Настоящая любовь - Бэлоу Мэри. Страница 23

К несчастью, ей пришлось подойти к камину, чтобы попрощаться с миссис Хауэлл и Морфидд, стоявшей за креслом матери.

– Все было чудесно, – сказала Марджед, наклоняясь к старой женщине, чтобы снова поцеловать ее в щеку. Потом она выпрямилась. – Спасибо, Морфидд. Я оставлю арфу здесь, если не возражаешь, а завтра попрошу мистера Вильямса принести ее домой, когда ему будет удобно.

Обе женщины горячо поблагодарили Марджед за музыку и уверили, что она может оставить арфу у них на столько, на сколько пожелает. Детям они не позволят и близко подойти к инструменту, так что все будет в порядке.

– Я отнесу арфу сейчас, – раздалось за спиной Марджед. Она на секунду закрыла глаза. – А заодно провожу Марджед. Женщинам не следует ходить по ночам без провожатых.

Она не смогла отказать ему, как в прошлый раз, в воскресенье, когда он догнал ее после службы в часовне. Но дважды за одну неделю! Те, кто присоединился к Марджед, чтобы устраивать каверзы в Тегфане, подшучивали над ней. Теперешний случай мог дать повод не только для шуток. Он мог дать повод для сплетен.

Но не сплетни ее волновали. Она опасалась оказаться ночью вдвоем с ним на холмах. Хотя и не это ее больше всего беспокоило. Неужели ему не понять, что, будь он последним мужчиной на земле… Впрочем, это избитая фраза.

– Нет необходимости, милорд, чтобы вы делали такой крюк, – попыталась воспротивиться Марджед.

– Я сделаю это с удовольствием, мэм, – сказал он, словно ему предстояло провожать после бала английскую даму.

Когда она набросила накидку и подняла капюшон, он уже был готов идти. Подхватив арфу, он шагнул за ней в ночь.

Глава 10

Идти предстояло чуть больше мили, сначала по гребню холма, а потом еще выше. Ночь была темная, луна почти не освещала путь, а фонаря они не захватили. Марджед понадеялась, что ее спутник будет шагать не так уверенно, как она, но, вспомнив, каким он был в детстве, поняла, что эта мысль нелепа. А еще она надеялась, что ему окажется не под силу нести арфу всю дорогу без передышки. Это был тяжелый инструмент, к тому же очень громоздкий. Она думала, что годы праздной жизни не могут не сказаться и он будет пыхтеть и часто отдыхать. Но он нес арфу с явной легкостью.

Они не разговаривали. Шли бок о бок в темноте и молчали, и Марджед спрашивала себя, чувствует ли он, что между ними как бы протянулась тонкая нить, готовая лопнуть, или ей одной это кажется. Никогда она не была так довольна, что является владелицей арфы. Если бы арфы не было, он все равно проводил бы ее домой? Она представила, каково это – шагать вместе по безлюдным холмам, когда у него в руках нет тяжелой ноши. И от этой мысли у нее даже перехватило дыхание.

Она попыталась думать о Юрвине, и ей удалось это даже лучше, чем она могла предположить. В течение дня они всегда были заняты работой. А в доме, кроме них, находились его мать и бабушка. Она любила те редкие вечера, когда они ходили куда-нибудь вдвоем, а потом возвращались домой, отдохнувшие и счастливые. Как все-таки редко это случалось. Ей нравилось идти рядом с мужем, держа его под руку. Он был вовсе не толстый мужчина, а большой и крепко сбитый. Рядом с Юрвином она всегда чувствовала себя женственной, мягкой и хрупкой, а еще – защищенной. Она старалась не предаваться таким размышлениям, но иногда так приятно было верить, что этот мужчина защитит ее от всех жизненных невзгод.

Иногда ей хотелось, чтобы он остановился в темноте и поцеловал ее. Она даже как-то раз, вскоре после свадьбы, сама это предложила. Юрвин почти смутился. Он не был романтиком. То, что происходило между мужем и женой, должно было происходить только в определенное время суток и только в их кровати. Он никогда не выражал это словами, вообще не говорил ни о чем интимном, но таково было его убеждение.

Они подошли к дому, и Марджед открыла ворота на подворье, чтобы графу Уиверну не пришлось ставить арфу на землю. Она вновь подумала, что он стоит сейчас рядом с ней, живой, тогда как от ее Юрвина ничего не осталось, кроме воспоминания. Марджед поспешила пройти по двору и открыть дверь в коридор, а затем на кухню. Дом был погружен в темноту. Свекровь и бабушка давно спали.

Марджед чувствовала себя очень одиноко рядом с ним, когда они шли по холмам. Одиночество совсем сдавило ей сердце, когда он последовал за ней на кухню и поставил арфу на место. Марджед не понимала, откуда эта боль, ведь совсем близко, в соседней комнате, были две женщины, которые могли бы услышать даже ее шепот.

Он выпрямился, при свете тлеющих угольков его лицо с точеными чертами выглядело еще строже. Они были одни, его больше не обременяла громоздкая арфа. Их разделяло всего три фута.

Марджед не могла отделаться от мысли, что за ее спиной стоит кровать. Она резко повернулась и направилась обратно в коридор. Она слышала, как несколько коров беспокойно зашелестели соломой.

В дверях он обернулся и посмотрел на нее. Было уже довольно темно, но они шли в темноте более получаса, и глаза успели привыкнуть.

Юрвин целовал ее только ночью, когда они ложились спать. И никогда не делал этого днем, если не считать нескольких поцелуев, подаренных ей во время ухаживания. Он целовал ее теплыми мягкими губами. Потом поворачивал на спину и приподнимал край ночной рубашки. Наваливался всей тяжестью, вторгаясь в ее тело, и на несколько молчаливых минут они сливались в одно целое. Оба при этом не испытывали особого волнения и восторгов. Обычная близость, какая бывает между мужем и женой. А потом он снова ее целовал, подсовывал руку ей под голову и извинялся. Всякий раз извинялся за то, что потревожил ее, когда она, наверное, устала.

Без него ее тело было таким пустым. Без него ее сердце было таким пустым. Вернувшись домой после вечеринки у друзей или соседей, они отправились бы вместе спать, ощущая тепло друг друга до самого утра.

Мужчина, стоявший в дверях, взял ее руки в свои, как уже сделал однажды. Но на этот раз, вместо того чтобы посмотреть на мозоли, он поднес каждую руку к губам и поцеловал ладони. Она почувствовала тепло его дыхания. Потом он сложил ее руки ладошка к ладошке и подержал так, словно для того, чтобы сохранить тепло своих поцелуев. Ей показалось, что он смотрит ей в глаза, но она не была уверена, потому что скудный свет был за его спиной.

– Спокойной ночи, Марджед, – произнес он очень тихо, почти шепотом.

Он ушел, а ее ладони так и остались прижатыми друг к другу, и, даже если бы не было так темно, из-за непролитых слез она все равно ничего бы не увидела.

«Спокойной ночи, Марджед».

Она поняла, что это единственные слова, которые были сказаны после того, как они покинули жилище Айанто Ричардса. Дом за ее спиной казался пустым, и она знала, что ее ждет холодная постель. Она тосковала по мужской ласке, по мужской любви. Но в ее душе смешались тоска по давно умершему мужу и тоска по человеку, который когда-то предал ее.

«Спокойной ночи, Герейнт». Из ее глаз брызнули слезы и потекли по щекам. «Будь ты проклят. Будь ты проклят».

У Герейнта появилась пусть и маленькая, но все же надежда. Он не стал прикидываться перед самим собой, что вчера на празднике миссис Хауэлл его встретили с распростертыми объятиями, но и открытого недовольства он тоже не увидел. Все держались вежливо. Несколько человек пытались завязать с ним беседу. Возможно, при определенной настойчивости и терпении с его стороны ему в конце концов удастся заставить их понять, что он им не враг. И как только это произойдет, тогда возможен диалог. Вот тут он и выяснит, в чем истинные причины трудностей, и попытается найти выход.

Даже Марджед казалась настроенной не так уж и враждебно. Он провел почти бессонную ночь, думая о Марджед, пытаясь представить, как бы она отреагировала, если бы он наклонился к ней и поцеловал ее в губы, что ему очень хотелось сделать. А еще он пытался представить, куда бы их привел этот поцелуй, если бы она не отвергла его. Он жалел, что не решился на такой шаг, а с другой стороны, был рад, что не стал испытывать судьбу и сохранил о вечере нежное воспоминание.