О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других - Лазар Эрвин. Страница 3

Мастер Шурупчик замолчал, лицо его собралось в складки и нервно задергалось. На него даже взглянуть сейчас было страшно; если бы Бержиан мог видеть, он был бы, разумеется, крайне озадачен. Но Бержиан ничего не видел; он только не понимал, почему Шурупчик вдруг замолчал.

— Ты остановился на том, — сказал он, — что этот тип снял шляпу.

— Да, — подтвердил Шурупчик, и складки у него на лице вновь задергались. — Представляешь, лысый череп этого Редаза был черен, как черные чернила. Но видеть это нам довелось всего лишь какое-то мгновение, потому что сразу жее его голова начала излучать лилово-черные лучи, и через несколько секунд густой мрак заполнил все помещение «Глоточка». Стало черно, как в печной трубе. Это в двенадцать-то часов дня!

— И этот мрак излучала его голова?

— Да, он шел от головы… На несколько мгновений воцарилась мертвая тишина, потом кто-то заговорил и стал просить этого господина, чтобы он надел шляпу. Но тот не сразу послушался, подождал, пока со всех сторон его начнут умолять об этом. Тогда он смилостивился и надел котелок. И темноты как не бывало! Снова стало светло. Тут все заговорили: пожалуйста, мол, оставайтесь в шляпе! А сами думали: «Ни единой минуты не останемся с тобой под одной крышей. Смываемся!» Но он первый одумался, встал и, поклонившись нам с ехидной миной, сказал: «Я черно-мрачный Редаз. Честь имею!» Приподнял на секунду шляпу, и за это короткое мгновение зала «Глоточка» вновь наполнилась мраком…

— Так это за ним побежали Флейтик и Клопедия? — спросил Бержиан.

О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других - i_003.png

— Да, за ним, — ответил мастер Шурупчик.

— Что ж! Думаю, этот тип с черной, как ночь, головой поможет мне…

Но тут мастер Шурупчик оборвал его:

— Тише! Они уже идут.

— Добрый день, добрый день, — поздоровался, входя в комнату, черно-мрачный Редаз. — Если не возражаете, я не буду снимать шляпу.

— Конечно, разумеется, пожалуйста! — хором ответили ему слегка испуганные друзья — Флейтик, Клопедия и Шурупчик.

Бержиан молчал.

Ему не понравился голос Редаза. И это не удивительно: черно-мрачный Редаз — нос крючком, уши торчком, а губы змейкой — обладал к тому же неприятным голосом: сиплым, скрипучим и надтреснутым.

— Тогда… э-э… словом, у нашего друга… — заикаясь, проговорил мастер Шурупчик. — Мы подумали, что вы, наверное, разбираетесь в темноте.

— Кое в чем я действительно разбираюсь, — высокомерно ответил Редаз и повернулся к Бержиану. — Так это вы знаменитый поэт Бержиан? Поздравляю. Я читал несколько ваших симпатичных лад-баллад. Но должен сказать, тот переполох, который вы наделали в последние месяцы, я ставлю выше всякой поэзии.

— Какой переполох? — растерянно спросил Бержиан.

— А как же! Удары молний, грозовые шквалы, поломанные ноги, спаленные огнем бороды!

Бесцветный скрипучий голос черно-мрачного Редаза вдруг зазвучал одухотворенно — пусть имеющие уши да слышат, что он и вправду восхищается Бержианом.

Бержиан засмущался.

— Поговорим лучше о темноте, — быстро сказал он. — Меня заполнил мрак. Вы не смогли бы меня излечить?

Черно-мрачный Редаз заволновался и застрекотал скороговоркой:

— Что значит — излечить?! Лечить следует тех, в ком нет ни капли темноты и мрака!

— Ну зачем же так? — попытался возразить Бержиан.

— Именно так! — продолжал настаивать на своем Редаз, не обращая никакого внимания на стоящих тут же Шурупчика и его друзей. — Это только начало процесса, сейчас ты пребываешь в переходном состоянии. Тебе осталось накликать одну-две грозы, схлопотать нескольким людям переломы ног, и темнота и мрак полностью овладеют тобой. Вот тогда, едва ты снимешь с головы шляпу, как твоя голова начнет излучать черные лучи ночи и все вокруг тебя станет мгновенно черным-черно. И вот тогда ты снова обретешь зрение! Ты даже в темноте будешь видеть. Понял?

— Нет-нет! — простонал Бержиан, и тут ему пришла на ум спасительная мысль: — Я же никогда не ношу шляпу.

— Ну вот еще! Я дам тебе одну шляпу. У меня их целых пять.

— Ты слышишь, как этот противный Редаз с ним разговаривает? Запросто, на «ты», — испуганно шепнул. Клопедия Флейтику.

— Это плохой знак, — тоже шепотом ответил ей Флейтик.

Но тут мастер Шурупчик прокашлялся и заявил:

— Но я хотел бы сказать, что Бержиан вообще не желает, чтобы его голова излучала темноту и мрак.

— А ты чего суешься не в свое дело? — вдруг обрушился на него черно-мрачный Редаз. — Что значит «не желает»?! Представь себе только, Бержиан: мы снимаем шляпы, и мгновенно весь мир покрывается темнотой и мраком. Это же великолепно!

— Нет уж, лучше я на всю жизнь останусь слепым, — пробормотал Бержиан.

Мастер Шурупчик облегченно вздохнул, а черно-мрачный Редаз рявкнул на Бержиана:

— Что ты сказал?!

— Не хочу я, чтобы моя голова излучала мрак и темноту.

— Тогда оставайся слепым! — свирепо прошипел Редаз и направился к двери. Но у самого порога он вдруг остановился, задумавшись. — Есть еще одна возможность снова прозреть, — сказал он медоточивым голосом.

— Какая? — с сомнением в голосе спросил Бержиан.

Черно-мрачный Редаз повернулся на каблуках и сделал несколько шагов в сторону Бержиана.

— Здесь, на окраине города, живет одна девочка.

— Как ее зовут? — спросила Энци Клопедия.

— Дидеки, — проскрипел Редаз. — У нее вместо дома — старый железнодорожный вагон. А сад огражден заборчиком из стеблей подсолнухов.

— Мы никогда не слышали о ней, — проговорил Шурупчик.

— Слышали ли вы о ней или не слышали, — продолжал Редаз своим скрипучим голосом, — но она там живет! Впрочем, дело даже не в ней. У нее есть черная мохнатая собака.

— Овчарка? — поинтересовался Флейтик.

— Овчарка не овчарка — не знаю. Знаю только, что эта собака — самая злая в мире.

— Она кусается? — спросила Клопедия.

Черно-мрачный Редаз бросил на нее презрительный взгляд, отчего и нос крючком, и уши торчком, и губы змейкой изобразили вдруг какую-то отвратительную гримасу.

— Кусается?! Куда хуже! Если этой собаке становится известно, что где-нибудь в доме остается без присмотра маленький ребенок, она прокрадывается туда и насмерть пугает это отродье… Э-э, я хотел сказать — малыша. Если же не удается насмерть испугать, то подсовывает ребенку в руки спички — мол, поиграй с ними. Когда же возникает пожар и дитятко сгорает в огне, она с радостью глазеет на это. Такова Смородинка.

— Смородинка?

— Да. Так зовут эту собаку… А если кто угостит ребенка куском свежего хлеба или стаканом молока, то Смородинка тут как тут. Налетает, хоп! И хлеб или молоко уже у нее.

— То есть как это «налетает»? — вскинул голову мастер Шурупчик. — Вы же сказали, что это собака, а не орел или коршун.

— Разумеется, собака. Я так и сказал: собака. Но она умеет летать.

Все четверо, не скрывая удивления, слушали рассказ черно-мрачного Редаза.

— Ужасно, — проговорила маленькая Энци Клопедия. — Раз она такая злющая, то хоть бы уж не летала.

Тут и Бержиан заговорил:

— А эта Дидеки, ее хозяйка — так вы, кажется, ее назвали, не может разве обуздать свою злую собаку?

— Если бы и могла, не захотела бы. Потому что сама такая же злюка, как и ее собака. Эта Дидеки — маленькая ведьма, вот кто!

— Нужно уничтожить эту собаку! — воскликнул Флейтик.

— Я бы давным-давно это сделал, — сказал, злобно тараща глаза, черно-мрачный Редаз, — но меня там хорошо знают, и мне даже близко к ним не подобраться. Стоит собаке увидеть меня, и все: взмахнет крыльями — только ее и видели! А вот вы наверняка не вызовете у них никакого подозрения. Добудьте мне собаку, и я немедленно изгоню из Бержиана темноту и мрак.

— Но как мы сумеем ее добыть?

— О, нет ничего проще! Вы пойдете к Дидеки в гости…

— А пустит ли она нас?

— Конечно, пустит. Еще будет с вами сладка как сахар. Вот увидите. Только не верьте ей — за сладкими речами она прячет свою злобную сущность. О собаке не говорите ей ни слова. А когда будете уходить и собака увяжется за вами, чтобы проводить вас до угла, без лишних слов хватайте ее. Хватайте и крепко держите, чтобы она не смогла распустить крылья. И морду ей сразу же перетяните веревкой, чтобы она не начала выть и лаять, а то еще перепугает всех в округе. Тащите собаку сюда, в дом к Бержиану, и спрячьте ее, связанную, в кладовке. К тому времени и я приду. И в ту же минуту, как в моих руках будет собака, Бержиан вновь обретет зрение.