Тяпкин и Лёша - Ганина Майя Анатольевна. Страница 7

Тяпкин вошел в еловый лесок, росший по низу участка, спросил Лёшу:

– Где твои старички?

– Вон сидят, – сказал Лёша. – А мне ты дашь? Я тоже очень кушать хочу.

– А тебе не дам вот. Ты жадный… Мне вот дедушка говорил: «Когда вырастешь, я буду совсем старенький, больной, и ты мне куска хлеба не дашь». А я ему дам. Я ему и хлеба, и молочка, и мяса дам. И ещё конфет…

Я разозлилась, что отец болтает ребенку всякие глупости, и тут вдруг увидела, что навстречу Тяпкину гуськом идут семь маленьких старичков.

Впереди совсем старенький, без шапки, седой, как лишайник, а следом шестеро в остроконечных разноцветных колпачках. У каждого старичка в руках была беленькая красивая мисочка из перламутровой раковины.

– Вот! – торопливо заговорил мой ребенок. – Я вам молочка принес. И сахару. И ещё блины. Ешьте давайте! Я вам всегда носить буду. Много!

Старички наперегонки рванулись к миске, только самый старенький, без шапки, стоял в стороне, сложив на животе руки, и грустно смотрел, как убывает молоко. Точно через дырку утекало. Блины, сахар – всё исчезло в момент, старому дедушке не досталось ни кусочка. Лёше тоже не досталось.

Тогда Тяпкин сел на землю, развез губы сковородником и заревел.

– Не реви! – сказала я. – Лёшу мы дома покормим, а старенькому дедушке я сейчас отдельно кружку молока принесу и блин. Нашла из-за чего реветь!

Я принесла старому молока и блин. Он вежливо поклонился мне, быстро, так же как его внук, заглотнул блин, полизал сахар: зубов у него, как мне показалось, не было. Потом склонился над чашкой с молоком и стал тянуть его, с наслаждением закрыв глаза.

Остальные старички сидели рядышком на сухой хвое и смотрели. Потом они всё так же гуськом пошли за калитку, а Лёша отправился с нами.

– Приходите и завтра, – пригласила я старичков. – Милости просим.

Они вежливо поклонились мне, только один, самый толстогубый, вдруг смешно чмокнул губами, а второй, хихикнув, сказал:

– Только вы ни на что не рассчитывайте! Хи-хи!

– На что не рассчитывайте? – Я удивленно пожала плечами.

Но старички уже подтолкнули в затылок этого деда Хи-хи и отправились домой. Они были очень старые и шли медленно.

Мы вернулись домой, поужинали тем, что осталось, потом все вместе прогулялись до соседского дома. Я забежала туда сказать, что с завтрашнего дня будем брать молока на два литра больше.

6

Наконец-то приехал мой отец, Любашкин дедушка, теперь можно съездить в город за продуктами. Раньше мы с Тяпкиным обходились тем, что было, но такую ораву прокормить местными ресурсами мне, конечно, не под силу. Старички, несмотря на преклонный возраст, ели много и отнюдь не придерживались молочно-растительной диеты. Они ели все, что я им давала, исключая вещи несущественные – чай, кисель и компот. Мясные и рыбные консервы им нравились наравне с молоком, а брынза, пожалуй, больше всего.

Короче говоря, я попросила деда остаться на сутки с Тяпкиным, осторожно сказав, что человек завел себе подопечных ежиков и скармливает им вечером кастрюлю молока, – мешать ему в этом не следует.

– Ты не ходи с ней, – попросила я. – Спугнешь зверят, реву будет на весь лес.

Я опасалась, что дед поругается со старичками. Он был у нас характерный, неуживчивый и почему-то терпеть не мог своих ровесников. Дружбу он заводил с молодыми. Тем не менее я побаивалась, как он примет Лёшу. Но тут всё обошлось довольно просто.

– Это ещё что за чучело? – спросил дед, увидев Лёшу.

– Я не чучело, а Лёша, – сказал Лёша обиженно.

– Откуда ты взялся? – Деду, судя по всему, понравилось, что «чучело» разговаривает.

– Я в лесу живу, – объяснил Лёша и показал рукой в сторону песчаной горы. – А ты и спишь в очках?

– Нет, я их снимаю и кладу на стол.

– А они тебе зачем?

– Книжки читать.

– А Любка говорит, чтобы лучше сны видеть!.. – Лёша посмеялся, тараща глаза, потом попросил меня: – Мама, купите мне очки в городе, я тоже хочу книжки читать.

– Очки тебе ни к чему, – сказал дед. – Ты же видишь буквы?

Он открыл какую-то детскую книжку и показал Лёше.

– Вот буква «А», видишь?

– Вижу «А»! – обрадовался Лёша. – И вот вижу «А», и вот я вижу «А».

– Я тоже вижу «А»! – ревниво сказал Тяпкин. – И ещё я «М» знаю. «М» и «А»: «Ма-ма»! Вот.

Я пошла на станцию спокойная. Теперь деду хватит на сутки развлечения – обучать лешонка и Тяпкина грамоте. Дед выучил меня читать в четыре года, сестренка читала уже в три с половиной, ну, а Тяпкин может складывать слоги в, свои три года и два месяца. И это не потому, что очень уж способный – Тяпкин, пожалуй, самый ленивый из нас, – просто деду сейчас делать нечего.

– Дедуш, – сказал Тяпкин, – давай поразговариваем.

Тяпкин сел на крыльце, положив ладошки на колени, и посмотрел на деда снизу. Лёша сел рядом с Тяпкиным, вытянув ноги, и оперся руками позади себя. Так сидеть ему было удобней, чем когда он ноги свешивал. Лёша тоже посмотрел на деда снизу. Дед, в общем, чем-то походил на его старичков: нос большой, зубов нет, шея морщинистая, голова лысая, немножко белых волос у висков и на затылке, на носу очки.

«Ничего, – подумал Лёша. – Неплохой дедушка у Любки. Хороший парень».

– Сейчас чай вскипячу, потом посмотрим, – сказал дед, разжег керосинку и поставил на неё чайник. У него круглые сутки на керосинке кипел чайник, беда просто, сколько он керосину тратил, а ходить за ним было далеко.

– Будем чай пить? – дипломатично спросил Лёша.

– А ты чай любишь? – обрадовался дед, решив, что нашел себе сочашника. – Крепкий чай, брат, я тебе скажу, – незаменимое дело.

Лёша гмыкнул что-то неопределенное, но Тяпкин жестоко сказал:

– Никакой он не чай любит! Он и кисель тоже не любит и компот. Он твердое любит – конфеты!

– Я люблю и мягкие конфеты, – скромно возразил Лёша. – Такие шоколадные…

– Ну, хорошо. – Дед, как ребенок, которому дали новую игрушку, снова взял книжку и сел на крыльце рядом с Лёшей. – Чай закипит скоро, а пока посмотри сюда: это какая буква?

– «А», – без особого труда узнал Лёша. – И вот «А», а вот «О», а вот эта, как домик…

– Не домик, а «Д», – ревниво сказал Тяпкин и подвинулся так, чтобы Лёше не было видно книжку на коленях у деда.

– Дедуш, я тоже хочу смотреть.

– Подожди, – отмахнулся дед и, потеснив Тяпкина, вывернул книжку так, чтобы видел её только Лёша. – А где ещё «Д»? А вот рядом «О», а вот «М». Что вместе вышло?

– Дом! – торопливо выдохнул Тяпкин, ожидая, что дед его похвалит, но дед сердито сказал:

– Не мешай, Люба! Я же не тебя спрашиваю! Я знаю, что ты знаешь.

– А я не знаю, – проворчал Тяпкин. – Я всё давно позабыла про твои книжки. Ну и пожалуйста, я уйду.

Тяпкин сполз со ступенек, медленно хлопаясь задом на каждую, ожидая, что дед его поругает, чтобы он не рвал и не пачкал штанишки, но дед занялся своим Лёшенькой и на Тяпкина внимания не обращал.

Тогда Тяпкин пошел по дорожке вниз до калитки, потом постоял у калитки. Никто его не позвал. Тогда он побрел тропкой вдоль ручья по оврагу, увидел беленького козленочка и встал на четвереньки, чтобы его понюхать. У козленочка уже выросли маленькие рожки, ноги тоже стали подлиннее, вообще он был уже вовсе не такой мягонький и шерстяной, как прежде, когда его нюхал Лёша. Тяпкин всё же потянулся к козленку носом, тот тоже потянулся, потом вдруг встал на дыбки и нагнул голову.

«Ка-ак боднет! – подумал угрюмо Тяпкин и отполз в сторону, куда у козленка веревки уже не хватало. – А Лёшка там сидит, конфеты ест!» – подумал он дальше, поднялся и пошел домой.

И точно. Чай уже закипел, дедушка заварил маленький чайничек, налил себе в стакан черного чаю, сидел и пил, изредка приговаривая: «А-ах, а-ах!..» Лёшка сидел и грыз сразу две конфеты: одну – соевый батончик, вторую – мятную.