику в ночлеге, — сказал бобыль, пригласил путника к себе и предложил лечь спать на печке.

Путник вежливо поблагодарил хозяина и залез на горячую печку, а старый бобыль улегся в каморке.

Утром, когда хозяин вышел в баньку, там было настолько холодно, что в углах белел иней, а с потолка свисали длинные сосульки. Бобыль сразу озяб, по телу побежали мурашки, а зубы застучали от холода. Он быстро вернулся в каморку, надел овчинный жилет и шубу, обул шерстяные носки и валенки и, потихоньку от старухи, выпил стакан перцовой настойки — только после этого ему удалось согреться.

Возвратясь в избу, хозяин изумился, увидя, что путник сбросил с себя даже тонкую рубашку и сидел совершенно голый на ледяной глыбе, которая под ним образовалась.

Наш бобыль вообще-то был не из робкого десятка, но тут он принялся громко кричать:

— Послушай, приятель, вставай-ка поскорее и оденься потеплее! Глянь-ка, за ночь так похолодало, что в избе все трещит от мороза. За дверь я еще не успел выглянуть, но, думаю, там должна быть лютая стужа.

Путник сердито нахмурил брови.

— Не болтай ерунду, дяденька! У меня до сих пор голова трещит от жары, которую ты мне здесь на печке устроил. Всю ночь ворочался с бока на бок, только под утро кое-как уснул. На кой черт ты свою печку так сильно топишь, что она у тебя прямо раскаленная?

— Не смейся над старшими! — рассердился бобыль. — В волчьем логове и то теплее, чем сейчас в моем жилье!

Путник натянул через голову рубашку и захохотал так оглушительно, словно громадные голубоватые льдины с треском налетели друг на друга.

— Иди ты со своей болтовней о волчьем логове! Здесь прекрасно можно жить и без рубашки, а вот по-настоящему выспаться в такой духоте и впрямь невозможно.

Говоря это, путник оделся, слез с печки, уселся за стол и с аппетитом принялся за лепешки и молоко. А бобыль тем временем вышел во двор и остолбенел от ужаса: за ночь от мороза все кругом потускнело и поблекло, листья на деревьях завяли и свернулись, всходы на клочке его земли почернели, словно обуглились, и толстый слой инея покрывал землю.

Бобыль понуро побрел домой и решил поговорить с гостем о случившемся, спросить его совета.

Но путника уже и след простыл. О нем напоминали только оставшиеся на столе заиндевелые лепешки и замерзшие капли молока.

— Гм-гм, исчез как вор, даже доброго слова не сказал за ночлег, за хлеб-соль, — сердито проворчал бобыль. — Черт бы побрал эту молодежь. Они и понятия не имеют о вежливости или о том, что за доброе дело следует «спасибо» сказать!

Прошло несколько недель. И вот как-то вечером в дверь баньки снова постучали, только на этот раз так сильно, что потолочные балки заскрипели.

— Кто это там ломится в мое жилище? — громко спросил бобыль.

Но голос, отвечавший ему из-за двери, был еще громче. И этот громкий голос загрохотал, как скалы во время обвала:

— Открывай, хозяин! Я пришел издалека и так устал, что шагу ступить не могу — к тому же несколько бессонных ночей меня совсем доконали.

— Ну, а тебе от меня что надо? Здесь не корчма и не постоялый двор, мы и так живем, как селедки в бочке! — проговорил бобыль.

— Ну, ничего, хороших баранов в хлев много помещается. К тому же я маленького роста и человек нетребовательный — главное, чтобы крыша над головой была, а то под открытым небом полная луна покоя не дает! — ответил прохожий.

Бобыль впустил позднего гостя в избу, предложил присесть, спросил:

— Из каких ты краев будешь?

Путник махнул рукой, весело засмеялся и сказал:

— По правде говоря, не из дальних и не из ближних. Я средний сын хозяина Севера. Оттуда, где светится северное сияние. Тебе, небось, не раз приходилось его видеть.

— Как же, приходилось, еще бы не приходилось видеть, как северное сияние небо освещает! Может, ты брат того мужика, который недавно у меня ночевал, как раз когда ночной заморозок нас всех разорил? — спросил бобыль.

— Это верно. Мой младший брат и впрямь несколько недель тому назад пошел на работу, возможно, что именно он у тебя и побывал.

— А куда ты путь держишь? — спросил хозяин.

— Я еще и сам точно не знаю. Весна была теплая, ничего по-настоящему не удалось сделать, да ведь сам знаешь, как говорится: что сегодня не доделал, завтра все придется сделать. Я тебе сказал, что устал как собака. Отвечай, прошу, пустишь ли меня переночевать?

— Пущу, пущу! Куда же тебе идти, когда на улице густой туман и сильный ветер.

Хозяин пригласил гостя в избу и велел ложиться спать на печке, а сам вместе со своими старенькими родителями и с детьми отправился спать в каморку.

Когда хозяин утром вошел в баньку, там было так холодно, что бревна в стенах потрескались от мороза. Вода в кадке замерзла до дна. Лед образовался во всех углах, голубоватым льдом до самой трубы была полна даже печь.

Хозяин очень испугался. Он решил, что его гость в этой стуже обязательно должен был замерзнуть. Он сильно разволновался и громко крикнул:

— Приятель, эй, приятель!

— В чем дело, дяденька, ведь уж давно наступило утро и я уже не сплю, — ответил с печки хриплый, знакомый со вчерашнего вечера голос. И гость принялся браниться, кряхтя и отдуваясь после каждого слова.

— Что у тебя тут за житье-бытье, прямо зло берет! Удивительно, что у меня еще душа в теле — эта жара совсем меня доконала. Всю ночь ворочался с боку на бок и пот с меня тек градом, только с минуту и удалось вздремнуть. Какого черта ты так раскаляешь свою избенку, хозяин?

Хозяин рассердился.

— Ага, по доброте душевной ты его пусти переночевать, а он еще издевается над тобой. Изба уже давно толком не топлена — где мне взять денег, чтобы дров купить! Мать-отец ворчат, что я, мол, хочу их до смерти простудить, а он тут не стыдится над моей бедностью насмехаться.

Гость снова засмеялся.

— Ну, не сердись, дядя! Выходит, где мне жарко, там тебе холодно, а когда тебе тепло, я потом истекаю.

При этих словах гость слез с печки, поставил на стол котомку с хлебом, уселся, поел досыта хлеба и ржаных лепешек, запивая их кислой сметаной и снятым молоком. Угостил и хозяина, а затем встал и сказал:

— Спасибо за ночлег. Правда, у тебя здесь жарко, как в настоящей бане, и от твоего пара у меня едва кожа не потрескалась, ну, да ладно — расстанемся друзьями.

Сказал, крепко пожал хозяину руку и, крупно шагая, исчез в березовой роще за холмом.

— Ну, этот парень был немного иной, чем тот, первый. Не поскупился на доброе слово, — пробормотал хозяин и взялся за свои дела.

Пришла зима, выпал снег. И однажды светлой морозной ночью снова постучали в дверь баньки — постучали так сильно, что сковорода на очаге подпрыгнула и у единственного стула отскочили ножки.

— Что за разбойник тут безобразничает? — спросил хозяин, и голос его прозвучал свирепо.

Но хотя он говорил очень громко, все же голос ответившего ему был в десять раз громче. И этот зычный голос проговорил сквозь смех:

— Не сердись, папаша, на бедного путника! Устал я, спать хочу, оттого и терпенье потерял. Не позволишь ли ты переночевать где-нибудь на чердаке?

— Одурел ты, что ли? На дворе бревна трескаются от мороза, а ты вздумал спать на чердаке. У нас в избе, правда, тесновато, но ты входи, входи к нам.

— Нет, спасибо, уж в баню я ни за что не пойду. На дворе сейчас так привольно и уютно, небо — что твой бархат, воздух — шелк.

Хозяин задумался и, наконец, спросил:

— Из каких ты краев?

— С Севера, с Севера. Я самый старший сын деда-мороза. Мы из тех краев, где полыхает северное сияние.

— А-а, — протянул хозяин. — С твоими братьями я уже знаком. Младший за ночлег даже «спасибо» не сказал, средний отломил кусочек лепешки, да при этом она так замерзла, что только к Иванову дню оттаяла и то после того, как я ее три недели над очагом грел. А куда же ты путь держишь?

— Путешествую — приходится следить, достаточно ли прочные мосты наведены на морях-озерах, на топях-болотах. Сам знаешь, какие теперь зимы, ручьи и ключи не замерзают невесть до каких пор.