Любящее сердце - Бэлоу Мэри. Страница 46

Даже если предположить, что письмо шокировало Лайонела, как он мог столь открыто, столь явно присоединиться к тому, что делал его отец? Как вообще мог такое сделать джентльмен? В особенности джентльмен, утверждающий, что счастье женщины, которую он любит, он ставит превыше всего?

Он только что совершил поступок столь благородный, что она едва не упала в обморок. Но так ли уж благороден, по сути, был его жест? Он не извинился перед ней за жестокость и неджентльменское отношение. Он просто… ему просто надо было показать себя галантным мучеником в глазах всех, кто мог его видеть и слышать. А таких, несомненно, было множество. Теперь его слова знают все гости бала.

Нет, нельзя быть столь несправедливой к нему. Это же Лайонел, Лайонел – ее любовь.

– Красивый поступок, – неуверенно проговорила она. – Благородный.

– Театр чистой воды, – тихо ответил муж. – Он завоевал сочувствие и симпатию общества за счет того, Дженнифер, что выставил виноватой вас.

– Но он пожелал мне счастья.

– Ради вас он и пальцем не шевельнет. В жизни Керзи есть лишь одна большая любовь – любовь к себе. Поймите, Дженнифер, что со мной вам будет в тысячу раз лучше.

Улыбка на миг сползла с ее лица. В голосе его слышалась почти неприкрытая злоба. Дженнифер могла бы подумать, что Торнхилл испытает стыд при виде Лайонела – ведь это он увел у него невесту. Хотя, возможно, в человеческой природе – ненавидеть того, к кому отнесся несправедливо.

И вдруг то, что так долго пробивало путь к ее сознанию, встало перед ней во всей своей жуткой очевидности. Лайонел был со своим больным дядей в Хаймуре два года назад. Кэтрин в Челкотте – по соседству – имела тайного любовника тоже два года назад. Ее соблазнила молодость и красота, как написала она в последнем письме. Дочь ее родилась голубоглазой блондинкой – вся в отца. Габриэль, когда она спросила его, в Лондоне ли отец ребенка, отказался дать ответ. Габриэль ненавидел Лайонела.

Дженнифер не могла понять, как эта мысль до сих пор не пришла ей в голову, и оттого злилась на себя.

– Кто был любовником вашей мачехи? Кто отец Элизы?

Дженнифер в ужасе услышала свой хриплый шепот – эти вопросы она произнесла вслух. Все получилось как-то само собой.

– Нет, – сказал он. Рука его, лежащая у нее на спине, напряглась. – Нет, любовь моя, сейчас не время и не место.

Они обогнули угол: Гейб ловко закружил ее, потом еще раз.

– На нас все смотрят.

Она испытала необыкновенное облегчение оттого, что он отказался ответить, хотя и понимала, что теперь не успокоится, пока не узнает всей правды. И она в страхе отталкивала от себя зловещую догадку.

Танец почти кончился. Но это не избавило ее еще от одного убийственного открытия.

Габриэль ненавидел Лайонела. Но не потому, что Лайонелу суждена была та, которую Габриэль полюбил беззаветно. Она, Дженнифер, была вне игры. Габриэль ненавидел Лайонела совсем по другой причине. Потому что Лайонел был любовником Кэтрин и отказался признать отцовство ее дочери. «Не ищи возмездия», – писала Кэтрин.

Но он стал искать возмездия.

И он отомстил.

В переполненном и душном зале вдруг повеяло могильным холодом. У Дженнифер сдавило сердце от смертельной тоски.

Леди Брилл весьма опасалась того, что недобрая слава об одной ее племяннице пагубно скажется на судьбе другой. Она опасалась того, что на балу у леди Траскотт у Саманты не будет партнеров, и уже приготовилась использовать все свое влияние, чтобы предотвратить возможное бедствие: не дать Саманте простоять весь вечер у стены. Если такое случается однажды, переломить ситуацию бывает почти невозможно – девушка так и останется без кавалеров до конца сезона. Именно поэтому Саманта получила строгий наказ: ей велено было улыбаться как можно больше и как можно ослепительнее.

Но тетя Агата волновалась зря. Обычный многочисленный эскорт появился возле Саманты, едва она переступила порог зала. Не прошло и минуты, как она успела раздать обещания на три первых танца. Даже те господа, что раньше не были замечены в числе поклонников Саманты, сегодня были рядом с ней. Саманта догадывалась, что это неспроста. Свет жаждал сплетен и надеялся почерпнуть у Саманты подробности скандала. Таким образом, своей необыкновенной популярностью Саманта отчасти была обязана позору кузины.

Саманта улыбалась и болтала с мужчинами и юными леди из числа ее знакомых. К ее удовольствию, Дженни тоже не была забыта и не пропускала ни одного танца. Но счастливой Саманта себя не чувствовала. Она видела спектакль, устроенный Лайонелом: как он прошел к Дженни через зал – не вокруг, как это принято, – как поцеловал ей руку, произнес какие-то слова с патетическим видом и, поклонившись, удалился прочь.

Саманта испытывала двойственное чувство. С одной стороны, она была сердечно тронута его благородством и мужеством: безусловно, ему нелегко было пойти на такой шаг; с другой стороны, она была расстроена, узнав, что Лайонел все же не был совсем безразличен к Дженнифер. Даже если она и не могла услышать того, что он сказал Дженни, поскольку находилась в другом конце зала, то вокруг столько говорили об этом, что она знала каждое сказанное им слово, многократно повторенное другими людьми.

Саманта то и дело поглядывала на дверь, с ужасом думая, что он, возможно, решил совсем уехать. Но опасения ее не оправдались. Ко второму танцу он появился вновь. Он подошел к кружку дам, немного поболтал с ними, а на третий танец пригласил одну из них.

Саманта ждала, когда он подойдет. Ну пусть не подойдет, пусть только посмотрит. Пусть даст знак – она поймет. Улыбнется или кивнет. Она ждала жеста, который бы утвердил ее в надежде, что потом, когда наступит более подходящее время, он сделает ей предложение.

Но никакого сигнала так и не последовало. Он умел быть скрытным.

Или она была такой глупой?

Саманта больше не могла выносить ожидания и после ужина, увидев, что лорд Грэм собирается пригласить ее на очередной танец, приняла решение. Лайонел стоял недалеко от двери на веранду и разговаривал с двумя молодыми людьми.

Саманта извинилась перед Грэмом и, пробормотав тете Агате что-то насчет того, что ей надо удалиться в дамскую комнату, поспешила прочь, не став отвечать на резонный вопрос, почему она не могла зайти туда всего пару минут назад, проходя мимо, когда шла из столовой в зал.

Сердце ее трепетало. Впервые в жизни Саманта сознательно шла на поступок, который – она знала точно – никак не попадает в разряд благопристойных. Она буквально налетела на лорда Керзи, и он, чтобы она не упала, вынужден был схватить ее за руки. Пробормотав извинения, она успела шепнуть ему, что ждет в саду.

Уже через мгновение она готова была отдать все на свете, лишь бы взять свои слова обратно. Как могла она пойти на такое? Саманта стояла, обмахиваясь веером, решая, не стоит ли все же пойти в дамскую комнату. Может, он не расслышал, а может, решил, что ему все померещилось.

Но вот она увидела его. Он шел к ней из зала.

– А, мисс Ньюмен, – сказал он, изящно поклонившись и целуя ей руку. – Несказанно рад видеть вас здесь. Надеюсь, вы хорошо проводите время?

– О да, милорд, спасибо, – задыхаясь от волнения, произнесла она, с тревогой заглядывая ему в глаза.

Господи, сделай так, чтобы он сразу перешел к делу! Нет ничего плохого в том, чтобы обменяться любезностями с джентльменом, остановившись на пару минут. Но пара минут – это все, что позволяют приличия. Он продолжал вежливо смотреть на нее, чуть приподняв удивленно брови. Что было в его глазах? Неужели насмешка? Или поощрительная улыбка?

– Итак, мисс Ньюмен, чем могу служить?

Как мучительно, запредельно стыдно! Если бы не этот взгляд, можно было бы подумать, что он говорит с незнакомкой.

– Я думала, – прошептала она, – что я… Когда вы еще были помолвлены с Дженнифер, вы сказали, что я…

Он наклонил голову, прислушиваясь к ее бормотанию с таким видом, с каким взрослые смотрят на ребенка, стараясь вникнуть в его младенческий лепет.