Принцесса Брамбилла - Гофман Эрнст Теодор Амадей. Страница 19

Бросив гордый взгляд на портного, который то и дело сгибался в изящном поклоне, Джильо сунул в карман фортунатов мешок и удалился вместе с красивым нарядом принца.

Платье так прекрасно сидело на нем, что Джильо от великой радости дал подмастерью, помогавшему ему раздеться, новенький блестящий дукат. Но тот попросил его дать взамен два настоящих паоли, ибо он слышал, будто золото театральных принцев ничего не стоит, что это простые пуговицы или фишки. Джильо в ответ выбросил за дверь слишком умного подмастерья.

Перепробовав перед зеркалом самые красивые, изящные жесты, вспомнив самые невероятные монологи героев, страдавших от любви, и проникшись полным убеждением в своей неотразимости, Джильо с наступлением сумерек смело отправился во дворец Пистойя.

Незапертая дверь сразу же поддалась, и Джильо вошел в обширную прихожую с колоннами, где стояла гробовая тишина. Он изумленно осмотрелся вокруг, и перед ним из самых темных глубин памяти возникли какие-то смутные образы прошлого. Джильо показалось, что он уже бывал здесь. Но все расплывалось в его сознании, все старания отчетливо уловить хоть один образ остались бесплодными, и Джильо охватил такой страх, такая угнетенность, что у него пропала всякая охота продолжать свою авантюру.

Он собирался уже покинуть дворец, как вдруг чуть не упал от испуга: навстречу ему, словно из тумана, выплыл: его двойник. Но Джильо тут же сообразил, что принял за двойника собственное отражение в темном зеркале на стене. И в это мгновение ему почудилось, будто сотни голосков шепчут ему: «О синьор Джильо, как вы красивы, как дивно хороши собой!» Джильо, стоя перед зеркалом, напыжился, высоко закинул голову, подбоченился левой рукой и, подняв правую, патетически воскликнул:

? Мужайся, Джильо, мужайся! Тебя ждет верное счастье, спеши его поймать! ? Тут Джильо принялся шумно расхаживать по прихожей, прочищать горло, кашлять, но кругом господствовала все та же мертвая тишина, не слышно было ни одной живой души. Джильо попытался открыть одну, другую дверь, которые вели, должно быть; во внутренние покои: все они оказались заперты.

Ему только и оставалось, что подняться по широкой мраморной лестнице, которая, помпезно изгибаясь, шла по обеим сторонам парадных сеней.

Наверху, в коридоре, отделанном с такой же строгой роскошью, как и все кругом, Джильо почудились долетавшие откуда-то издалека звуки странного, незнакомого ему инструмента. Он осторожно, крадучись, продвигался по коридору, пока не увидел впереди себя ослепительный луч света, струившегося через замочную скважину какой-то двери. Теперь он ясно различил, что принял за звуки незнакомого инструмента человеческий голос, который и правда звучал так странно, будто кто-то попеременно то ударял в цимбалы, то дул в дудку низкого, глухого тона. Только Джильо подошел к двери, как она сама собой, тихо-тихо отворилась. Он переступил порог и, пораженный, замер на месте.

Он находился в громадной зале: стены ее были облицованы белым в пурпурных прожилках мрамором; с высокого купола спускался светильник, заливая всю залу словно расплавленным золотом. В глубине, под балдахином из золотой парчи, стояло на возвышении из пяти ступеней золоченое кресло, покрытое пестрым ковром. В кресле восседал старичок с длинной седой бородой, в серебристом таларе, тот самый, что занимался науками в сверкающем золотом тюльпане, когда принцесса Брамбилла шествовала во дворец Пистойя. Как и тогда, его почтенную главу украшала серебряная воронка, на носу сидели огромнейшие очки, и, как тогда, он читал, сейчас, правда вслух, большую книгу, лежавшую на спине коленопреклоненного мавра. По обе стороны кресла, подобно могучим телохранителям, стояли два страуса и по очереди переворачивали клювом страницу, когда старичок кончал ее.

Возле него полукружием сидело около сотни дам, прекрасных как феи и столь же роскошно одетых, ибо известно, что феи любят щеголять нарядами. Дамы усердно вязали филе. Посреди этого полукружия, перед старичком, на маленьком алтаре из порфира, в позе людей, погруженных в глубокий сон, лежали две крошечные, дивные куколки с королевской короной на головах.

Несколько оправившись от изумления, Джильо решил дать знать о своем присутствии. Но он едва успел подумать об этом, как ощутил крепкий удар в спину. К немалому своему ужасу, он только сейчас заметил, что стоит среди целой шеренги мавров, вооруженных длинными пиками и короткими саблями. Мавры пялились на него, сверкая глазищами и щеря белые, как слоновая кость, зубы. Джильо понял, что будет всего лучше набраться терпения.

То, что старик читал дамам, вышивающим филе, звучало примерно так:

«Огненный знак Водолея стоит над нами. Дельфин плывет по бурным волнам, извергая из ноздрей в мутные воды чистый хрусталь. Настало время поведать вам о свершившихся великих тайнах, о дивной загадке, разрешение коей спасет вас от роковой гибели... Маг Гермод стоял на вышке и наблюдал течение звезд. В это время четверо людей, закутанных в ризы цвета палых листьев, вышли из леса и, приблизившись к подножью башни, стали сетовать и плакать:

? Внемли нам! Услышь нас, великий маг Гермод! Не останься глух к нашим мольбам, очнись от глубокого сна! Хватило б у нас силы натянуть лук короля Офиоха, мы бы пустили тебе стрелу прямо в сердце, как сделал он, и тебе пришлось бы спуститься к нам, а не торчать наверху в бурю, как бесчувственная колода! Но, достойный старец, мы держим наготове несколько камней и, если ты не соизволишь проснуться, запустим их тебе в грудь, чтоб разбудить спящие в ней человеческие чувства; пробудись же, великий старец!

Маг глянул вниз, перевесился через перила и голосом, подобным глухому рокоту бушующего моря или вою близкого урагана, промолвил:

? Эй, вы, люди, там внизу! Не будьте ослами! Я не сплю, и меня незачем будить стрелами и камнями. Я, пожалуй, уже догадываюсь, чего вам от меня надобно, милые люди! Подождите немного, сейчас я к вам спущусь. А пока можете нарвать земляники или поиграть в салки на мшистых камнях. Я скоро приду.

Когда маг Гермод сошел к ним и уселся на большом камне, покрытом мягким ковром густого ярко-зеленого мха, один из пришельцев, видимо старейший из всех, ибо седая борода спускалась у него до самого пояса, сказал так:

? Великий Гермод! Ты, вероятно, знаешь заранее все, о чем я собираюсь сказать тебе. Но чтобы ты знал, что и я об этом знаю, я должен говорить.

? Говори, о юноша! ? ответил маг. ? Я охотно выслушаю тебя, ибо речи твои обнаруживают проницательный ум, а то и глубокую мудрость, хотя ты только-только стоптал свои детские башмачки.

? Как вам известно, великий маг, ? продолжал пришелец, ? однажды в совете обсуждался вопрос о том, что каждый подданный обязан ежегодно пополнять главную государственную сокровищницу шуток известным количеством острот в пользу бедных на случай, если в стране начнется голод или жажда; и вдруг король Офиох сказал: «Лишь в ту минуту, как человек падает, во весь рост выпрямляется его подлинное «я». И вам известно, что едва король Офиох произнес эти слова, он и впрямь упал и больше не встал, ибо умер. Случилось, что и королева Лирис в то же мгновение смежила глаза, чтобы никогда их не открывать. Венценосная чета не оставила после себя потомства, и государственный совет в вопросе престолонаследия попал в крайне затруднительное положение. Придворный астроном, человек большого ума, придумал наконец средство, как сохранить на долгие годы власть короля Офиоха. Он предложил поступить с ним так, как в свое время поступили с князем духов ? царем Соломоном, коему они долго еще повиновались после его кончины. Для этого в государственный совет призвали главного придворного столяра, и тот смастерил из букового дерева изящную подставку. Ее подсунули под сиденье королю Офиоху, надлежащим образом набальзамировав его особыми травами, так что казалось, будто он по-прежнему восседает, гордый и величавый. С помощью потаенного шнурка, конец которого, как у колокольчика, висел в конференц-зале верховного совета, приводили в движение его руку, и он размахивал скипетром туда и сюда. Никто не сомневался, что король Офиох жив и царствует. Но с Урдар-источником стало твориться нечто странное. Вода озера, образовавшегося из него, по-прежнему оставалась чистой и прозрачной. Но, вместо того чтобы ощущать особенную радость, многие теперь, глядясь в нее, чувствовали злобу и раздражение, ибо противно всякому человеческому достоинству, разуму и с трудом накопленной мудрости видеть всю природу, и особенно себя опрокинутым вниз головой. С каждым днем росло число таких людей, и они уверяли, будто испарения светлого озера действуют одурманивающе на ум и превращают в пустое шутовство серьезность, приличествующую человеку. От досады они бросали в озеро всякую дрянь, отчего оно утратило свою зеркальную ясность, все больше мутнело, пока не уподобилось грязному болоту. О мудрый маг, сие навлекло на страну много несчастий, ибо достойнейшие люди теперь колотят себя по лицу, утверждая, будто это и есть ирония мудрых. Но самое большое несчастье произошло вчера. С добрым королем Офиохом случилось то же, что с князем духов. Злой червь-шашень незаметно подточил постамент, и на глазах у толпы, проникшей в тронную залу, его величество в разгаре славного царствования шлепнулся на пол так, что теперь больше невозможно стало скрывать его кончину. Я сам, о мудрый маг, как раз дергал за шнурок, приводя в движение его руку со скипетром, и, оборвавшись, шнурок так стегнул меня по лицу, что я на всю жизнь сыт этой должностью. Ты, о мудрый Гермод, всегда пекся о благе страны Урдар-сада, скажи, что нам делать, чтобы достойный наследник взял в руки власть и Урдар-озеро стало опять прозрачным и ясным?